Текст: Александр Соловьев
Предваряя реплики других участниц, Оксана проговорила некоторые исходные, в последнее время понимающиеся как самоочевидные: литературный канон социален, и женщине в нем в лучшем случае отводится место вдовы, стоящей за славой великого мужа. В качестве примера женского письма, которое пытается осознать само себя в мужском каноне, Васякина привела известное стихотворение Евдокии Ростопчиной «Недоконченное шитье»:
- «Былого памятник, мой коврик недошитый,
- Когда тебе досуг я посвящала свой,—
- Тогда видаемы бывали часто мной
- Минуты светлые; и верною душой
- Они теперь еще не позабыты!..
- Но их блестящая, счастливая чреда,—
- Увы!., она навеки миновала!
- Былых тревог, былых надежд не стало,
- И думы милые не придут никогда
- Мне в голову опять с их прелестью бывалой.
- Теперь, работая, о радостном вчера
- С волненьем и тоской уж я не вспоминаю...
- Теперь, работая, о завтра не мечтаю,
- Не жду; и мне пришла бесцветных дней пора!..»
Так, женская литература становится недолговечным шитьем, ковриком, расстеленным у ног мужского горацианского памятника.
Однако Юлия Подлубнова возразила, что у нас вовсе нет четкого определения, что такое канон. Канон может быть школьным, однако школьная программа пластична. Канон может выражаться в программах специального чтения на филологических специальностях вузов, но программы эти тоже чрезвычайно разные? Где заканчивается канон и начинаются маргиналии? О каком из множества канонов в принципе идет речь? Пока ответа на этот вопрос нет, не имеет смысла и разговор о взаимоотношении мужской и женской литератур.
Анна Нижник дополнила, что канон – это действительно не жестко очерченный список, а инструмент, который используется в самых разных контекстах. Канон может быть идеологическим аппаратом государства, и в таком случае, если нам удастся перестроить образование на основе либертарной педагогики, то канон просто отмрет сам за собой за ненадобностью. Если же говорить о менее прикладном значении канона, то известный американский литературовед и критик Гарольд Блум в своей книге «Западный канон» говорит о том, что наша культура представляет собой палимпсест, взаимопроникновение и взаимопонимание между слоями которого держатся на объективных шедеврах, список которых хорошо нам известен – Шекспир, Гомер, Сервантес и так далее. Канон, как указала Нижник, – это наша тяга к чему-то постоянному и устойчивому в вечно меняющемся вихре современности. Но ничего постоянного и устойчивого не существует, все твердое растворяется в воздухе. Может быть, не стоит превращать женское литературное шитье в памятник, но напротив – любую литературу сделать шитьем, которое можно связать, но можно и без сожаления распустить?
Елена Фанайлова рассказала о том, что ее в первую очередь интересует не структура канона, а сам стиль женского письма. До эпохи литературного модернизма поэтессы копировали мужской язык, и эта ситуация длилась вплоть до литературного успеха Ахматовой и Цветаевой. Именно эпоха модерна стала фоном для освобождения женщины – и женскости.
В конечном итоге собеседницы пришли к уже давно озвученному выводу – необходима новая история российской литературы, в которую будут вписаны и тексты, написанные женщинами, и тексты, написанные не на русском языке. Что ж, будем надеяться, что эта новая история литературы будет написана – и не только усилиями подвижников наподобие издательства «Common place».
