Текст: Семён Бусыгин
Нет худшего места и времени для призрака, чем зимняя ночная Москва.
Всё началось с того, что я умер. Я чувствую, что моё тело лежит в луже собственного дерьма и крови, в то время как сознание доживает последние секунды и само для себя рисует картинки, похожие на сон. Очевидно, это что-то из прошлого. Сердце волной адреналина накрывает страх. Через секунду или две всё будет уничтожено. Мой мир сожрут зубастые шарики-лангольеры. Или за этими стенами уже вовсю схлопывается пространственно-временной тессеракт. А скорее всего, эта красочная картинка просто начнёт размываться, станет разноцветной кляксой и, закручиваясь как в миксере, сожмётся в точку. Потом исчезнет и точка. Останется чёрная пустота. Ещё какое-то время просуществуют мысли, но и они смешаются как в дремоте и тоже исчезнут. Умрут. И всё. Это конец жизни.
Сознание лихорадочно билось в попытках осмыслить происходящее. Я вопрошающе повернулся к Дуне, которая встала со своего стула. Она сказала что-то неразборчивое. В отчаянии я повернулся к Диме, и умоляющим тоном произнёс: «Это что? Всё?» В это мгновенье вспомнилась вся жизнь, но главным образом имелось в виду: «Всё? Одна большая любовь в юности, закончившаяся так заурядно. Череда неудач. Тоска. И всё? Всё заканчивается тут? В этом сраном московском ресторанчике? Нет! Так быть не может… Но неужели это правда?» Дима ответил что-то вроде: «Сём, вранье есть единственная человеческая привилегия перед всеми организмами. Соврешь - до правды дойдешь!». И картина склеилась. Дежавю. Дима уже говорил это. Вот сейчас начнётся какая-то дичь. Именно с этой секунды вся череда событий ведёт меня к смерти.
Бешеный страх продолжал лихорадить тело. Хотя, возможно, лихорадку вызывали ножевые ранения. Но сквозь все эти инфернальные ощущения прорывалось какое-то неистовое желание жить, зацепиться за любую возможность выжить! Желание отчаянное, потому что я был уверен, что уже практически мёртв. Делать. Что-то делать. Цепляться за реальность. Цепляться из последних сил. «Только бы жить, жить и жить! Как бы ни жить - только жить!..», - кричит моё нутро.
Я вскочил со стула, поразительно ловко сдёрнул куртку со спинки и почти выбежал из ресторана. Слава богу улица ещё существовала. Синий мягкий пуховик Uniqlo, обычно очень удобный и приятный, казалось, поглощал меня. Я слежу за ним, чтобы поймать миг, когда он начинёт меня съедать подобно ядовитому хитону. Тогда я тут же его скину и пойду без него.
Я вышел на проспект. Вокруг большие дома. Я не узнаю это место. «Омск! А как Омск? Так. Самолёт, аэропорты… Что-то припоминаю. Твою ж за ногу! В Омске у меня нет шансов… О! Шесть полос! Нет. Всё-таки Москва! Господи спасибо!» Я не религиозен. Но когда ты уже умер и при этом живёшь, выбор у тебя не велик.
Крымский мост. Я здесь был. Это станция Парк Культуры. Отлично!
Подземный переход. Навстречу идёт парень в тёмно-зелёном пуховике с накинутым капюшоном. Осторожно, возможно, он убийца. Как он странно на меня смотрит. Прошёл мимо. Оборачиваюсь на всякий случай. Он идёт дальше. Вроде пронесло.
Захожу на станцию. Менты. Спокойно. Касса. Очень странно смотрит на меня кассирша. Похоже, я весь в крови. Или я призрак. Билет дала. Спускаюсь.
Платформа. Б****-муха. Могут под поезд бросить. Отойду подальше. Две минуты ожидания тянутся, кажется, полчаса. Поезд приехал. Я захожу и сажусь. Напротив сидит парочка. Он с гитарой. Вроде безопасные. В конце вагона какие-то пацаны. Вроде школьники. Поопасней, конечно, но если не буду пялиться, пронесёт. Похоже, в метро я не умру.
Так. Пересадка. Где? На Краснопресненской. Точно. И там на Полежаевскую. Стоп. От Полежаевской до Демьяна Бедного ещё идти пятнадцать минут. Меня там раз чуть не грабанули. А теперь как пить дать убьют. Не, в жопу. Слишком большой риск. А что делать? Так. Антон был в Чайной пятьдесят минут назад. Возможно, он до сих пор там. Белорусская гораздо безопаснее. Придётся рискнуть. Если его нет в Чайной, мне хана. Но что делать?
Лицо парня с гитарой расплывается, отдаёт сиреневым цветом. Картинка нестабильная, но тут нет ничего удивительного. Сознание тухнет. Быстрее! Быстрее!
Белорусская. Идём спокойно. На эскалатор. Господи, побыстрее бы.
Вышел на улицу и не узнал места. «Чёрт! Я же был здесь уже сотню раз! Или я опять в Омске? А, нет! Всё, вижу. Вокзал. Так, там суши. Чайная вон там. Надо две дороги перейти. Ой, как сложно!»
Горит красный. Ещё 17 секунд. Машин нет, но последнее, что надо делать, если хочешь выжить, когда ты уже мёртвый, это нарушать ПДД. Придётся ждать. 15. «Твою мать, как же медленно!» Переминаюсь. Жду.
Зелёный. Перехожу дорогу, тут же перехожу вторую. Я почти у цели. Арка, ага. Хоть бы открыто! Вот, ага, красная дверь. Никто не курит. Жаль. Подхожу. Закрыто. Зараза. Звоню:
- Алло! Антон, ты в Чайной?
- Да, но мы уже уходим в Noor.
Страшно. Кто оттуда выйдет? Может, убийцы? Может, смерть меня ждёт именно здесь. Место очень подходящее. Подворотня самое то.
Вышли Антон с Соней. И это были не они. Судя по всему, проекции. Или со мной что-то совсем не так. Смотрели они на меня как-то отстранённо. Будто я призрак. Всё кончено. Я перепугался, говорю:
- Привет!
- Привет. Ты как вообще? В порядке?
- Не уверен. По-моему, я умер.
- А…, - досада и отчуждение. Не пойму, что ещё на его лице, - Соня, это Семён. Семён - Соня.
- Очень приятно, Сонь. Чё, в Noor?
- Да, пойдём.
И мы пошли. Они идут какие-то сами в себе. В расследовании они мне точно не помощники. Соня надевает мне капюшон. Забота. Но теперь я ещё больше боюсь, что отравленный «хитон» съест меня заживо.
- Что с тобой, Сёма? - заботливо спросила Соня.
- Я умер и теперь мне нужно расследовать собственное убийство, чтобы вернуться в прошлое и всё предотвратить, - посвятил я Соню в своё незавидное положение.
Соня смотрит испугано. Антон качает головой.
Тверская сияет многочисленными огнями, которые ещё не успели снять после Нового года. Ветер швыряет в лицо крупный пушистый снег. На лице у призрака он, наверное, может и не растаять. Сосредоточив внимание на левой щеке, я с замиранием сердца жду и: продержавшись с полсекунды, снежинки всё же сползают к подбродку тонкими ручейками. Значит, ещё не всё потеряно. Значит, ещё живой. Я смотрю вниз. Снег под ногами превращается в белые воды Стикса. Они пытаются затянуть меня в аид безо всякого перевозчика. Но я отчаянно сопротивляюсь и шагаю по ряби против течения.
Я поднял голову. Огни превращаются во взрывы салюта, что я видел на Иртышской набережной в День Победы. Ничего удивительного. Перед смертью мозг взывает к самым радостным воспоминаниям детства, и в голове раздаётся громогласное «Ура!» Это приманка. Не поддаваться. Noor уже близко.
Охранник смотрит оценивающе. Нечасто видит призраков. Хотя он тут наверняка и не такое видел. Пустил нас.
Спускаемся в гардероб. Снимаю и отдаю свой «хитон». Нашёлся даже столик. Уселись. Они берут по коктейлю, но мне пить точно не стоит. Мне чай. Я тут явно третий лишний, но когда речь идёт о жизни и смерти, по таким пустякам не стоит заморачиваться. Они попивают коктейли, двигают головами в такт музыке и перекидываются парой слов. Я осторожно наливаю чай.
Антон говорит:
- Мы пойдём потанцуем.
- Только недолго, - жалобно отзываюсь я.
- Хорошо. Недолго.
Они уходят, и время снова начинает тянуться. Я пытаюсь уследить за людьми вокруг, но это не имеет смысла. Их слишком много, и двигаются они беспорядочно. Раздался резкий звон стекла и крики. Звуки доносились слева. С бара. Видимо драка. Ну всё, началось. Вот сейчас-то меня и убьют. Внезапно приходит осознание, что тот чувак, который в неадеквате швыряет стаканы в бар и орёт, это я. Что это я там в безумном состоянии творю всякую дичь. И вот сейчас приедут менты и убьют меня. А тот я, который сидит сейчас за столиком и на всё это ошалелыми глазами смотрит, это вовсе не я, а призрак из будущего. Но вмешиваться страшно. Парня, то есть меня, уже крутит охрана. А я, то есть призрак, сижу и дрожащей рукой подношу к губам чашку чая. Ну где же Антон?! Куда они ушли? Меня вон крутят уже вовсю, а им хоть бы хны!
Антон с Соней вернулись. Мне показалось, их не было часа два. Рассказывать им про парня не стал. Соня собиралась домой. Мы решили, что нам тоже пора.
Вызвали Uber и поехали наконец домой на Демьяна Бедного. Тёмно-синяя тишь двора московской хрущёвки уже не создавала угрозы и казалась даже волшебной. Всё кончилось.
Мне больше ничего не угрожает. Дело идёт ко сну. Хоть робкая тревога в глухом закоулке мозга и шепчет, что я могу не проснуться.
Антон постелил мне на диване. Это напоминало ночь в детском лагере. Самое время рассказывать истории.
- Caritas, - произнёс я.
- Что? - в недоумении откликнулся Антон.
- Первое послание к Коринфянам. Глава 13, стих 13. А ныне пребывают сии три: вера, надежда, любовь. И любовь из них больше. Знаешь же?
- Ну окей. И что?
- Так вот любовь в этом стихе на латыни вовсе не amor, а caritas, то есть это скорее забота и сострадание. Care, короче, - говорю я значительно и загадочно.
- Ты это к чему?
- Не знаю... То есть знаю, на самом деле. У меня ощущение, что когда я бегал по пятнадцатимиллионной Москве, в смятении пытаясь понять жив я или мёртв, всё, что мне было нужно, это чуть-чуть этого самого каритаса. И я так и не смог его найти. Ну, не считая Сони. Так удивительно.
- А ты искал?
- Искал. Но это я только теперь понимаю, что искал. А пока бегал - не понимал. Пока бегал, я просто отчаянно пытался выжить. Мне как-то не до этого было. А сейчас понял, что любовь и сострадание меня бы сразу спасли. И не надо было бы ничего расследовать. Caritas – это жизнь и есть.
Ответного слова Антона я так и не дождался.
Я поспал около двух часов. Проснулся, несмотря на это, вполне бодрым. Живым. Антон ещё спит. Я осторожно открываю дверь балкона, надеваю тапочки и выхожу покурить.
Да, Фёдор Михайлович, жить! Хоть где-нибудь на высоте, на скале. А всё же жить. Раньше я вас не понимал. Теперь понял. Сегодняшняя ночь вернула мне страх смерти. А значит - ко мне возвращается жизнь.
Снег на балконе хрустит под ногами как в сибирском детстве. Солнце щедро поливает светом заснеженный двор. Лепота. Боже, как же хорошо жить!
