Текст: Михаил Визель
Фото обложек с сайтов издательств
Ксения Букша. «Чуров и Чурбанов» М.: АСТ, 2020
Ксения Букша – «Битлз» современной русской литературы. Не только потому, что «пять букв, на «б» начинается» (и рано получила известность), но и потому, что каждым новым произведением стремится опрокинуть представления о себе-предыдущей, заходя в экспериментах все дальше и дальше. И всё равно оставаясь при этом хорошо узнаваемой.
Новый маленький роман петербургской сочинительницы формально является научно-фантастическим. Его движущая пружина – смутная медицинская гипотеза, что если бы нашлись два человека с полностью совпадающим сердечным ритмом, то они могли бы нормализовать его и человеку с проблемным сердцем. Или даже множеству людей. Но, как во всякой хорошей фантастике, естественнонаучное допущение (непонятно, выдуманное или реальное) – лишь повод для высказывания автора «о времени и о себе» – о Петербурге девяностых-нулевых-десятых, где, среди фантастики ничуть не научной, и живут герои, Чуров и Чурбанов: бывшие одноклассники, Инь и Ян, непотопляемый деловар и врач-бессребреник, и, как уже догадался читатель, те самые сердечные близнецы.
Но, как всегда у Букши, и эта обычная для романиста задача оказывается лишь строительным материалом, текстуальным воплощением какой-то очень сложной сверхзадачи, понятной лишь самому автору: преподать реальность, вчувствовать себя в реальность каким-то еще одним новооткрытым способом. Впрочем, читателю это знать и не обязательно (как не обязательно знать сложнейшую концепцию «Сержанта Пеппера») – но смутное ощущение чего-то большего, скрытого в малом, от этого романа остаётся.
Крис Краус. «I love Dick»
Пер. с англ. Карины Папп
М.: No Kidding Press, 2019
Первое же знакомство с этой книгой вызывает недоумение: почему название оставлено на языке оригинала? Потому, что оно не только непереводимо, но и, так сказать, неудобопереводимо. Если проще, «Дик» – это не просто распространённое английское мужское имя, уменьшительное от Ричард (например, бушевский вице-президент Дик Чейни, не говоря уж про шекспировское: «Сбавь спеси, Джон Норфолк, сдержи свой язык: знай, куплен и продан хозяин твой Дик»), но и столь же общеизвестное простецкое обозначение мужского органа. Как в одном языке эти два значения могут сосуществовать – мне лично, как носителю другого языка, непонятно, но ведь сосуществуют же, и уже много веков. Так что, разумеется, Крис Краус – далеко не первая, кто каламбурит на эту тему. Но, возможно, первая, кто растягивает непритязательную шутку на целую книгу.
Содержание ее можно свести к следующему.
Крис и Сильвер, интеллектуальная пара с Восточного побережья США, добрый десяток лет живущих (к возможному ужасу одного догматичного российского батюшки) в гражданском грехе, после совместного ужина со знакомцем и коллегой Сильвера по имени Дик заезжают, ввиду плохой погоды и надвигающегося бурана, к этому Дику в дом переночевать. Там они продолжают интеллектуальное общение – но и только. А наутро происходит досадное недоразумение: проснувшись, Крис и Сильвер обнаруживают, что их хозяина нет дома. Они решают, что он улизнул, чтобы избежать пустого похмельного общения, и, сконфуженные, потихоньку уезжают. Но, созвонившись вечером (действие происходит в самом конце 1994 года, мобильников еще нет), осознают, что произошло недоразумение: Дик встал очень рано и, не желая беспокоить изнеженных гостей, вышел прогуляться и заодно дойти до магазина – и очень удивился, не обнаружив их по возвращении.
Казалось бы, посмеяться и забыть, но Крис 39 лет, половину из них она мнит себя «режиссёром экспериментального кино», никаких особых лавров на этом поприще не снискав, Сильверу 56, он уважаемый профессор и настоящая умница – но, по признанию Крис (авторши и героини в одном лице), секс между ними «давно большей частью уступил место деконструкции», то есть тонким интеллектуальным наблюдениям за знакомыми и собой. И Крис со всем пылом всех своих нереализованных страстей бросается в эпистолярный роман с Диком – сочиняя ему изощренные письма – которые, впрочем, до определённого момента и не думает отправлять. О чем сама пишет:
В каком-то смысле любовь очень похожа на процесс письма: пребываешь в том обостренном состоянии, когда нет ничего важнее точности и осознанности.
И, что самое интересное, Сильвер ее в этом поддерживает и охотно следует ее примеру. Тоже до определенного момента.
Пикантная игра быстро выходит из-под контроля, роман писательницы Крис Краус – тоже, превращаясь в арт-дневник неудачливой деятельницы перенасыщенной нью-йоркской арт-сцены и яростной феминистки, рассуждающей обо всем подряд именно с феминистской точки зрения – а финальную, и очень жирную точку ставит сам Дик. Какую именно? Всё-таки сохраним тень приличий и не будем выдавать концовку.
Появившаяся в 1997 году книга Крис Краус поначалу обескураживала: и своим скандальным названием, и жанровой двойственностью, и двойственностью языка (вульгарная телесность и птичий язык постструктурализма), и двойственностью героини – художник-неудачник, вполне удачно при этом вкладывающаяся в недвижимость.
Это вообще что? И зачем?
Но постепенно обрела, что называется, культовый статус – так что неудивительно, что она стала одним из первых номеров новорожденного российского издательства, посвятившего себя феминистской теории и практике: время для этой книги пришло (и для стоящего за ней дискурса) и по-русски.
А. Белкин. «Великие и мелкие» М.: Городец, 2020
Главное назначение литературной премии – не вручить более или менее солидную сумму денег одному (максимум – троим) более или менее заслуживающим ее победителям, а ввести в круг читательского внимания и экспертного суждения как можно больше неизвестных текстов и авторов. Премия «Национальный бестселлер» с этой задачей справляется вполне. Наряду с бесспорными фаворитами, чьи имена и названия у всех давно на слуху, в ее длинные (а порою и короткие) списки попадает любопытное «не пойми что» – с которым мне как члену «Большого жюри» приходится знакомиться. «Приходится», впрочем, здесь не совсем точное слово: я получаю от этого большое удовольствие.
Опус А. Белкина, чье полное имя в книге так нигде не фигурирует, – это очередное анекдотическое переосмысление древнего, идущего аж от Светония жанра «парных жизнеописаний»: 21 великий муж прошлого, от Наполеона и Махатмы Ганди до Чапаева и Леонида Брежнева & Юрия Андропова – и к ним в пандан «поставлено» 21 мелкое создание, от комара (Culicida, дает, видимо, во избежание разночтений, научное наименование автор) и лягушки (Ranidae) до ежа (Erinaceus europaeus) и муравья (Formicidae) – якобы сыгравших в жизни этих самых мужей заметную роль.
Надо отдать должное неизвестному мне однофамильцу пушкинского героя: он почти не скатывается, что было бы очень просто, в придуманный Хармсом жанр абсурдного анекдота о Пушкине, спотыкающемся о Гоголя, и Льва Толчстого, который очень любил детей. Белкинские миниатюры парадоксальны и неожиданны, но почти нигде вовсе не абсурдны ради абсурдности.
Можно сказать, что они не обязательны – ну так чтение художественной литературы вообще процесс не обязательный. Но ведь порой очень приятный. Это как раз тот случай. К тому же изящную, в мужскую ладонь размером, книжечку А. Белкина просто приятно взять в руку. Не обязательно в мужскую.
Артемий Троицкий. «Субкультура. История сопротивления российской молодежи 1815—2018» М.: «Белое яблоко», 2019
После летних акций протеста и особенно после выхода эффектного фильма «Союз Спасения», в котором декабристы оказались представлены настоящими хипстерами, вопрос о том, можно ли историю российских молодёжных движений рассматривать пускай как не прямую, но по крайней мере единую линию – причём именно линию сопротивления, – встал в полный рост. И кажется, что многоопытный Троицкий удачно оседлал волну, выпустив книгу со столь эффектным названием аккурат к началу этих самых протестов.
Но действительность несколько скучнее и прагматичнее. Русское издание являет собой (авто)перевод английского издания 2017 года. Что и определяет не только вынесенную в заголовок сквозную идею (Артемий Троицкий своих убеждений никогда не скрывал – так что нельзя сказать, что прогнулся под англичан), но и излишнюю порой с точки зрения российского читателя дидактичность, необходимость проговаривать и разжёвывать, что и определило немаленький объем книги – прекрасно, заметим, изданной, на пухлой бумаге, с цветными иллюстрациями. При этом, давая пояснения, автор порою по-панковски хулиганит – объявляет, например, в соответствующей главе, что «в конце октября [1917], в течение периода относительной анархии, в Санкт-Петербурге произошла большевистская революция под руководством Льва Троцкого» – а Ленин тут, получается, вообще ни при чем! А порою просто демонстрирует, увы, отрыв от реалий: говоря о популярности в шестидесятые годы публичных диспутов, он добавляет в скобочках: «напрочь забытая с тех пор форма досуга» – между тем именно в 2018 году, которым формально кончается книга, в российских крупных городах наблюдается явный всплеск интереса к публичным лекциям, дискуссиям… но сам Артемий Троицкий наблюдать за ними уже не может, живя постоянно за пределами России.
Впрочем, за свой достаточно долгий век автор много что пронаблюдал, много чему был непосредственным свидетелем и участником – от фарцы семидесятых до «болотного движения» зимы 2011–2012. Бесценно, например, его наблюдение о фарцовщиках семидесятых:
Фарцовка имела географическую специфику: в портах (Рига, Таллинн) её главным объектом были моряки; в Ленинграде — финские туристы, приезжавшие в город на дикие уикенды в обход сухого закона; в Москве — дипломаты, корреспонденты, бизнесмены. Со многими иностранцами — особенно студентами, учившимися в СССР, — предприниматели устанавливали постоянную связь, и те привозили «под заказ» вещи совершенно не туристического ассортимента — электронику и пластинки. Я сам был активным игроком музыкального чёрного рынка и могу сказать, что объём контрабанды был впечатляющим: знал я несколько квартир в Москве, которые выглядели, как настоящие магазины с хорошим ассортиментом!
Не менее поучительно и развитие этой истории во времени:
Наряду с наиболее предприимчивыми карьерными кагэбэшниками и комсомольскими лидерами крупные фарцовщики стали главной опорой класса новых русских капиталистов. Причём если первые, пользуясь своими партийными и государственными связями, максимально выгодно (мягко говоря) приватизировали заводы, землю и недвижимость, то вторые использовали знания иностранных языков и навыки реального (в прошлой жизни — нелегального) бизнеса для налаживания контактов в области финансов и торговли. Я лично знаю нескольких крупных российских банкиров, прошедших школу чёрного рынка. Не сомневаюсь, что, родись [расстрелянный в 1961 году по «валютному делу»] Ян Рокотов на 20—30 лет позже, владел бы он сейчас московским «Динамо», а может быть, и «ФК Барселона». Редкий случай, когда субкультурный бэкграунд помог преуспеть на сугубо материальном поприще.
И совсем замечателен пассаж, относящийся к «болотному движению»:
Атака непоротых и креативных захлебнулась — во многом по нашей собственной вине. В декабре 2011 власть была деморализована и напугана демонстрациями. 24 числа состоялась крупнейшая из них — стотысячная на проспекте Академика Сахарова. Под конец гигантской акции лидеры оппозиции, стоявшие на сцене, дружно поздравили уходящую за горизонт толпу с Рождеством и Новым годом, призвали всех хорошо отдохнуть и встретиться снова в феврале. Я, ей-богу, не поверил своим ушам: что за бред? Революция уходит на каникулы?? Бросился к ведущим митинга (я тоже выступал и был там же, за кулисами): какой к чёрту февраль? Мы только что набрали ход и необходимо развивать успех, идти захватывать ЦИК (Центральный Избирательный Комитет) и пересчитывать поддельные результаты выборов! А там и Кремль недалеко! В ответ услышал без тени смущения или раскаяния: «Старик, я завтра улетаю в Штаты»... «Нет, я на Новый год в Дубай...» и так далее. Тут я понял, что революция, как минимум, откладывается, а скорее всего и вовсе отменяется — поскольку самопровозглашённые лидеры относятся к ней сугубо несерьезно.
Но это не досадная осечка, а закономерность. В целом напускной циник и искренний мизантроп Троицкий смотрит на юных неформалов всех времен и мастей отнюдь не через розовые очки. Подчёркивая, во-первых, что речь идет практически исключительно об элите – детях истеблишмента, как бы он ни назывался – аристократы, аппаратчики и т.д., а во-вторых, что неформальность эта была, как правило, довольно поверхностна. Так, советские хиппи не читали и не знали Тимоти Лири: неоткуда было взять. А субкультура «Митьков» была выдумана лично Владимиром Шинкаревым.
Впрочем, дело не в Лири. Важнее другое. Троицкий по праву, на основании собственного опыта переиначивает известное высказывание Толстого: взрослые люди во все времена все одинаковы, потому что заботы у них одинаковы – работа, семья, потом к этому прибавляется здоровье. А молодежь в каждое время колобродит по-своему. И наблюдать за этим неизменно интересно! Даже если не считать это колоброжение «сопротивлением».
Крис Ф. Оливер. «Нереальный атлас. Путеводитель по литературным местам»
Илл. Хулио Фуентеса; пер. с исп. Е. Денисова
М.: Манн, Иванов и Фербер, 2020
Идея виртуальной реальности, как известно, возникла не с появлением компьютеров, а с появлением художественной литературы. И за три тысячи лет ее существования в ней накопилось изрядное количество «игровых полей», то есть фантастических мест, в которых действуют герои книг, любимых многими поколениями читателей. Тридцать из них и собраны под этой обложкой. Впрочем, авторы не зарываются вглубь веков, ограничиваясь XVIII—XXI веками: от свифтовского Блефуску, страны Оз и кэрролловской Страны чудес до фабрики Вонки, страны Нетинебудет, Нового Пекина из романа «КиберЗолушка» Мариссы Мейер (2012) и даже Саракша братьев Стругацких – что, конечно, делает честь испанскому автору. Который честно написал в благодарностях:
«И благодарю вас, мои российские редакторы, за ваше терпение и за то, что познакомили меня с миром Стругацких и помогли написать главу о планете Саракш».
Каждый топос снабжён наглядной картой и туристическим описанием – что здесь делать стоит, а чего явно не стоит. Например, в том же Саракше рекомендуется:
Не отказывайся от дружбы с мутантами. С ними ты сможешь смотреть бредовые телепрограммы без сюжета и финала. Злые языки утверждают, что это ментограммы сумасшедших, но не пугайся, если увидишь на экране свои самые сокровенные воспоминания.
Вот уж точно – спасибо российским редакторам!
