Текст: Иван Родионов (учитель русского языка и литературы, участник литературной смены арт-форума «Таврида»)
Коллаж: ГодЛитературы.РФ
Павел Селуков. «Добыть Тарковского». — М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2020
"Я там вот какой феномен заметил - мы все недохваленные. На днях пьём, пришёл работяга с завода. Выставил на стол три бутылки "Пермской", пачку "Явы", сочка два пакета. Дали. Ещё дали. А ему все: большой ты человек, Валера! А он жаловаться. Ипотека, двое детей, жена растолстела. А ему: герой, детей поднимаешь, ипотеку тащишь... А Валера на глазах расцветает. Родным ведь даже в голову не приходит похвалить его... Все вокруг считают всё вокруг как бы само собой разумеющимся." Это из рассказа "Никчёмыш".
Павла Селукова, конечно, хвалят, но и достаётся ему от критиков крепко. Попробуем разобраться, в чём тут дело.
"Добыть Тарковского" (с подзаголовком "Неинтеллигентные рассказы") - уже второй сборник пермского автора.
Это такой доброжелательный, иногда даже весёлый репортаж из ада с неизбывными русскими неустроенными людьми
- кто-то назовёт их "маргиналами". Но ад - это не только тяжёлые жизненные обстоятельства. Ад, если кто забыл, внутри человека.
Несмотря на обилие мелкокриминальных персонажей, назвать сборник "пацанскими рассказами" (популярная лет 10—15 назад тема) не поворачивается язык. Населяют ад всё же не орки и гоблины, а настоящие люди.
Первая часть сборника с подзаголовком "Потому что мы подростки" - этакая смесь "Денискиных рассказов" и горьковской трилогии взросления. На крайне неблагополучном жизненном фоне. Один поворот не туда - и пропали "детства чистые глазёнки". Можно и в "Бездну" ухнуть леонидандреевскую, но героям везёт (рассказ "Белая дверь").
Как там было у Андреева? Студент и гимназистка, прогулка, возвышенные разговоры. Трое подозрительных. Студента бьют, а гимназистку насилуют. Третий, рыжий, ещё кричал противно: "И я, и я!" Студент очнулся, а гимназистка лежит - жива ли? Внезапно студента охватывает нездоровая страсть к истерзанному телу - и "чёрная бездна поглотила его".
У Селукова эта ситуация повторяется, с той лишь счастливой разницей, что третий (только не рыжий, а чёрный) в последний момент героев спасает. Но будущего у их отношений уже нет, бездна их краешком уже коснулась.
В рассказах Селукова есть какая-то поэзия, и притом совершенно здоровая, не упадническая - в аду хандрить нельзя.
Есть и снижающий градус страшного юмор - раблезианский такой.
Любимый приём Селукова - довернуть в финале (там, где "должна" быть мораль или хотя бы многозначительность) винт сюжета дальше привычного. И ещё, и ещё - и лаконично притом, без объяснений. Читателя это несколько раздражает, но это интересно.
Возьмём, к примеру, рассказ "Кентавр и грудь Светланы Аркадьевны". Главный герой по прозвищу Кентавр - такой сниженный доктор Рагин из "Палаты номер шесть". Завод, пиво, книги, футбол, бесконечный ремонт в квартире в качестве развлечения и абсолютная социопатия и затворничество. Квартиру дал завод - на десять лет в аренду, а ещё спустя десять лет она перейдёт в собственность Кентавра. И вот прямо перед завершением этого срока его ловят на мелком русском воровстве - хотел что-то вынести с завода. Планёрка, разнос со стороны начальницы, квартира ускользает. Как должен закончиться рассказ?
Вариант первый: пришёл домой и, "не снимая вицмундира, помер". Но ничего подобного. Кентавр громит квартиру, а на следующий день идёт к начальнице в сумрачном состоянии духа.
Вариант второй: точно убьёт. Но нет, оказывается, начальница сорвалась из-за дурного настроения - у неё, возможно, рак. Он смотрит на "опухоль" - нет, это всего лишь лишай. Квартира останется за Кентавром, а герои "вступают в интимные отношения".
Счастливый Кентавр находит плюс и в учинённом им самим погроме - сколько ремонта впереди! Всё? Нет. В последнем предложении автор считает нужным сообщить читателю, что через полгода начальница всё же умерла. Отчего, что из этого следует - непонятно. И так выстроены многие рассказы Селукова.
Пишут (и это основная претензия к автору), что в его рассказах нет никакой глубины, что это просто зарисовки, не более. Что он будто останавливается перед тем, как сказать что-то важное. А может, и сказать-то Селукову и нечего. Роман советуют написать.
Насколько эта претензия обоснована? Признаться, поднадоели тексты, нашпигованные множеством смыслов и сверхсмыслов (специально для критиков, что ли?), начинённые какой-нибудь "мифопоэтикой" и "архетипами".
Умение не поддаться искушению и не "пасти народы" - здоровое умение, и оно у Павла Селукова есть.
Да и зачем соответствовать чьим-то ожиданиям? Он сам говорил в каком-то интервью, что роман пишет, и думается, что автору пошёл бы не связный нарратив, а что-то в духе романа "Короли и капуста" О'Генри. Сериальное, с отдельной историей в каждой главе и со сквозными персонажами. Впрочем, и мои ожидания совершенно не важны.
Реже звучат голоса о "придуманности" - а это уже опаснее. Ведь наоборот - опасность не в том, что автор "придумывал" раньше, а в том, что начнёт "придумывать" сейчас. Вероятность такая есть - особенно если будут подталкивать к "росту".
Сам Павел говорил, что соотношение реального и вымышленного в его рассказах - 50 на 50. Вымышленное - это то, что во вселенной Пролетарки и окрестностей с высокой долей вероятности могло бы быть. Но есть то, что для этой вселенной совершенно чуждо.
Несколько последних рассказов в сборнике призваны "разорвать шаблон", и они как раз настораживают. Превращение героя в какого-то демона, уничтожающего мир ("За миллиарды лет до Борисоглебской тушёнки"). Размышления о постмодерне и метамодерне. Наконец, признание героя (автора?) в духе "я пишу, надеваю маску простого парня, а вы поверили ("Почти влюбился")". Понятно - где-то ирония, где-то игра; но сам факт этой игры удивляет.
Уж лучше принести в жертву велосипедиста, вегана, эколога и феминистку - и пусть остаётся вечная зима.
И вместо постскриптума. Мы с Павлом Селуковым ровесники. Он из Перми, а я вырос в городе Котово, Волгоградская область. И знаю, что "лясим-трясим" - не забавная фонема. Так говорят. И "мультики" ловил. И тоже однажды чуть не "попал" по-крупному: знакомые убили человека по неосторожности, с ними мог быть и я. И девушка, читающая журнал "Знамя", в моей жизни была. Только читала она не журнал "Знамя", а Кафку 1992 года выпуска. Некое издательство "Политическая литература", что я потом узнал, когда в педагогическом брал Кафку в библиотеке. Косвенно это доказывает, что девушка точно была.
Это я к чему. Не разрушайте, Павел. Ну их к чёрту, Барта этого с его Дерридой. Честное слово.
В Пролетарке больше поэзии, чем во всех этих метамодернах. И не мусорная она, поэзия эта - так миллионы живут. И о придуманности разрешите не поверить-с. Можно вырасти на странных "хатах", а впоследствии о Бодрийяре рассуждать. Когда-то таких людей разночинцами называли. Но если на Бодрийяре вырасти, о "хатах" уже не напишешь. Так не напишешь.
Ибо малая родина, прорастающая сквозь человека всё детство и всю юность, останется с ним навсегда.
