На прошедшем в Москве Международном конгрессе переводчики русской литературы со всех концов света представили доклады на самые необычные темы, от сугубо прикладных и узкопрофессиональных (как переводить обсценную лексику?) до таких, которые способны вызвать интерес и у того, кто к литературе имеет отношение просто как читатель. Так, немецкая переводчица Вера Бишицки предложила взглянуть на всем известного Илью Ильича Обломова под новым углом зрения. Она любезно предоставила нам свой доклад (написанный, заметим, на русском языке), который мы охотно публикуем, с благодарностью Институту перевода, способствовавшему этой публикации.
Текст: Вера Бишицки (Берлин)
Никто не предполагал в 1859 году, когда был опубликован роман «Обломов», что Илью Ильича и более чем через 150 лет после его рождения воспринимают с распростертыми руками. К тому же на чужбине! И уж точно не мог предположить его родитель Гончаров, ведь он уже через 20 лет после первой публикации «Обломова» считал, что книга состарилась. В 1878 году он писал датскому переводчику Петру Ганзену, который только начинал переводить Обломова: «... я не недоволен тем, что Вы отложили перевод “Обломова” на неопределенное время, и может быть — совсем. О причине я уже Вам писал неоднократно — и опять скажу, что Обломов — до того русский тип, что иностранцам он покажется бледен, скучен, непонятен и незанимателен». И в следующем письме того же года прямо призвал: «Откиньте “Обломовa” в сторону и займитесь гр. Толстым!»
И ещё одно высказывание Гончарова: «Что касается до переводов „Обломова” и „Обрыва”, – писал он тому же Ганзену, – я все-таки стою на том, что переводить эти старые романы не стоит труда, что это могло бы быть сделано с успехом лет 20 и 10 тому назад, когда они появились и произвели благоприятное впечатление на русскую публику. Теперь же они состарились, вместе с автором, и уступают место другим, более свежим и сильным дарованиям!»
Увы! Ганзен следовал этому вердикту, слушался и НЕ продолжал уже начатый перевод «Обломова».
***
Знал бы Гончаров! Между тем
по случаю моего нового перевода, восьмому по счёту в Германии. Доживи Иван Александрович до мафусаиловых лет, не исключено, что он воспрепятствовал бы и этому переводу, и прежним переводам своей книги (не только на немецкий), как мы можем предполагать не только из переписки с Ганзеном, но, например, и из письма к Софье Никитенко из немецкого курорта Бад Швальбах: «Кстати о переводах. Стасюлевич вчера указал мне в окне книжной лавки на немецкий перевод Обломова, только что вышедший в свет. Я терпеть не могу видеть себя переведенным: я пишу для русских и мне вовсе не льстит внимание иностранцев. С Германией нет конвенции, а то бы я не позволил».
Почему он занимал такую критическую позицию по отношению к переводам своих произведений, практически отвергал их? Как мы уже видели, Гончаров считал, что его книги, в которых и герoи, и обычаи, и колорит тесно связаны с российской жизнью, окажутся чуждыми для читателей из другой культурной среды.
«Всякий писатель – и не мне чета, – пишет он в 1888 г. Николаю Лескову, – линяет в переводе на иностранный язык: и чем он народнее, национальнее, тем он будет беднее в переводе. От этого я и недолюбливаю переводы своих сочинений на другие языки».
И все же мое желание создать новый перевод и тем самым вдохнуть в роман новую жизнь, вызывать новый интерес к нему и укрепить его позиции в немецком литературном ландшафте в честь двухсотлетнего юбилея Ивана Александровича и отдать дань уважения автору пересилило все сомнения.
А с тех пор прошли 8 лет и сейчас в продаже уже четвёртый тираж нового перевода в твёрдом и параллельно пятый тираж в мягком переплёте...
Итак: «Обломов» жив и в Германии, и в Швейцарии, и в Австрии, и вместе с ним – и память об Иване Александровиче Гончарове ...
Тем, кого удивляет этот воистину грандиозный интерес в немецкоязычных странах в XXI веке (ведь традиционно трактовали роман исключительно как отражение отсталости и застоя в русском обществе XIX века), нужно учесть, что постепенно складывается понимание многослойности романа. Гончаров в своих опасениях, что книга будет непонятна за границей, не учёл, что люди везде одинаковы и что «Обломов» – и универсальное произведение, совсем в Гётевском смысле. Иоганн Петер Эккерманн передает высказывание Гёте, которое можно применить и к «Обломову». В «Разговорах с Гёте» Эккерманн под датой 31-огo января 1827 г. пишет: «Обедал у Гёте. – За те дни, что мы не виделись, – сказал он, – я многое прочитал, и прежде всего китайский роман, показавшийся мне весьма примечательным, он и сейчас меня занимает.
– Китайский роман? – переспросил я. –Наверно, это нечто очень чуждое нам.
– В меньшей степени, чем можно было предположить, – сказал Гете. – Люди там мыслят, действуют и чувствуют почти так же, как мы, и вскоре тебе начинает казаться, что и ты из их числа […] – Я все больше убеждаюсь, – продолжал он, – что поэзия – достояние человечества […и что она всюду и во все времена проявляется в сотнях людей. Только одному это удается несколько лучше, чем другому, и он дольше держится на поверхности, вот и все. […] Поэтому я охотно вглядываюсь в то, что имеется у других наций, и рекомендую каждому делать то же самое. Национальная литература сейчас мало что значит, на очереди эпоха всемирной литературы, и каждый должен содействовать скорейшему ее наступлению».
Не существует «единственно верной» интерпретации произведения, каждый читатель читает егo по-своему и в разные периоды жизни, по мере накопления жизненного опыта, читатель читает роман по-другому, ему открываются другие горизонты. Это, конечно, азбучная истина, но это самый важный критерии мировой литературы. Ведь «нет ничего нового под солнцем», как говорится уже в «Экклезиасте».
К тому же многие сегодняшние читатели задают себе и такой вопрос: разве не Штольцы наших дней всё сильнее толкают общество в бeздну? А действительно ли надо, как спрашивает Обломов, непрерывно «тратить мысль, душу свою на мелочи, менять убеждения, торговать умом и воображением, насиловать свою натуру, волноваться, кипеть, гореть, не знать покоя и все куда-то двигаться?» Как современно на фоне расширяющегося «синдрома выгорания» звучит вновь и вновь повторяемый вопрос Обломова, удивленного непрерывной деятельностью людей: «Где же тут человек? На что он раздробляется и рассыпается?»
Разумеется, без помощи Штольца Обломов не выжил бы, и, конечно, не надо становиться Обломовым, но немного больше спокойствия и невозмутимости и нам не помешают.
***
Для иллюстрации лишь несколько цитат: В «Штуттгартер Цайтунг» читаем: «Обломовщина – не что иное, как реакция на перегрузку, на чрезмерное давление эпохи модерна, которое ощущаем сегодня и мы, ежедневно и ежечасно, в виде потока информации и постоянной необходимости принимать решения».
Многие рецензенты выступают и в защиту досуга и права на лень, учитывая тревожный рост болезней, вызванных стрессом. Тот же автор спрашивает: «Что составляет счастливую жизнь? Разве деятельная, успешная жизнь Штольца, в конечном итоге, не разочаровывает своей пустотой – к чему, спрашивается, она приведет?“
В рецензии Баварского радио современному обществу ставится такой диагноз: «Нужно провести параллели с настоящим временем: это тоска по бездействию, инерции и покою, кроющиеся за спешкой, безрассудством и ускорением».
В газете «Ди Цайт» говорится о «бегстве от мира и отгораживании от него», а «Бадише Цайтунг» – о нашей «тоске по жизни в замедленном темпе».
Есть рецензенты, рассматривающие Обломова как
В завершение три комплимента в адрес автора «Обломова»:
Рецензия «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг», одной из ведущих газет, заканчивается так:
И один из австрийских критиков пишет:
***
П рошло восемь лет, и наши жизненные обстоятельства из-за пандемии резко изменились. И вдруг жизнь в изоляции заново вызвала большой интерес к роману, и в Германии, и в Австрии, и в Швейцарии. В разных новых публикациях рекомендовали «Обломова» cнова в качестве идеального чтения, на сей раз в дни карантина. Из множества вновь появившихся статьей цитирую лишь три отрывка: в Австрии в еженедельной газете «Фальтер» под заголовком «Человек в халате» автор философствует о пренебрежении привычными правилами и o безалаберности. Подробно говорится в его статье об Обломовщине, и так как «Обломов всегда ходил дома без галстука и без жилета, потому что любил простор и приволье» он делает вывод: «Карантин не знает галстука, а работа в режиме хоум-офис не знает дресс-кода.»
А саксонская газета «Фолксцейтунг» даёт подробное резюме романа, рекомендует заново читать его и задает читателям в режиме изоляции обломовский вопрос: «вставать или не вставать?»
И наконец газета «Ди Вельт», одна из ведущих немецких газет, в апреле 2020 г. в новой подробной статье под заголовком «Первый корона-роман. Чему мы можем научится у Обломова для нашей жизни» констатирует:
Кстати: есть и журналисты, которые упоминают знаменитую фразу из романа: «Не подходите, не подходите: вы с холода!» – надо лишь пропустить слово «холод» и мы видим, что Обломов соблюдает одну из основных рекомендаций, как обезопасить себя и окружающих...
Не ошибся ли Гончаров колоссально, уверяя что его роман состарился?..
А про вирус добавляю словами Юрия Левитанского:
- — Что же за всем этим будет? — А будет январь.
- — Будет январь, вы считаете? — Да, я считаю.
- […]
- — Что же из этого следует? — Следует жить,
- шить сарафаны и легкие платья из ситца.
- — Вы полагаете, все это будет носиться?
- — Я полагаю, что все это следует шить.
Ноябрь 2020
