Текст: Дмитрий Антонов
Они сидели в машине, у входа в кафе - один молодой, второй – не старый. Со стороны можно было бы подумать, что отец и сын, только очень непохожие друг на друга. Первый – высокий, без грамма лишнего жира и «надувной» мышечной массы, волосы «соль с перцем». Улыбчивый и непростой. Второй – неясный, чуть перекачанный и немного нескладный, что ли. Нет, и в движениях пружинистый, и в карманах легко было угадать наличие «аргумента». Весомого. Или острого. О волосах речи не было: под бритву, вместе с бородой и прыщами. Старший был спокоен, молодой вроде тоже, но спокойствие его было нервное и неверное. Это было и не спокойствие – ожидание повода кое-что рассказать – а старший такого повода не давал. Вот и сейчас только тряхнул головой:
- У тебя что, давление пониженное?
- Не знаю…
- А у меня теперь повышенное.
- Хреново. И давно?
- Сейчас поднялось, после литра кофе с тобой.
- Тогда не крути. Об убийствах ведь хочешь спросить?
- Хочу, конечно. Только того, кто сам участвовал.
- Ну так спрашивай. Я. Реально.
Наконец-то. В первую встречу старший вовсе не был уверен, что тратит время не попусту. Но разговаривать ему приходилось со многими, и он давно научился слушать. Не спешил, а главное – не торопил. Каждый раз соглашался выпить кофе. И платить за него. Денег и внимания его собеседнику очень не хватало.
Старший и на третий раз угощал кофейком, не торопился выказывать ни сомнений, ни одобрения. И на четвертый. И на пятый тоже. Уже два месяца они почти каждый день пили кофе. Однажды выпили по десять чашек. «Двадцать маленьких черных!» - посчитал бариста и добавил: «Ого!».
Старший проглядел принесенные молодым самодельные журналы. Стиль напоминал студенческую стенгазету, только студенты писали ее какие-то озверевшие. Он обсуждал статейки с собеседником, как разбирал бы сочинение со старшеклассником преподаватель, увидевший в ученике крупицу таланта.
Но таланта старший в молодом так и не обнаружил. Зато заметил у кофейного собеседника кроме желания высказаться кое-что еще. Страх. А страх – не испуг, не импульс. Его можно притупить, но избавиться от него получается только одним способом - устранив причину. Хотя и это без гарантий.
Молодой не мог не понять: его слушателя убедить, и уж тем более обратить в свою «веру» никак не удастся. Прибылей, кроме бесплатного кофе, от их встреч тоже не предвиделось. Да и выговорился по «теме» до дна за первый же раз. И сообразил, зачем полуседому эти беседы, когда увидел, что тот прощает ему бесконечные повторы, оставаясь деликатно-равнодушным неделю за неделей.
Старший видел, что перед ним не мыслитель. Грозные цитаты, плохо прочитанные статейки, единственная убогая книжка – и все. Опытный человек не поддакивал, не кивал, не подбрасывал фраз для поддержания разговора. Не создавал условий для комфортного общения. Молодой приезжал на метро – старший на джипе. Молодой был одет в Китай, старший – в дорогую Италию, Испанию, Англию. Молодой не курил, старший затягивался весьма неплохими сигаретами. Делал он все это не нарочито, но задал дистанцию. Вскоре убедился, что перед ним – тот, кто и нужен.
Стоит позвать – и бежит как на урок, даже как на обед. Уже к третьему кофейному симпозиуму старший знал, что работу его знакомец заканчивает в шесть. По дороге домой звонит матери, она говорит ему, какие продукты купить – и он покупает. Приносит. Потом уходит по своим делам. Когда возвращается, мать уже спит. Она по утрам его на работу будит. Сын неленивый, непьющий, спортом занимается, даже что-то читает. Сильный, и его не обидят. У него много друзей. Ну не радость ли маме?
Только теперь он сидит по вечерам в кофейне с каким-то неподходящим по возрасту человеком – друзей видит мало, и кажется даже рад. Дома ему тоже неуютно. Вот и готов зеленеть тут от кофеина и говорить допоздна.
Оставалось ждать – но не вечно же? Убийства чернокожих, азиатов, кавказцев - студентов, девушек, и даже совсем маленькой девочки, совершенные одним почерком, с оставленной рядом свастикой или рунической «кроказяброй», продолжались уже около трех лет. А полгода назад пропали двое белых – причем из тех, кто сам мог быть к причастен к убийствам.
- Только давай без публицистики. Где трупы Шиллера и Головина, знаешь?
- Знаю, – ответил молодой без паузы.
- И никакого спортивного ориентирования. Сам покажешь?
- Конечно.
Теперь аккуратно. Он должен сам решить, что уже проиграл, как в карты – все что имеет. Смириться, что вернуть ничего не выйдет, оставили бы штаны и мелочь на автобус.
- Знаешь, черт с ним, с давлением. Пошли, еще кофе попьем.
Они вернулись в коричнево-желтые стены, на жесткие стулья. С красных клеенок еще не стерли смазанные бурые следы чашек. От кофейного запаха противно зашевелился желудок, а сердце скрипнуло: «За что ты меня так не любишь?»
Теперь «оборонительные порядки» нужно пройти разом. Или вообще проигнорировать. Просто и убедительно.
- Ты понимаешь, что я это не для статьи или книжки выясняю? Не для твоего психологического портрета?
- Понимаю.
- Тебе так или иначе – падать. Но можно потом и не встать, а можно упасть -не на совсем. Хотя надолго.
- По-любому «пэжэ».
Ага. Не «мне терять нечего», не «а я не боюсь». Обороны-то нет. Кончились патроны, расстреляны в студентов и девочек. Лежит воин на дне индивидуального окопа, в собственных ароматах, тоскует - и даже не молится.
- Ну, так вот сразу и «пэжэ»? Пожизненно - организаторам. А ты можешь все организовать в другую сторону. Это оценят. Но только если сразу, и твое сразу – это сейчас. И тогда можно будет устроить тебе семь или восемь. Еще молодой выйдешь. Не сникерс, конечно, но лучше, чем регулярно прошения о помиловании подавать. Да их теперь и не подписывают.
- Семь-восемь… Да как ты это сделаешь?
Ага. Есть.
- Один – конечно, не смог бы. Но я же не один.
- Боженьку попросишь? Я только в Одина с Перуном верю.
- Правильно. Только они теперь по-другому называются. И я могу сходить к ним.
- Куда?
- В Валгаллу. Тут недалеко. Но к ним идти нужно с чем-то.
- Станут там тебя слушать…
- Не перебивай. Боги любят, когда им жертвы приносят. А как сделать семь или восемь? Технический вопрос, нюансы, и мы их найдем. Например – бил, стрелял, но только по ногам, убивать боялся. Но это - если сейчас.
- А свои потом…
- Твои «свои» за один час столько наговорят, что после этого там их планов возмездия люди не одобрят.
- Какие люди?
- Окружающие. Лишний шум им незачем. А твои «свои» там - никто.
Так, а теперь хоть на шажок, но – на территорию невозврата.
- К черту подробности. Это забота не твоя. Ты лучше скажи, почему именно Шиллер и Головин? Почему их?
Вопрос с известным ответом задают, чтобы проверить готовность собеседника к следующему шагу, промониторить. Старший видел много по-разному устроенных «коллективов». Принципы организаций понимал, как хороший технарь устройство механизмов. И давно уже знал – тут речь не о ядерном реакторе. Тупая двухтактная схема. Горшок и бензинчик с маслом. И судя по звуку, движок этот мощность потерял. Он даже знал, почему.
- Так Шиллер еврей. А Головин язык распустил при ментах.
- И что?
- Дисциплина. Все должны знать, что повязаны.
Вот что бывает, когда любители лезут в технику. Несмотря на качалку и «аргументы» в карманах, и несмотря на то, что научились убивать. Повязать кровью – технология не для недоучек.
- Они с нами по одиночке перетерли. Ряды надо сплачивать, ненадежных – убрать. Расписали, кто и что делает. Чтобы каждый отметился.
- А тебе что доверили?
- Отход блокировать.
Вот так. Стаей, по приказу двух «фюреров», пошли не с кавказскими бандитами разбираться, а якобы поджигать цыганский дом на отшибе, где «продают белым детям героин». В лесу – могилу заготовили. Когда «огласили приговор» - Шиллер с Головиным побежали, но тут - ты. С карабином. Или с чем? Неважно, хоть с палкой, но это был ты. Потом все стреляли, ножами тыкали, но убежать не дал - ты. И вспоминаешь теперь не девочку-таджичку, не кореянку с раздавленным в руке и залитым кровью мороженым, не пьяненького очкарика-студента из Танзании. А Шиллера с Головиным. На них глядя, ты и понял, что будешь также валяться на земле, канючить, ползти. И когда разошлись по одному, конспираторы, все - поняли то же самое. Все, кто тыкал ножами.
- Ладно. Рассвет около пяти. Поехали сразу.
- Прямо сейчас?
- Предпочитаешь пятаками резать?
Рано утром, километрах в трех от платформы электрички, облазав болотистый лесок, нашли место с провалившимся дёрном. Молодой не спешил. Пришлось пригрозить:
- Это тебе не мультик «Крот и жевательная резинка». Я и передумать могу!
Молодой уже сообразил, что без трупов все его слова – художественный свист. Но уже не было сил не показать:
- Здесь. И знак наш тут.
На камне рядом была та самая руническая «кроказябра».
Раскапывать до конца было ни к чему. Запах шел из-под дерна - тот самый.
Джип остановился у метро.
- Ладно. Пока не дергайся. Я позвоню.
- Когда?
- Когда с Одином договорюсь.
Старший набрал с «трубы» коллегу, который еще спал. Сообщил, что едет с новостями. Когда приехал, коллега готовил завтрак. Жарил яичницу с грудинкой, слушал. Присвистнул.
- Федор Михалыч какой-то. «Бесы».
- Да не читали они никакого Федор Михалыча.
- Думаешь?
- Знаю. Какие там бесы? Вши.
Коллега вздохнул.
- А ведь двадцать убийств… Теперь есть с чем идти к генералу. Кофейку?
Старший почесал «соль с перцем» на затылке, сморщился и спросил:
- Минералки нет?
