Текст: Владимир Березин
Фото: ru.wikipedia.org
Американский фантаст Айзек Азимов родился в деревне Петровичи, что на Смоленщине. Так что его можно, конечно, называть и российским фантастом, и еврейским, и вообще каким угодно. Причём родился он уже в Советской России, но ещё не в СССР, как это иногда пишут в его биографиях. Но в СССР пожить успел: его семья перебралась в Америку в 1923 году, через несколько месяцев после образования нового государства.
Дальше было настоящее детство хорошего мальчика из приличной еврейской семьи. Маленький Айзек много работал, и это такой хрестоматийный образ мальчика, который каждую минуту что-то делает, а если не зарабатывает для семьи копеечку, то есть центик, то учится. В мемуарах он потом написал, что работал по десять часов каждый день без выходных в кондитерской лавке отца, а если отлучался, то мучился, классическим вопросом «Как там в лавке?». В этом воспоминании есть доля иронии, но, право, не слишком большая доля. И этот подход к жизни, в общем, оправдывается:
неудивительно, что потом Азимов станет одним из самых высокооплачиваемых писателей и при этом – вполне состоявшимся учёным.
Правда, потом он корил себя за то, что в первом браке был неважным мужем, ставя свои книги выше семьи.
Писатель Азимов умер в 1992 году, когда уже не существовал не только Советский Союз, но переменила своё имя РСФСР, в которой он родился. С его смертью связана печальная история – когда Азимову было 63, то ему сделали операцию на сердце. Донор крови оказался с вирусом иммунодефицита, и писатель заболел. Обстоятельства эти от публики скрывались, и история вышла наружу только через несколько лет после смерти Азимова. Насколько это важно для нас? Наверное, только потому, что, когда писателя спросили, что он будет делать, если узнает что умрёт через полгода, он отвечал, что будет стучать по клавишам с удвоенной скоростью.
Внешность Азимова была очень характерной. Люди, воспитанные на старом советском кинематографе, сразу могут угадать, кого им напоминают фотографии американского писателя с бакенбардами. Это же Паганель, медленно старящийся за пишущей машинкой. Причём Азимов по гамбургскому счёту был настоящим учёным. Иван Ефремов начинал своё предисловие к книге «Я, робот», которую у нас издали 1964 году, с таких слов: «Профессор биохимии медицинского отделения Бостонского университета Айзек Азимов прошёл своеобразный путь в науке и литературе. Получив высшее образование и все три научные степени в Колумбийском университете, он увлёкся научной фантастикой и скоро оказался в первой пятёрке американских фантастов»[i].
Действительно, он написал больше двухсот книг. Понятно, что издания эти совершенно разные – сборники рассказов, романы, а также научно-популярные книги. Часть из них – переработанные в романы рассказы, написанные ещё в молодости. Даже став достаточно богатым человеком, он не снижал скорости, с которой создавались тексты. Трудолюбие еврейского мальчика из лавки, с его культом пользы, никуда не делось, а только укрепилось.
Слава Азимова связана с тем, что называется «Золотой век фантастики», причём по большей части фантастики американской, потому что начался и вступил в фазу расцвета в то время, когда в Старом Свете были другие заботы. Первый номер журнала Astounding Science Fiction (там был и рассказ Азимова) вышел в 1939 году, за пару месяцев до того, как немецкие танки переехали польскую границу. «Хоровод» – рассказ, в котором полностью приведены три закона робототехники, Азимов написал в октябре 1941 года, когда эти танки рвались к Москве, а напечатан он был в марте 1942-го, когда немцы готовились двинуться к Волге.
Золотой век заканчивается, по разным версиям, либо в 1957 году, либо в начале шестидесятых. Тогда, в 1957-м, СССР запустил первый искусственный спутник Земли, и мечта впервые сошлась с реальностью. Но, как всегда, когда меняется стиль времени, меняется и стиль литературы.
Важно другое.
Азимов – по праву один из основателей того, что мы сейчас называем «жанром научной фантастики».
И тут соединились три причины: упомянутая трудоспособность, то, что Азимов был настоящим квалифицированным учёным, и то, что у него был несомненный литературный дар.
Тут нужно высказать частное оценочное мнение – беда той поры, когда «физики были в почёте, а лирики в загоне»[ii], оказалась не в том, что прогнозы фантастов не сбылись, а в том, что «научность» побеждала «литературность». В этом нельзя упрекнуть, скажем, Рэя Брэдбери, но большая часть фантастической литературы того времени напоминает руины Дома культуры в стиле сталинского ампира. Да, можно насладиться патиной времени, можно получать удовольствие от сравнения нашей реальности с тем, как её видели фантасты, но то, что составляет предмет литературы – там, как говорится, на любителя. То есть в пятидесятые ещё можно было предъявить читателю звездолёт, и одно его существование в пространстве романа искупало стиль, косноязычие да и вообще что угодно.
Чем интересен на этом фоне Азимов? Тем, что
он по-настоящему серьёзно ставил философские задачи в области технологий. Например, сформулировал те самые законы робототехники,
определившие не только литературу о роботах на многие не годы – десятилетия вперёд, и заговорил о путешествиях во времени не в терминах попаданцев вроде янки при дворе короля Артура, а в рамках причинной проблемы.
Вот эти три закона:
- Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинён вред.
- Робот должен повиноваться командам, которые ему даёт человек, кроме тех случаев, когда эти команды противоречат Первому Закону.
- Робот должен заботиться о своей безопасности, поскольку это не противоречит Первому и Второму законам.
(Из «Руководства по робототехнике, 56-е издание, 2058 год»)[iii].
Как всегда, у этих законов есть ещё отцы, но в мировой культуре они навсегда связаны с именем Азимова. До Азимова робот был либо мистическим созданием вроде Голема, либо роботом из романа Карла Чапека «R.U.R» («Россумские универсальные роботы»), где, собственно, и был введён сам термин «робот». Азимов же привнёс в истории о роботах несказочную, совершенно научную логику. Он поставил читателя перед совершенно чёткими этическими задачами – где «мы» и где они, в какой момент кончается «я», и сотни авторов потом двинулись по этой дороге.
Интересно то, что потом круг замкнулся и роботы в массовой культуре снова вернулись к своему мистическому началу, образу некого волшебного существа, почти человека, только вместо песка и глины внутри них кремний и провода.
Ещё Азимов привёл в массовую фантастическую культуру социальную психологию
(написав целый ворох романов об истории вымышленной цивилизации) и философию путешествий во времени.
Но можно ли читать фантастику тех времён как обычную литературу?
А вот попробуйте: «Неудачи стали преследовать его с того самого мгновенья, когда он в последний раз настроил управление Врат Времени на выход в 482-е и каким-то образом допустил ошибку. С тех пор дела шли плохо, просто скверно. Изменение Реальности, произведенное в 482-м, только усугубило его уныние. За две прошедшие недели он нашел три проекта Изменений Реальности, содержавших незначительные дефекты, и теперь выбирал между ними, не в силах решиться на активные действия. Его выбор пал на проект Изменения Реальности 2456–2781, серия В-5 по ряду причин. Из всех трёх оно было самым отдалённым во Времени. Ошибка в проекте была незначительной, но она влекла за собой человеческие жертвы. Кратковременная поездка в 2456-е, небольшой шантаж, и он узнает судьбу Нойс в новой Реальности и выяснит, что представляет собой её Аналог»[iv].
Так что годность к чтению (если оставить за скобками проблему художественного перевода) – открытый вопрос. Однако есть некоторое количество людей, что служат фантастике как религиозному культу и могут с равным восторгом читать как психологические романы Лема или Стругацких, так и «твёрдую» научную фантастику самого простого извода. С другой стороны, при общем падении интереса к чтению художественной литературы невозможно судить о востребованности любого стиля и формы.
Но в этот момент иногда появляются кинематографисты, и уж они-то умеют оживлять старые сюжеты. Они могут взять что-то из классики 1959 года, к примеру: «В капсуле раздавалось тихое гуденье, свидетельствующее о том, что приборы включены. Харлан незаметно надавил локтем на пусковой рычаг. Ни с чем не сравнимое чувство “движения” сквозь Время не вызвало у неё тошноты, как опасался Харлан. Она сидела притихшая, спокойная и такая красивая, что при взгляде на неё у Харлана замирало сердце, и плевать ему было на то, что, проведя её — человека из Времени — в Вечность без специального разрешения, он нарушил закон»[v], и воспользоваться нестареющим рецептом из 1910 года.
А выглядит этот рецепт так: «Дирижабль плавно взмахнул крыльями и взлетел... На руле сидел Маевич и жадным взором смотрел на Лидию, полная грудь которой волновалась и упругие выпуклые бёдра дразнили своей близостью. Не помня себя, Маевич бросил руль, остановил пружину, прижал её к груди и всё заверте...»[vi].
Страшна судьба писателя, которого пережёвывает массовая культура.
Но Азимов был из лучших. И практически избежал этой участи.
[i] Ефремов И. Предисловие // Азимов А. Я, робот. – М.: Знание, 1964. С. 3.
[ii] Строки из стихотворения Бориса Слуцкого «Физики и лирики» (1959).
[iii] Азимов А. Я, робот. Перевод с англ. А. Иорданского. – М.: Знание, 1964. С. 6.
[iv] Азимов А. Конец вечности. Перевод с англ. Ю. Эстрина // Библиотека современной фантастики в 15 т. Т. 9. – М.: Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1966. С. 128.
[v] Азимов А. Конец вечности. Перевод с англ. Ю. Эстрина // Библиотека современной фантастики в 15 т. Т. 9. – М.: Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1966. С. 66.
[vi] Аверченко А. Неизлечимые // Собрание сочинений в 13 т. Т. 2. – М.: Директ-Медиа, 2015. С. 268.
