Обзор литературной периодики (февраль)

Текст: Борис Кутенков

Вышел февральский номер журнала «Знамя», тема которого – «Непрошедшее». В номере – ранее не опубликованные стихотворения Бориса Слуцкого, рассказы Павла Зальцмана с предисловием Татьяны Баскаковой, биографические очерки Сергея Чупринина о забытых литераторах советской эпохи (об Асе Берзер, Анатолии Гладилине, Евгении Книпович, Роберте Рождественском, Николае Чуковском и других), обзор архивных публикаций и мемуаров в периодике от Сергея Костырко и многое другое.

С рецензией на новую книгу Вероники Файнберг и Павла Успенского «Идиоматика и семантика поэтического языка О. Мандельштама». О Мандельштаме как филологе: «В статьях он развивал замечательные поэтологические идеи, но на практике порой входил с ними в противоречие, потому что следовал в стихах не идеям, а своему особому чувству языка, данной ему способности воспринимать глубинные его пласты, доверять языку и в то же время вступать с ним в самое активное взаимодействие. Это взаимодействие и показывают авторы книги, собравшие и проанализировавшие огромный материал…» О читательском восприятии, которому посвящена последняя часть книги: «Авторы выдвигают мысль вполне убедительную: именно особенности поэтического языка делают стихи Мандельштама легко запоминающимися и интуитивно понятными даже тогда, когда читатель затрудняется объяснить их сложную образность. Эти стихи апеллируют не столько к культурной памяти, сколько к глубинному чувству языка, объединяющему поэта с его читателями, не всегда обремененными большим культурным багажом…»

Григорий Бакланов

Неопубликованные заметки разных лет Григория Бакланова (1923–2009): «История человечества – это история раскабаления его от сил природы и порабощения человеком. И самое тонкое, самое страшное порабощение то, которое совершается во имя его же самого, [во имя того] чтобы якобы сделать его свободным. С природой поступают так же, как с человеком: бывший раб стремится стать господином. И угнетать, как его угнетали, впрочем, даже сильней…»

Во втором номере «Дружбы народов» Евгений Абдуллаев в очередной раз задаётся вопросом о литературных иерархиях и полемизирует в том числе с Александром Скиданом (с ответом на опрос «Текстуры» о поэте десятилетия; Скидан считает, что такая постановка вопроса невозможна в связи с распадом нормативной иерархичности; Абдуллаев доказывает, что такой иерархичности не было никогда).

Евгений Абдуллаев

Александр Скидан

В материале много интересного и точного – вплоть до наблюдений за массовой и любительской литературой (где возникают свои сомнительные тренды – как пишет Абдуллаев, это происходит во многом из-за стенаний литературного сообщества по поводу той самой утраты иерархий). Финал заздравный – что, может быть, наиболее необходимо в ситуации всеобщего настроенческого упадка: «У нас сегодня замечательная серьезная литература – яркая, разнообразная, свежая. У нас очень хорошая и сильная критика. Прекрасные толстые журналы – которые печатают не только знакомых им авторов… Почитайте – убедитесь сами. Если же кто-то из литераторов станет говорить вам, что литература умерла, что серьезная поэзия (проза) никому не нужна, а критики у нас и вовсе нет…»

В свежем выпуске «Лёгкой кавалерии» Артём Скворцов пишет о важной (и болезненной в том числе для вашего обозревателя) проблеме – избыточном внимании к литературному поведению, затмевающем разговор о текстах. «И удивительное дело – обычно критик “со сбитыми настройками” даже не осознает, что он говорит о чем-то параллельном литературе. О политике, гендере, акционизме, поколенческих вопросах… Только не о самом тексте как художественной ткани».

Артём Скворцов

Любопытно, что о схожем, но в контексте тотальной политизации поэзии (затрагивая разные аспекты проблемы) написали почти одновременно два противоположных – и друг другу, и самому Скворцову – критика: Игорь Караулов и Кирилл Корчагин (первый уверяет: «Будущее обещает быть бурным, и поэты вряд ли останутся в стороне от грядущих событий. Но сохранить в себе поэта – их главный гражданский долг»), второй в предисловии к своей новой книге статей выступает за «чистую» поэзию: «Всё более заметно, что поэзия пока плетётся в хвосте у философии, современного искусства, политической и гендерной теории, массовой культуры, причём характерно это даже для тех поэтов, которые раньше стабильно '’работали на опережение’’. Исключения, конечно, есть, но они намеренно идут против общей тенденции, и это оказывается не самый простой путь»).

Вера Полозкова

На «Горьком» Лев Оборин рассказывает о главных cтихотворных книгах января, в том числе о «Работе горя» Веры Полозковой, вышедшей после семилетнего перерыва во «взрослой» библиографии поэтессы. «Говорящий здесь – фильтр, устройство по обмену внешних и внутренних сигналов, прибор под постоянным напряжением. Ему важно о себе говорить, даже примеряя на себя чужой опыт. Напряжение же, выданное лично по адресу, растет год за годом. В том числе это внешнее давление – со стороны читателей и зрителей, привыкших к выступлению стихов-«мальчиков» как к цирковому представлению…» (См. и наш отзыв на «Современной литературе» – похоже, недавние слова Полозковой о том, что «меня нет в обзорах критиков», претерпевают существенную корректировку. И, разумеется, эти разговоры существенно переосмысляют понимание её поэзии как масслита – впрочем, и новая книга Полозковой, качественно новая по уровню, этому способствует).

Ника Железникова

В свежем номере «Флагов» – новые эпизоды преображённого бытия в метареальной лирике Ники Железниковой :

• золотоглазые кусты глядят из-за спин деревьев.
• лиловый лилейный дракончик замечен в траве.
• ave, животное цвета!
• как называется это растение?
• тень и я
• мы идём медленно вдоль этих прозрачных мест.
• лес сбросил вес.
• лес поднят на воздух,
• он дышит звенящей бронзой,
• и разлит над ним бирюзовый чад.
• заплаканные глаза берёзовым чаем слезоточат.

Ещё один яркий дебютант – на «Прочтении»: Юлия Малыгина, работающая с «крупной» формой и с поэтикой «нового эпоса», трансформирующая её, наследующая – в разной степени – творческим стратегиям Линор Горалик, Елены Шварц и Дмитрия Воденникова, но обладающая мощным и самобытным голосом.

• возле меня все вдруг цветет
• ржавая бочка подернулась желто-зеленым
• черенок от лопаты и тот зеленеет
• самая трудная задача —
• заставить говорить землю
• и заставить реку помолчать
• именно в этот миг начинается первое
• ароматом супа из детского сна
• ведь я обязана спать пока готовят суп
• словно его варят из меня
• из другой меня

Фазир Джаферов

В новом выпуске «Формаслова» не пропустите медитативные стихи дагестанского русского поэта и суфия Фазира Джаферова с предисловием Яны-Марии Курмангалиной: «В его стихах сочетается и дух национальной самоидентичности, и русская поэтическая традиция, и глубокий духовный опыт познания мира, бога, своей роли на долгом пути. При этом как у многих поэтов, ищущих себя в современном мире, здесь на повестку дня выходят вечные темы – любви, одиночества, грусти о несовершенстве человека и радости от возможности соприкоснуться с великими тайнами бытия. Слегка отстраненный взгляд на земную сторону человеческой жизни, которого не касается ни прагматизм повседневности, ни практическая ее суть, дает нам возможность увидеть личность вне этих условий. А также – ощутить присутствие вечности, для которой то, что приносит и уносит время, не имеет ровным счетом никакого значения».

• Мне говорили, чтобы я скрыл
• Знанье от тех, кто без крыл.
• Мол, знание любит полёт.
• Я им на это, свернувшись, сказал,
• (Вечер был душен и ал),
• Что знание всюду живёт.
• 
  
• Мне говорили: гасите свет,
• Если всё – суета сует,
• Знанье во тьму влюблено.
• Мне предстояла сотня дорог,
• Я им поверить не мог.
• …И это было давно.

Дмитрий Воденников

На «Современной литературе» продолжаются колонки Дмитрия Воденникова. На этот раз – о стихах Ивана Жданова, Даны Сидерос и Юлии Закаблуковской. «…Дана Сидерос. Поэт совсем другого поколения. Но даже смешно: “Мне нравится пейзаж, в котором человека нет, но предполагается, что он где-то здесь, рядом. Либо мир, как бы ненадолго оставленный человеком, – сады, дороги, огороды” (Жданов), “меня интересуют люди ушедшей эпохи, нынешние старики” (Сидерос). Какая интересная перекличка. Поэтов интересует то, что уже как бы не существует или уже находится на грани. Над чем никто уже не будет ломать шпагу, над чем даже уже хор не всплакнет, разве что за минуту до этого забаненный герой…» Отменно прекрасные стихи всех троих – цитировать не буду, ибо хочется целиком, полностью; откройте и почитайте.

Владимир Козлов

Вышел очередной номер журнала Prosodia, предзаказ которого доступен на сайте журнала. Глубокое редакторское эссе Владимира Козлова – на непопулярную и важную тему поэтического стоицизма: «То, что мы кого-то не прочли, в большей степени говорит о нас, чем о пишущем. Между миром, временем и поэтом либо случается какая-то химия, либо нет. Трудно найти такую химию в жизни, например, Мандельштама. А ведь это один из лучших. Даже слаженная работа литературного конвейера никогда не заставит нас прочесть произведения существенной части лауреатов Нобелевской премии по литературе. Химию не обеспечить работой команды продвиженцев и рецензентов, хотя многим порой кажется, что дела обстоят именно так. Есть вещи, за которые пишущий вообще не должен нести ответственности…» О пользе поэзии вне социальной функции: «И тем не менее кое-чего в результате публикации поэт все же добивается. Например, раньше ничто не свидетельствовало о его существовании, а теперь вышло так, что его текст каким-то образом раздвинул чужеродное пространство и установился в большом времени навсегда. Мир, который ничего не хотел знать о нем, выделил небольшой пятачок для его трепещущей плоти. Она будет там трепетать и тогда, когда пройдут поколения…»

Павел Рыбкин о необходимости вернуть поэта Юрия Кузнецова в поле внимания читателей и исследователей, о «…его роли в истории русской поэтической просодии и уникальной диалектике метаморфозы, картине перемен, которые застывают в сплошности бытия и затем снова разрешаются в неостановимости движения». О репутации: «Да, мы только что показали, как много сделал сам поэт, чтобы пропасть с радаров…» «Вскочить на гребень патриотической волны у поэта, однако, тоже не было шансов. Во-первых, потому, что у него, советского человека до мозга костей, без труда можно найти совершенно антисоветские тексты (даже в книге “После вечного боя” они есть: достаточно назвать “Захоронение в кремлёвской стене”, где ячейки с номенклатурным прахом вытесняют исторические кирпичи). Во-вторых, потому, что после перестройки у Кузнецова обесценились все его прежние, вовремя не вложенные в машину или жилье, сбережения, и он буквально впал в нищету, даже торговал на улице собственными поэтическими сборниками…»

И – в завершение – ненадолго вернёмся в январь: тут очень любопытный проект Юрия Казарина в рубрике «Слово и культура» журнала «Урал» – мини-интервью с ответами на идентичные вопросы о природе поэзии, первоначалах, прозопоэтических текстах и предназначении поэта. На вопросы отвечают Ольга Седакова, Алексей Алёхин, Андрей Тавров. Алексей Алёхин: «Рифмовать начал лет с пяти, вдруг обнаружив ошеломляющую красоту жизни: это было необходимо излить. Ну, вот хотя бы из самых ранних детских впечатлений: ночной порт в Ялте. Меня, заспанного, сажают в симферопольский автобус. А на черной воде внизу –ослепительно белый пароход, сверкающий в прожекторах. Белое, сияющее на безмолвном черном…»

Ольга Седакова

Алексей Алёхин

Андрей Тавров

Ольга Седакова: «Если я начну называть любимые стихи других поэтов – это затянется надолго. Но, может быть, первыми я бы вспомнила некоторые строфы Велимира Хлебникова. Например, “Кому сказатеньки”, “Весны пословицы и скороговорки”. Некоторые строфы Блока. Например, “Вновь оснеженные колонны”. Первая терцина дантовского “Рая”. “La gloria di colui che tutto move”: каждое слово раздвигает мир…» Андрей Тавров: «Одухотворение мира, его целительство, указание на то, что в мире есть большее, чем достоверное, несомненное и обыденное. Те качества поэзии, которые указаны в вопросе, конечно же, важны, и их присутствие в поэзии желательно. Дело в том, что в свое время эти чудесные слова стали “цитатами”, расхожими штампами, которые под собой не подразумевали ничего определенного, нового, взрывного, жизненно ошеломительного, сокровенно конкретного. И мне кажется, что настала пора говорить как раз об этом взрывном, трудно определяемом, о “подтексте” стихотворения новыми словами, пусть неумело и коряво, по возможности избегая того перечня отчасти отработанных и дискредитированных недобросовестными литературоведами понятий, которые перечислены в вопросе…»