Интервью: Андрей Васянин
Писательница и поэтесса, свидетельница Серебряного века, описавшая его в знаменитых воспоминаниях «На берегах Невы» и «На берегах Сены», прожила почти век. Из них 65 лет в эмиграции и 3 года – вернувшись в конце 80-х, одной из первых – на родине. Эти три года с ней – опекая, помогая осваиваться, издаваться – провела журналист «Известий» Анна Колоницкая.
- Увидеть Ирину Одоевцеву было моей несбыточной мечтой – с тех пор как мне однажды попала в руки книга «На берегах Невы», – вспоминает Анна Петровна. – Я прочла ее за ночь: поэтический Петербург 1919-20 годов, любимые с юности – благодаря библиотеке деда, учителя литературы – имена Гумилева, Ахматовой, Мандельштама... Я не забыла ту книгу и когда через много лет прочла самиздатовскую, Одоевцевой же, «На берегах Сены» 1983 года издания. И вдруг подумала – а ведь вдова Георгия Иванова, может быть, еще жива!
Ключ под половичком
И тут мужа, журналиста (будущего главного редактора «Известий» Игоря Голембиовского. – Ред.) – приглашают в Париж...
Анна Колоницкая: Как же я уговаривала его поехать на ничуть не интересный ему праздник газеты французских коммунистов «Юманите»!.. Уговорила – но в Париж мы попали только в самом конце поездки – за три дня до отъезда.
Но зато у вас были раздобытые у знакомых телефоны русских эмигрантов.
Анна Колоницкая: Да, мне передала их знакомая из Русского музея. И я дозваниваюсь до дочерей Гржебина, некогда издателя. Но те были не слишком уверены, что Одоевцева еще жива. Прихожу к ним в гости, звоним по знакомым, больницам, домам престарелых – ничего. Я уже уходила, но вдруг меня зовут – нашли телефон! Набираю, мне отвечают по-русски с французской картавостью... Что-то лепечу в трубку – извините, вы меня не знаете, но я очень хочу вас увидеть... И в ответ «Я стр-р-рашно рада. Пр-риходите. Ключ под половичком».
Все по-русски, просто и беспечно...
Анна Колоницкая: Мне объяснили, как дойти до улицы Касабланка. Поднимаюсь, достаю из-под половичка ключ... Комната в большой квартире, в кровати пожилая женщина: подруга Одоевцева была прикована к постели после перелома шейки бедра. Я как-то сразу все про нее поняла: как она одинока и как ей плохо. Присаживаюсь рядом: «Ирина Владимировна, я приехала из Москвы только ради вас! Я обожаю ваши книги!» Она взмахнула тонкими, красивыми руками, глаза заблестели: «Боже мой, вы, наверно, ангел с неба, дайте мне до вас дотронуться. Вы мне продлеваете жизнь». Мы обнялись, как близкие люди после разлуки, и заплакали. Тогда же она сказала, что давно мечтает вернуться в Россию.
И вы тогда же пообещали ей это! На что вы тогда рассчитывали?
Анна Колоницкая: Да, пообещала, и с уверенностью, которую себе до сих пор не могу объяснить. Но ведь и в больнице умирающему обещают – мол, ничего, всё будет в порядке. А положение Одоевцевой было отчаянным, ее беспомощность делала ее зависимой от постояльцев, которым она сдавала комнаты. О литературных заслугах не было и речи, книг уже давным-давно не было и у парижских букинистов... В Москве встречаю Егора Яковлева, нового редактора «Московских новостей». Рассказываю об Одоевцевой. Он загорелся: «Напиши». И в «Московских новостях» вышла моя заметка «Русская квартира на парижской улице». И потом уже само покатилось: об Одоевцевой написала «Литературка», другие газеты. Кто дал «добро» на ее возвращение в 1987 году? Возможно, свою роль сыграл Фонд культуры во главе с Дмитрием Лихачевым.
«Меня читают сотни тысяч!»
Ее ведь тут принимали по-разному, первого «возвращенца». Знавшего Гумилева, Ахматову, Маяковского...
Анна Колоницкая: Во-первых, никто не верил, что я нашла ее сама – мол, неужели в КГБ не знали адреса? Она раздавала интервью, ее показывали по телевизору, к ней шли потомки эмигрантов, желая узнать судьбу родных... Ирину Владимировну поселили в гостинице «Европейская» — обещанная квартира на Невском еще не была готова, в доме шел капремонт. Потом ажиотаж схлынул, в городе заговорили: что это, мол, за церемонии, Ахматова бедствовала, Цветаева повесилась, а тут такой прием, лучшая гостиница... Лев Гумилев, сын Ахматовой, наотрез отказывался от встреч с Одоевцевой...
И книги были изданы не сразу... – и «На берегах Сены», и «На берегах Невы».
Анна Колоницкая: Почти сразу вышли фрагменты в толстых журналах, книги были запланированы на 1993 год. А год после приезда был трудным, что и говорить. Мы перевезли ее в отремонтированную квартиру – помнится, багажа у Одоевцевой было где-то два чемодана, там много книг, рукописи, письма. Надо было обеспечивать быт старого и одинокого, прикованного к постели человека, я колесила в Питер и обратно, ночевала сначала в номере, потом уже у нее дома...
А до 1993 года она могла и не дожить.
Анна Колоницкая: Да, надо было срочно заниматься книгами. И случилось так, что на каком-то юбилее я оказываюсь за одним столом с Дмитрием Мамлеевым, с которым мы когда-то работали в «Известиях». А теперь он был замминистра культуры! Жалуюсь на ситуацию. Слушает, кивает... И через три месяца – в немыслимо короткие для того времени сроки! – выходит «На берегах Невы»! Правда, в мягкой обложке, но тираж — 250 тысяч. С сигнальным экземпляром я помчалась к Ирине Владимировне в Переделкино, она жила в тот момент в Доме творчества...
А потом «На берегах Сены»...
Анна Колоницкая: И эти тиражи мгновенно были распроданы! Свидетельства из Серебряного века от их современника! И читатели, чтобы получить автограф, несли нам «На берегах Невы» в том числе и с «черного рынка». Один молодой человек из Киева — в Ленинграде он был проездом – примчался между поездами только для того, чтобы поцеловать ей руку. «Боже мой, как подумаю, что меня читают сотни тысяч, – говорила она. – Какое это счастье для писателя!» Вскоре вышла и вторая книга – «На берегах Сены» – тиражом уже в 500 тысяч...
Тогда же был и триумфальный вечер в ЦДЛ в Петербурге.
Анна Колоницкая: Зал увидел на сцене подтянутую, непринужденно сидящую даму в элегантном платье – я помогла ей привести себя в порядок и по ее просьбе сидела рядом с ней, она могла не расслышать вопросов. Вопросов было масса, ее не отпускали, встреча затянулась за полночь. Помню ее фразу «раз уж у вас «перетасовка» (так она называла перестройку), то я вам скажу: нет эмигрантской литературы, а есть одна великая русская литература, которой мы с вами служим». Сообщив, что 20 лет жила в доме престарелых после того, как ее дом разбомбили немцы, она уточнила: «Господа, я там прекр-расно жила и даже тр-ри раза ездила в Америку без визы»...
История слово в слово
Аристократична, избалована, капризна – это все про Одоевцеву начала 1920-х. Вы увидели ее иной?
Анна Колоницкая: А вот послушайте и сами решите. Она рассказывала мне, что как-то поссорилась с одним из своих «жильцов» и он, уходя, выдернул шнур телефона из розетки и бросил ее одну в квартире. «Сыр у меня был, кусочек, и хлеб... а вот воды совсем не было... Я перекрестилась и приготовилась умирать. – Почему же вы не пытались хоть как-то, хоть ползком добраться до двери? – Ну что вы? Как можно? Чтобы меня нашли распластанную посреди комнаты? Нет уж. Умирать так умирать»... В один из первых дней пребывания в Ленинграде едем по Невскому к Летнему саду. Одоевцеву узнают — приветствуют из машин, она знаменитость, ее видели в программе «Время», были портреты в газетах. И она сказала, то ли шутя, то ли всерьез: «Мне предсказывали славу, вот и сбылось. Иванов и Адамович говорили, что равнодушны к славе, а вот я чрезвычайно к ней склонна...»
В книге «На берегах Невы» есть момент, о который споткнулись многие. Одоевцева, будучи в гостях у Гумилева, видела в его письменном столе пачки денег – по его словам, это были «деньги для спасения России». Получалось, Гумилев в самом деле в участвовал в антисоветском заговоре...
Анна Колоницкая: Ирину Владимировну просили вычеркнуть этот фрагмент, угрожая, что иначе книга не выйдет. Она отказалась, утверждая, что, как последний свидетель этих событий, не имеет права ни молчать, ни лгать – а она помнила даже цвет ленточки, которой были перевязаны пачки. А позже была обнаружена расписка самого Гумилева о том, что он держал в столе те самые двести тысяч, которые и увидела Одоевцева.
Кстати, как Ирина Владимировна отвечала тем, кто утверждал, что в ее воспоминаниях так много прямой речи? Она рассказывает, как Мандельштам со смаком пьет чай, какое было грустное лицо у Блока, как Андрей Белый сияет улыбкой, пожимая руку Георгию Иванову, – словом, приводит массу деталей, которые невозможно вспомнить спустя десятилетия.
Анна Колоницкая: Она просила не удивляться этому. И утверждала, что действительно помнит разговоры слово в слово – вплоть до интонаций. Помнят же и пожилые люди до деталей, как они держали экзамены или шли в первый бой – так и для нее каждый день и час тех лет был, видимо, не менее важен, чем экзамен и первый бой. Она и без такой детализации вспоминала при мне события, которые не вспоминал больше никто. Например, как Гиппиус и Мережковский однажды, забыв ключ от чемодана в Риме, вернулись за ним из другого города вдвоем: люди не могли расстаться и на несколько часов. А я, чтоб не забыть эту историю, записала ее – как и многие другие – за Ириной Владимировной на магнитофон.
В последние годы Одоевцева ведь жила в Переделкине...
Анна Колоницкая: Да, и, несмотря на неважное состояние, просила привозить ее в инвалидном кресле в библиотеку Дома творчества на творческие встречи. Там вслух читали её мемуары, слушатели могли задать автору вопросы. Там же Ирина Владимировна познакомилась с Анастасией Цветаевой...
Анна Петровна, на книге «На берегах Невы» стоит посвящение вам.
Анна Колоницкая: Однажды, еще в гостинице, в первые дни после приезда в Петербург, Ирина Владимировна вдруг почувствовала себя плохо. Дежурившая медсестра позвала меня. И Одоевцева потребовала экземпляр книги: «Срочно напишите то, что я сейчас продиктую!» И продиктовала: «Свою книгу «На берегах Невы» я посвящаю Анне Колоницкой». И расписалась. «Я очень прошу Вас, не возражайте! За то, что книга «На берегах Невы» пришла к российскому читателю, я благодарна Вам, и Вы не имеете права не принять этот дар благодарности».
А еще у вас остались какие-то вещи от нее? Какие-нибудь подарки?
Анна Колоницкая: Да, она подарила мне вечернее платье, в котором когда-то танцевала в Санкт-Петербурге. Красивое. Но я в нем не танцую. Берегу.
