«Любимая, я в Пушкинских горах»

Текст и фото: Димитрий Соколов

Текст предоставлен в рамках информационного партнерства «Российской газеты» с газетой «Рязанские ведомости» (Рязань)

В этот дом-музей кто-то забредет случайно, а кто-то из любопытства. Но нет ни одного человека, уходящего отсюда с холодным сердцем. Что-то обязательно кольнет, отзовется внутри тоской или жалостью, даже если посетитель совсем ничего не читал у Довлатова. Прежде всего, конечно, поражает сам дом. Он в точности выглядит так, как описал его в «Заповеднике» сам Сергей Донатович, приехавший работать экскурсоводом в Пушкинские горы. Комнату он снимал в избе Ивана Федорова, который в повести фигурирует под именем Михаила Сорокина. Стены обиты фанерой, местами их покрывают заплатки рубероида, крыша и пол основательно подгнили, и весь он какой-то кривой, худосочный, с щелями толщиной в палец.

В 2014 году дом приобрели два частных лица, петербуржец и москвич, и устроили в нем единственный на сегодняшний день музей Довлатова в России. Они принципиально не стали ничего менять, только укрепили стены и фундамент балками, благодаря чему находиться внутри стало безопасно. Ни названия деревни Березино, ни указателя, как пройти к музею, я не встретил и шел наугад. Вскоре желтым пятном замаячила бочка «Пиво», артефакт минувшего времени, и я понял, что на месте. Несколько туристов в ожидании экскурсовода читали вслух отрывок из повести «Заповедник», где описывается знакомство Довлатова с домом и его хозяином, забулдыгой Мишкой. Через пару минут подошла экскурсовод Надежда, открыла дом и рассказала нам о жизни писателя в Пушкинских горах.

Он добровольно отправил себя в ссылку в Михайловское, надеясь получить у судьбы передышку, разобраться в собственных чувствах, желаниях, понять, как жить дальше. Его по-прежнему не печатали, игнорировали как писателя, в Таллинне запретили к изданию уже набранную в типографии книжку «Пять углов», потом исключили из Союза журналистов. Долги, разлад в семье и полное отсутствие перспектив. После четырех дней пьянства в Пскове Довлатов добирается до Пушкинских гор, устраивается экскурсоводом. Потолок в доме Михаила Ивановича был настолько низким, что приходилось либо лежать, либо сидеть за письменным столом. Просторно было мыслям.

В заповеднике он начал обдумывать свой «Заповедник», где ирония сквозила чуть ли не в каждой фразе. Методисты упрекали Сергея Донатовича в том, что он в своих экскурсиях недостаточно благоговеет перед именем Пушкина, но этот елейный восторг как раз и претил писателю, не выносившему фальши и двуличия – он с ними и так жил бок о бок все эти годы в редакциях и литературных кругах. А о Пушкине высказался предельно просто и искренно в том же «Заповеднике»: «Не монархист, но заговорщик, не христианин – он был только поэтом, гением и сочувствовал жизни в целом».

Последнюю экскурсию в Михайловском Сергей Донатович провел 28 июля 1977 года. Именно сюда к нему приехала младшая сестра, чтобы уговорить эмигрировать в США, и Михалыч за стенкой наверняка слышал эти нелегкие объяснения двух близких людей. Довлатов уезжать не хотел и оказался в итоге прав – колбасу в Америке покупали лучше, чем Набокова. К сожалению, родная страна не хотела иметь у себя такого писателя. В Доме-музее помимо сохранившегося интерьера, бытовой обстановки, можно увидеть фотографии периода жизни Сергея Донатовича в Америке.

…Через три дня я оказался в ленинградской квартире Довлатова на улице Рубинштейна. Экскурсию по петербургским коммуналкам проводил молодой парень, снявший эту комнату и теперь мечтающий сделать там полноценный музей. А до этого там проживали узбеки. Я смотрел с третьего этажа в окно, через которое много лет своей жизни Довлатов созерцал соседние окна двора-колодца и арку подворотни. На кухне коммунальной квартиры что-то стряпали, в уборной горел свет, на ее двери красовалась потертая табличка «Приемная». Обитатели коммуналки уверены, что она здесь со времен писателя. А с другой стороны улицы, не видной из окна, стоит памятник Сергею Довлатову. Скульптор изобразил писателя в дверном проеме, рядом с ним зачехленная пишущая машинка «Ундервуд». На память сразу приходит Пастернак:

• «Прислонясь к дверному косяку,
• Я ловлю в далеком отголоске,
• Что случится на моем веку».

Через год после смерти Довлатова в Нью-Йорке не станет великой страны. «Заповедник» будет первой его книгой, вышедшей в России спустя несколько дней после трагической кончины писателя. Дом в Березино станет мемориальным случайно. Купившая его московская поэтесса на дружеской посиделке однажды воскликнет: как хорошо в этом доме пьется! Не жил ли здесь случайно Довлатов? Его сестра подтвердит: это тот самый дом и есть. Так пошла о нем слава, и теперь каждый год летом к этим стенам съезжаются режиссеры, актеры и преданные читатели на театральный фестиваль «Дом Довлатова в Пушкинских горах». Живы некоторые герои его повести «Заповедник», с его прозой у них по-прежнему сложные отношения. Михаил Иванович, бегавший в Пушкинские горы дать «поджопник» своей жене, на просьбу негодующих литераторов опровергнуть все, что писал в «Заповеднике» Довлатов, заявит с мужицкой прямотой: «А что, он меня верно изобразил! Я лесник, пила «Дружба» у меня тоже есть»…

Толик, познакомивший писателя с хозяином дома («Але! Раздолбай Иванович! К тебе пришли. И подмигнув, добавил: «С милиции, за алиментами»), и поныне здравствует. Подстригает траву на «усадьбе», следит за домом. И, говорят, очень жалеет, что распитые с Довлатовым бутылки выбрасывал, а не закапывал в огороде. Представляете, какие были бы сейчас сувениры для туристов! «Читать меня надо запоем», – говорил Довлатов. Так и произошло.

Оригинальный материал: «Рязанские ведомости»