Интервью и обложка книги предоставлены издательством «АСТ»
Коллаж: ГодЛитературы.РФ (использовано фото с официального сайта писательницы pamjenoff.com)
75-летие Победы в Великой Отечественной все ближе, и вполне ожидаемо, что интерес читателей к этой теме в ближайший месяц усилится - тем более в условиях свалившегося нам на голову, как весенний снег, карантина. Но ведь война состояла не только из боевых действий; чем больше времени проходит, тем шире становится угол зрения - и нам удается разглядеть истории, которые раньше прятались в тени.Вот и американка Пэм Дженофф, поработавшая и в Пентагоне, и в консульстве США в Кракове (в Польше она, к слову, и заинтересовалась изучением Холокоста), сумела отыскать на исхоженных вроде бы тропах литературы о Второй мировой свою собственную историю: о поездах "неизвестных детей", в младенчестве отобранных у родителей, и о бродячем цирке, прятавшем евреев. Недавно роман "История сироты", уже ставший бестселлером The New York Times, вышел в издательстве "АСТ" - и пока на русском готовится к выходу следующая книга Пэм, "Пропавшие девушки Парижа", нам выпал шанс поделиться с вами эксклюзивным интервью писательницы - ну и мы им, разумеется, воспользовались.
В примечании автора вы говорите, что вас вдохновила история «неизвестных детей», а также немецкий цирк, который укрывал евреев во время Второй мировой войны. Не могли бы вы чуть глубже раскрыть причины, которые побудили вас осветить эти истории в своей книге?
Пэм Дженофф: Я нашла обе эти истории — о «неизвестных детях» и о цирке — в архивах «Яд ва-Шем». Они заинтересовали меня, каждая по-своему. Во-первых, на мое видение сильно влияет тот факт, что я мама трех маленьких детей. Когда я прочитала про «неизвестных детей», вырванных из рук своих родителей в возрасте, когда они еще даже не знают своих имен, это поразило меня до глубины души. Я хотела знать, каково им было, этим семьям? Мысль об этом была невыносима, но я уже не могла перевести взгляд на что-то другое.
Цирк поразил меня иначе. Я провела десятилетия, собирая информацию обо всем, что касалось Второй мировой и Холокоста, но никогда раньше не слышала о цирке, который спасал евреев. Когда я начала искать информацию, я узнала множество фактов о еврейских цирковых династиях, цирках, которые процветали на протяжении многих столетий, прежде чем их уничтожили нацисты. Я знала, что эти истории будут каким-то образом связаны между собой.
Рассказанная с двух точек зрения, «История сироты» повествует о противоречивой и проникновенной дружбе. Было ли вам легче писать от лица той или иной героини? Есть ли у вас любимый персонаж?
Пэм Дженофф: Выбирать между персонажами — это как выбрать, какого ребенка ты любишь больше, то есть совершенно невозможно. Я люблю их одинаково сильно, но по-разному. Астрид ближе мне по возрасту, она для меня как сестра, которой у меня никогда не было. Я также была задета за живое тем фактом, что ее муж-нацист развелся с ней по приказу Рейха (эта история была основана на реальных событиях).
Ноа для меня скорее как одна и моих дочерей, я просто сочувствую ей, девочке через многое прошлось пройти в таком юном возрасте. Я бы назвала это скорее желанием защитить. Но не в полной мере: это ведь ты берешь своих любимых персонажей и начинаешь делать с ними ужасные вещи. Тут-то и начинается самое веселье для извращенного писательского ума...
В центре ваших романов, как правило, отношения, которые разворачиваются в определенный период истории, в Европе, раздираемой войной. Что заставляет вас обращаться к этому сеттингу и периоду?
Пэм Дженофф: Мой интерес ко Второй мировой войне восходит к событиям двадцатилетней давности, когда меня отправили в Краков (Польша) в качестве дипломата госдепартамента США. Так вышло, что я стала плотно работать над вопросами, касающимися войны и некоторых выживших после Холокоста. Этот опыт сильно повлиял на меня и вдохновил на писательство.
Также я считаю, что этот период — благодатная почва для рассказчика. Моя цель как автора — перенести своего читателя на место протагониста, заставить читателя задаваться вопросом: «А что бы сделала я?» Война с ее жуткими событиями и необходимостью делать решительный выбор — идеальная обстановка для этого.
Когда вы начали писать роман, у вас уже был план того, как будет складываться дружба Астрид и Ноа? Как их история развивалась, если развивалась, и чем она вас удивила?
Пэм Дженофф: Что касается «Истории сироты», а также моих более ранних книг, я точно знаю, где я начну и чем книга должна закончиться, обычно самой удивительной для меня становится середина повествования. Например, в начале книги Ноа зависит от Астрид, но наступает момент, когда все меняется, и вот уже Астрид нуждается в поддержке Ноа. Некоторые детали в самом конце книги также удивили меня, но я не хочу спойлерить!
Что было самым трудным в написании «Истории сироты»? А что — самым приятным?
Пэм Дженофф: Я называю «Историю сироты» «книгой, которая меня сломала». Это шутка, конечно, но в каждой шутке есть доля правды. Я бы сказала, что трудностей было две. Во-первых, поиск информации о цирке и воздушной гимнастике занял уйму времени (кусаю ногти, надеясь, что не наврала!).
Во-вторых, писать о поезде, полном «неизвестных детей», было невыносимо. Я знала, что эту сцену (по сути одну из первых) обязательно нужно будет написать, тем более именно она вдохновила меня на эту книгу. В то же время я откладывала ее как можно дольше. Наконец, я поняла, что для того, чтобы сделать ее достаточно глубокой, я должна в буквальном смысле перенести собственных детей в этот поезд. По правде говоря, даже думать об этом очень болезненно.
Можете ли вы описать то, как вы пишете? Вы пишете сцены последовательно или же перескакиваете с одной на другую? Есть ли у вас план или привычная последовательность действий? Талисман на удачу?
Пэм Дженофф: Я начинаю с картинки или сцены у себя в голове. Включаю компьютер и изливаю все, что приходит в голову, в любом порядке, три или четыре месяца. (Кто-то однажды даже называл этот процесс словом «вытошнить», простите уж!) Затем, когда у меня есть тысяч шестьдесят слов или около того, файл становится громоздким, и я начинаю разбивать его на главы и делаю план. Это худший метод написания книг (на редактуру уходит немыслимое количество времени), никому его не посоветую. Но я не знаю, как делать это иначе.
Еще я хотела бы отметить, что предпочитаю писать каждый день. Я писатель на короткие дистанции, дадите сорок пять минут — использую их с умом, но после трех часов я выдыхаюсь. В прошлом году я устроила себе стодневный писательский марафон, чтобы проверить, смогу ли я писать сто дней без перерыва. Я сделала это, несмотря на плохую погоду, болезни и нежелание писать. К концу этой стодневки мне было так хорошо, что я просто продолжила писать. Я закончила «Историю сироты» на 299-й день.
