Бездны мрачной на краю. Леонид Андреев

Текст: Павел Басинский

Фото: Л. Андреев, работа И. Репина, 1904/ ru.wikipedia.org

Сто сорок пять лет назад, 21 августа 1871 года, в Орле родился писатель Леонид Николаевич Андреев.

Андреев прожил недолгую жизнь - всего 48 лет. Но его слава при жизни была безмерна. В первое десятилетие ХХ века ("нулевые", как сказали бы сегодня) она затмевала Горького, не говоря о уже Чехове, этом "певце сумерек", "домов с мезонинами", "человеков в футлярах" и прочих "ионычей". А сегодня при упоминании его имени чаще всего вспоминают знаменитое выражение Льва Толстого: "Он пугает, а мне не страшно". Несправедливо как-то!

Андреев был первым "экспрессионистом", когда и термин-то такой еще не родился,

он был впервые использован чешским искусствоведом Антонином Матейчеком в 1910 году. К тому времени Андреев написал все свои ключевые произведения - "Бездна", "Жизнь Василия Фивейского", "Красный смех", "Иуда Искариот", "Рассказ о семи повешенных, "Жизнь Человека", "Анатэма", которые перевернули представления о возможностях русской литературы, о том, что в ней можно и нельзя. Нисколько не сравнивая значение этих писателей, все-таки скажу, что Андреев был своего рода Владимиром Сорокиным начала ХХ века. Он ворвался в литературу как нарушитель всех и всяческих границ. И дело не в том, что он писал какие-то "безнравственные" вещи. На то была тьма охотников, начиная с Арцыбашева с его "великолепным" и аморальным "Саниным". Дело в том, что Андреев стал играть с общепринятыми смыслами в какую-то свою, ни на что не похожую игру. В отличие от своего друга, а потом заклятого врага Горького, который с определенного момента с головой ушел в политику и подчинил ей свое перо (повесть "Мать", например), Андреев считал себя истинным "революционером духа", задача которого сокрушать устои, разрушать "уютное" "буржуазное" (тогда было принято говорить "мещанское") сознание и вот именно "пугать" читателя "безднами", что таятся в его душе.

До начала Первой мировой войны Андреева по-настоящему не волновали ни политика, ни общественная жизнь. Если он и принимал в них участие (так, в 1905 году в его московской квартире заседали члены ЦК РСДРП), то, скорее, повинуясь духу времени, а не велению творческой натуры, мятежной и анархической.

Он во всем пытался усмотреть не явления, а сущности, или, говоря философским языком, "экзистенции".

Поэтому как писатель он позволял себе вещи совершенно непозволительные, не только с точки зрения обывателя, но и "пламенных революционеров".

Иногда он делал это слишком тонко, так что "пламенные революционеры" даже не могли понять, о чем, собственно, идет речь. В рассказе "Губернатор", описывая характерную для революции историю убийства губернатора террористами, он неожиданно делал акцент не на тех, кто убивал, а на том, кого убивали. При том, что сам губернатор перед этим отдал приказ о расстреле десятков человек. Но не это интересовало Андреева.

Его интересовала проблема совести. Губернатору после санкционированного им убийства стало "скучно" жить. Поэтому и своя смерть была не страшна.

Иногда это было грубо. Так, в рассказе "Тьма" он отправил революционера прятаться в публичный дом (что было вполне правдиво), а там каяться перед проституткой за то, что он "хороший", а она "плохая". Это было прямым оскорблением революции, совсем уж откровенной "достоевщиной", да еще вывернутой наизнанку.

Рассказ возмутил Горького, который, конечно, не мог не заметить, что самим названием рассказ выворачивал наизнанку название его повести "Мать".

Пока наше общество разбиралось с Русско-японской войной, дрейфуя от патриотического угара до чуть не пораженческих настроений, Андрей писал "Красный смех" - рассказ о войне вообще, о любой войне, о ее ужасе, о том, что венцом войны является безумие или "красный смех", то есть нечто, уже неподконтрольное разуму. Викентий Вересаев, служивший на этой войне медиком, вспоминал, что в окопах под Мукденом они читали "Красный смех" и смеялись, так ненатурально Андреев описал войну, которой в сущности никогда не видел. То есть им было смешно... В окопах. Под Мукденом. Самом кровопролитном сражении той войны, где потери с обеих сторон составили свыше 160 тысяч людей, 30% от общего состава. То есть каждый третий.

Конечно, смешно...

В этом был весь Андреев. Он пугал, а над ним смеялись. Пока не досмеялись до миллионных жертв, общее число которых даже не в состоянии подсчитать.

Но и Андреева поймала в свои сети политика. Когда началась русско-германская война, он решил, что призван возглавить идеологический "фронт". Пошел работать в газету "Русская воля", стал бороться с "пораженцами" (вроде своего бывшего друга Горького), славить русский боевой дух и т.д. Он делал это совершенно искренне, будучи до мозга костей русским, орловским человеком.

Но литература не прощает измен, и лучшие свои вещи он написал до патриотического экстаза.

Когда Андреев умер 12 сентября 1919 года, в эмиграции в Финляндии, в огромном "декадентском" особняке, который он построил по своему, весьма оригинальному вкусу, Горький пришел на очередное заседание издательства "Всемирная литература". В холодной комнате в разоренном Гражданской войной Петрограде лучшие писатели России, от Блока до Чуковского, занимались безумным и безнадежным делом - изданием всей мировой классики. А что им было еще делать? Просто от голода умирать?

В этот день Горький сутулился сильнее обычного. Отменив заседание, он, уходя, у двери сказал: "В сущности, это был единственный мой друг..."

Ссылки по теме:

Велимир — чемпион

Последняя улыбка Серебряного века

Позёр. Жизнь террориста и авантюриста Якова Блюмкина

Как умер Максим Горький?

Оригинал статьи:

"Бездны мрачной на краю" - "Российская газета", 21.08.2016