Текст: Павел Басинский
И это понимали все его современники. Даже те, кто решительно не принял его поэму «Двенадцать». Известно язвительное выражение Зинаиды Гиппиус. Когда ей сообщили, что Блока в его квартире в Петрограде «уплотнили», вселив туда красноармейцев, она спросила: «Сколько?» Ей ответили, кажется, «шесть». «Мало, – сказала она. – Надо было двенадцать».
Но что бы ни говорили о «Двенадцати», это великая поэма о русской революции. И что бы ни говорили о статье Блока «Революция и интеллигенция», это великая статья. Это не оправдание большевиков, но призыв к совести либеральной интеллигенции, которая эту революцию подготовила, а когда она свершилась, ее прокляла. Блок был совестью русской интеллигенции.
В год своей смерти Блок остался в одиночестве. За ним ухаживала его жена Любовь Менделеева. Кроме родных, единственный, кто навещал поэта, был издатель С.М. Алянский. Его воспоминания об уходе Блока поражают своим трагизмом. Среди современников прошел слух, что Блок сошел с ума. Но это не так. До конца дней Блок тщательно занимался разбором своих рукописей, в том числе ранних, уничтожая то, что считал ненужным.
Состояние его здоровья стремительно ухудшалось. В результате он все-таки подал заявление в Политбюро партии о выдаче ему выездной визы для лечения за границей весной 1921 года. Но ему было отказано. За Блока хлопотали Максим Горький, Луначарский, Каменев и другие, рассматривая этот вопрос на нескольких заседаниях Политбюро. Наконец, 23 июля разрешение было подписано, но к тому времени состояние поэта настолько ухудшилось, что Горький попросил дать разрешение на визу жене Блока, чтобы она могла его сопровождать. Согласование затянулось. 1 августа разрешение было подписано. Но это уже не смогло спасти жизнь поэту. 7 августа он умер в своей петроградской квартире.
Одна из последних записей в дневнике: «Мне трудно дышать, сердце заняло полгруди».
За полгода до смерти, выступая на торжественном собрании в честь годовщины гибели Пушкина, Блок произнес знаменательные слова: «Пушкина убила вовсе не пуля Дантеса. Его убило отсутствие воздуха. С ним умирала его культура».
Это он о себе говорил.
И еще он сказал: «Покой и воля. Они необходимы поэту для освобождения гармонии. Но покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю, тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем; жизнь потеряла смысл».
Смерть Блока потрясла его современников. Евгений Замятин написал в воспоминаниях о нем: «Блок умер. Этого ни за что нельзя нам всем – простить».
Прямая речь
Анны Горегина, старший научный сотрудник Музея-квартиры А.А. Блока в Санкт-Петербурге
Какие на сегодняшний день существуют основные версии причины смерти Александра Блока?
Анна Горегина: Реальная причина смерти – диагноз, который поставили компетентные врачи: подострый инфекционный (септический) эндокардит или «воспаление внутренней сумки сердца». То есть у Блока в реальности сердце не помещалось в груди, и он задыхался по этой причине. Считается, что это произошло вследствие запущенного тонзиллита. А других версий – множество. В первую очередь, сумасшествие. У Блока действительно были психические проблемы в конце жизни, но это никак не может быть причиной смерти. Еще современно говорить о наркотиках, сифилисе, кто-то говорит, что он топился в Пряжке, и другие нелепые вещи. У Владимира Солоухина есть уже давняя публикация о том, что Блока отравили, Кремль отравил, это был такой долго действующий яд, который проявил себя в конце концов.
Если касаться официальной версии, когда началось запущенное состояние болезни?
Анна Горегина: Первые признаки болезни сказывались еще в начале 1921 года, а уже так серьезно плохо Блок стал чувствовать себя где-то в мае. Когда выступил в Петербурге (Петрограде) 25 апреля, это было последнее его выступление, и поехал в Москву. Из Москвы он приехал совершенно больной. Самуил Алянский, издатель, вспоминал, как приходил к нему в моменты, когда Блок чувствовал себя более-менее хорошо. И Алянскому посчастливилось присутствовать при разборе им книг и детских журналов, то есть это были такие точки просветления. Уже буквально с начала лета он себя очень плохо чувствовал, а в июле уже окончательно слег.
Правда, что Блок перед смертью, сжигая некоторые свои рукописи, все равно педантично фиксировал, что именно сжигает?
Анна Горегина: Да, это правда. Он всегда был очень аккуратен и пунктуален, это его такое удивительное свойство. Хотя это могло быть и веянием времени. Федор Сологуб был так же педантичен в своих записях. У Блока было пятьдесят шесть записных книжек, и одна есть, последняя, без номера, он еще, видимо, не осмыслил ее под каким-то номером, она еще не опубликована. Да, он приводил перед смертью в порядок свой архив, потому что он понимал, с самого начала понимал, что займет место в литературе, и он убирал то, что не хотел, чтобы видели. Причем это относится не только к революционным годам, когда могли быть какие-то политические причины, но это и записи более раннего времени – 1910-х годов. Он уничтожал и вел записи об этом.
Подготовила Екатерина Барбаняга.
