Текст: ГодЛитературы.РФ
Ушедший год мало кто будет вспоминать с любовью, но любовь из нашей жизни никуда ведь не делась - как и писательская участь по осмыслению окружающей реальности. Попытки такого осмысления предпринимаются уже давно: так, еще весной выходили сборник рассказов Олега Зоберна «Хроники чумного времени» и карантинная пьеса Евгения Водолазкина. Вот и стильное, модное молодежное издательство Popcorn Books под конец года выпустило сборник из двадцати рассказов, объединенных темами любви и пандемии: тексты для него написали как начинающие молодые авторы, так и довольно маститые. К последним можно отнести и Сергея Лебеденко, выпускника и преподавателя «CWS», автора телеграм-канала «Книги жарь» и, собственно, писателя. У его рассказа о мерцающей, не совсем привычной любви поистине сэлинджеровское название - согласитесь, звучит как не самый плохой способ начать новый читательский год.
Любовь во время карантина / А. Бойко, О. Брейнингер, Ю. Вереск и др. — М. : Popcorn Books, 2021. — 240 c.
Десять проверенных способов поймать рыбу в мутной воде
— Вы одна будете?
— Нет, спасибо. Меня... э-э-э… Меня ждут…
— Подождите.
— Что-то не так?
— Ну… — Девушка в синей маске делает вид, будто снимает ее. Уголки губ приподняты — улыбается, сегодня приходится напоминать не в первый раз.
Ксюша смущенно ойкает, хрустит полиэтиленовым пакетиком со стойки, надевает маску (белой стороной внутрь, иначе не работает), потом капает санитайзером на ладонь — безумное действие, если подумать, ты же после этого все равно будешь касаться столов, приборов, чужих плеч, родных плеч, не только плеч, может быть, ну и так далее, — и заходит в бар. Зачекинилась? Зачекинилась. Куар-код сосканировала, и теперь айтишник где-то в глубине здания московской мэрии, там, откуда не выносят диваны с депутатами на улицу, будет знать, что она делала в пятницу вечером. Пусть его зовут Оруэлл. Привет, Оруэлл, давай запишем тик-ток.
Из динамиков играет бэнгер. Девушка в свитшоте с собачкой и темных очках не по размеру уделывает коктейль и объясняет подруге, почему Фуко был прав, а Байден — говно. Парень с тоннелями в ушах втирает нескольким знакомым о том, как он поднял бабла на инстаграме. Редактор одного известного медиа с желтыми волосами громко ругается на музыканта, от интервью с которым у него сгорела жопа.
Почти все без масок. По абрикосовому дыму рыщут щупальца неона. Ксюша скользит взглядом по бару и ищет ее. Ищет и не находит. Не предупредила и не пришла? Или испугалась?
Ксюша подумала, что тоже испугалась бы, но она же тут, в конце концов. Больше не нужно выкраивать себе время на ночной зум, и придвигать к себе вебку поближе, чтобы тебя было лучше видно, и выгонять кота, чтобы перед ноутом не вертелся. Можно прийти, сесть лицом к лицу и…
— Девушка, а давайте снимем маски?
— Зачем?
— Так познакомиться с вами хочу.
— А я с вами — нет.
— Это потому что вы меня без маски еще не видели! А вот я сниму и…
— Нет, спасибо. Боюсь заразиться.
— Что, ковидом?
— Нет, тупыми подкатами.
Вместо контактов обменялись факами.
Не смогла найти ее, пришлось занять столик у окна. Как в тупом ромкоме или романе Ремарка. Столик, кстати, последний — и почему вдруг никто не занял его раньше? Хотя нет, вот же — увидела на стуле напротив черную сумочку, потом молча кивнула сама себе, встала и решила постоять снаружи бара (холодно, но свежо) — как вдруг ей кладут ладонь на плечо.
— Парень, я же сказала, — огрызается было Ксюша и хочет уже сбросить непрошеную руку, но замечает кольцо с тремя зелеными камушками на среднем пальце, и смуглую кожу рук, и белый пушок на тыльной стороне ладони.
— Я сначала не узнала тебя без маски.
— А я тебя вообще не увидела, — удивляется Ксюша. — Где ты была?
На ней светло-коричневый тренч и черная водолазка. Волосы забраны в конский хвост. Ничуть не изменилась с тех пор, как — да, с последнего зума, конечно, с чего бы ей меняться? А духи? Духи те же, что и до ковида — «деметровое» яблоко и снег, свежо и чуть кисло, но почему-то притягательно кисло. Как в капкане: ты знаешь, что туда заходить не надо, но все равно идешь, потому что не можешь. Как там этот аромат назывался, «Каренина»?
— Ну рассказывай. — Улыбается и кладет ладонь на Ксюшины пальцы. Ксюша отдергивает: скорее рефлекторно, чем сознательно, и сначала чувствует вину, но потом думает, что сделала правильно, — у них всегда была проблема с границами, и лучше Рубикон обозначить сразу.
Их танец обмена репликами, словно в пьесе спившегося современного драматурга, репликами, которые всегда неизменно скрывали что-то такое важное, что теребить как раз из-за его важности не хотелось, но это как с подарками на Новый год: тебе запрещают трогать завернутый в муар подарок, но он слишком приятный на ощупь, чтобы не потереть пару раз и не проделать трещинку, которая потом ширится и ширится, и вот ты уже не понимаешь, почему бы тебе подарок вовсе и не развернуть и не посмотреть, что там.
Но они пока выходят из комнаты с подарками и выключают свет. Все как обычно каждый месяц: она жалуется на персонал, менеджмент которым затормозил на карантине, а Ксюша рассказывает о редакционных проблемах и болезни N. Их роли расписаны, как в ситкоме, и иногда Ксюше кажется, что ее прикрепили к полу невидимой пружинкой или шарниром и она только и повторяет, повторяет, повторяет все то, что записано на маленькой машинке в ее голове. Все для того, чтобы другая машинка, в глубине ее живота, не проснулась.
— А что с N.?
— А что с ним? Карантин.
— О.
И Ксюша рассказывает о том, как приходится дважды перемывать посуду или договариваться о раздельном завтраке, обеде, ужине; и как она боится прикоснуться к нему ночью, хотя прекрасно понимает, что, если бы могла заразиться, — уже заразилась бы. О маме, которой возит лекарства в Подмосковье, как возила и во время всеобщего локдауна, когда всем было наплевать на пропуска.
Час за часом. Пьют, говорят. Ксюша развертывает контурную карту жизни, чтобы она могла достать фломастеры и покрасить то, что покажется ей наиболее интересным.
— Как можно брать интервью у наркоманов?
— Да представь себе, можно. Обычные люди.
— А если он соврет чего-нибудь?
— Это тебе обычно врут на интервью, у меня работа другая.
У нее красные, чуть влажные губы. Но это не от помады, всегда были такие. Красные и влажные. Настает ее очередь говорить, и она делает это так, как не умеет больше никто: словно ведет подкаст об успешной жизни. Не страшно брать интервью у наркоманов, страшно брать интервью у бывших, когда ты не знаешь, что договаривалась об интервью с ними. Она перечисляет список своих достижений по работе, цены на мандарины и айву в Абхазии, прогулки с «миленьким» хозяином студии на «эйрбиэнби», целый ряд тиндер-дейтов, большая часть которых оканчивалась недопитым просекко, и все это самодовольное, даже чуть высокомерное бахвальство слетает с ее красных губ, и у Ксюши рождается нехорошее чувство внизу живота, чувство, которое следовало бы давно оставить в покое, но она не может и знает, что не может. И Ксюша будет приходить снова и снова в этот бар, чтобы увидеть, как источают эгоизм эти красные губы, и она тоже знает то, что знает Ксюша. И точно так же обе знают, что часа через четыре загорится красный свет, и они обе уйдут, не перейдя ту черту, за которой лежат разбитая в осколки посуда, разорванные открытки и стертые из истории переписки.
Теперь — ритуал, просто ритуал. И как любой ритуал — не потому что нужен, а просто ради самого ритуала.
Расходятся, как всегда, под утро, когда меньше всего штрафуют за отсутствие маски на лице и можно вздохнуть спокойно. Воздух свежий и чуть морозный, как духи «Анна Каренина». По дороге домой на «убере» Ксюша вспоминает, что забыла купить кошке ошейник, и открывает страницу онлайн-заказа. Но потом передумывает.
Дома все тихо. На столе недопитый ковидный чай с этикеткой от пакетика на коричневой ниточке. С лампы свисает улыбающаяся тыква. Ксюша хочет улыбнуться ей в ответ, но не находит в себе сил. Не находит сил даже убрать полуботинки в шкафчик для обуви. Просто отшвыривает в сторону. Потом стоит на кухне и, качаясь на одной ноге, пьет соевое молоко прямо из бутылки. Кошка нарезает круги вокруг ее лодыжки, словно пытаясь понять, куда делась вторая нога. А вот она, лови, только не порви колготки, как в прошлый раз.
N. лежит на своей стороне разложенного дивана. Худой, похудел еще больше. Лопатки словно две змеи. Проводишь вдоль позвоночника пальцем и боишься, как бы не пошевелились. Но тепло глубокого сна гораздо приятнее, чем ее холодные с улицы пальцы. Ксюша накрывает его одеялом и ложится рядом. Прямо так, в одежде. Она переоденется в пижаму, но пять минут можно и полежать. За это пока не сажают.
Достает телефон и смотрит открытые вкладки браузера. Закрывает почти все. Открывает последнюю.
«Полиаморна ли ты? Пройди этот тест и узнай насколько…» Десять вопросов.
Ксюша лежит одна в темной, теплой комнате, рядом с N., который смешно сопит. Из кухни, где открыто окно на форточку, сочится каренинский холод.
Ксюша вздыхает, закрывает вкладку и остается в темноте одна. Где-то падает снег.