Какие дни мы звали? Александр Блок. 28 ноября

Текст: Дмитрий Шеваров

Коллаж: ГодЛитературы.РФ

Пушкинскому Дому

Имя Пушкинского Дома

В Академии наук!

Звук понятный и знакомый,

Не пустой для сердца звук!

Это - звоны ледохода

На торжественной реке,

Перекличка парохода

С пароходом вдалеке,

Это - древний Сфинкс, глядящий

Вслед медлительной волне,

Всадник бронзовый, летящий

На недвижном скакуне.

Наши страстные печали

Над таинственной Невой,

Как мы черный день встречали

Белой ночью огневой.

Что за пламенные дали

Открывала нам река!

Но не эти дни мы звали,

А грядущие века.

Пропуская дней гнетущих

Кратковременный обман,

Прозревали дней грядущих

Сине-розовый туман.

Пушкин! Тайную свободу

Пели мы вослед тебе!

Дай нам руку в непогоду,

Помоги в немой борьбе!

Не твоих ли звуков сладость

Вдохновляла в те года?

Не твоя ли, Пушкин, радость

Окрыляла нас тогда?

Вот зачем такой знакомый

И родной для сердца звук -

Имя Пушкинского Дома

В Академии наук.

Вот зачем, в часы заката

Уходя в ночную тьму,

С белой площади Сената

Тихо кланяюсь ему.

Когда я учил это стихотворение в школе, оно мне казалось таким ликующим, весенним... О том, что оно написано в самую гибельную пору и для России, и для поэта - об этом не думалось.

Только оказавшись много лет спустя в Петербурге, я вдруг услышал эти стихи совсем по-иному.

До той поры я никогда не был в Пушкинском Доме, и мне представлялась парадная лестница, бесконечная анфилада комнат с книгами в старинных шкафах, шелест рукописей, благоговейная тишина, негасимый свет желтых окон... Как это ни странно, но эти полудетские представления сбылись. В феврале 1996 года я застал именно такой Пушкинский Дом: там даже в гардеробе говорили тихо, почти шепотом. Свет от ламп был не просто желтым, а пергаментным.

В маленьком читальном зале рукописного отдела пахло ячменным кофе. Батареи еле теплились. Сотрудницы сидели закутанные в платки. Копеечные зарплаты не выплачивались по полгода. В воздухе витали тревожные слова "сырость", "холод", "температурный режим"...

Одна мысль, что в этих продрогших стенах хранятся рукописи Пушкина, Баратынского, Тургенева, - заставляла сжиматься сердце. Из блоковского послания Пушкинскому Дому чаще всего вспоминалась одна строка: "Но не эти дни мы звали..."

Сам Блок спасался Пушкиным. Из дневника А. Блока 1921 года:

"17 января... Среди глубины отчаянья и гибели... о Пушкине: в наше газетное время... Пушкин этого избежал, его хрустальный звук различит только кто умеет. Подражать ему нельзя... И все вздор перед Пушкиным, который ошибался в пятистопном ямбе, прибавляя шестую стопу... 5 февраля. Позвонила библиотекарша Пушкинского Дома..."

Библиотекаршу звали Евлалия Павловна Казанович, они были давно знакомы. Казанович попросила Блока написать что-то в альбом Пушкинского Дома. В тот же вечер поэт пишет черновик послания, завершая строчками: "С белой площади Сената/Тихо кланяюсь ему".

Эта строчка может вызвать недоумение, ведь Пушкинский Дом сегодня не виден с Сенатской. Но в 1921 году у Пушкинского Дома не было отдельного помещения, он располагался в здании Академии наук, которое с Сенатской площади хорошо просматривалось на противоположном берегу Невы.

К 11 февраля готов беловой вариант послания и Блок ждет звонка из Пушкинского Дома. Но только 19 марта Казанович вспоминает о своей просьбе, а 20-го записывает в своем дневнике: "Никак не ожидала, чтобы Блок так быстро исполнил мою просьбу о стихах в альбом. Какой милый! Мы условились, что я зайду с альбомом, но до вчерашнего дня я, по своему обыкновению, не выбралась..."

Послание "Пушкинскому Дому" стало последним законченным стихотворением Александра Блока. По сути - завещанием.

Оригинал статьи: "Российская газета"