Хотите отправиться в трехдневное путешествие в Петербург Достоевского? У вас есть шанс! ГодЛитературы.РФ запустил конкурс короткого остросюжетного рассказа «Детектив Достоевский» с фантастическими призами. Отправить свой рассказ вы можете до 10 октября. Подробности – по ссылке.
Текст: Яна Ники
На сцене опять появилась рыжая девочка. На этот раз она была в чёрном гимнастическом костюме и держала в руках большой то ли голубой мяч, то ли глобус. Если её выезд на самокате Вадим воспринял, как недоразумение, а саму девочку — ребёнком без присмотра, то сейчас, по пружинистым шагам, длинным прыжкам в шпагате и отточенным движениям рук, понял, что она тоже часть режиссёрского замысла. Порфирий Петров подал ему знак не отвлекаться от текста.
— Не беспокойтесь и в этом, — прочитал Вадим, — вообще людей с новою мыслию, даже чуть-чуть только способных сказать хоть что-нибудь новое, необыкновенно мало рождается, даже до странности мало.
— Ну-с, а как насчет его совести-то? — произнёс Порфирий.
— Да какое вам до нее дело?
— Ведь вот, право, не знаю, как бы удачнее выразиться. Вы, когда вашу статейку-то сочиняли, быть того не может, чтобы сами себя не считал тоже человеком необыкновенным и говорящим новое слово в вашем, то есть, смысле. Ведь так-с?
— Очень может быть, — ответил Вадим, едва успев отскочить в сторону: девочка, чуть было, не уткнулась в него в сложном кувырке-кульбите. На этот раз она выбежала на сцену с гимнастической лентой.
— Простите, Порфирий, но я никак не могу понять, следователь в вашей постановке и Свидригайлов — это одно и то же лицо?
— С чего вы взяли? — вспыхнул Петров и бросил на Вадима испепеляющий взгляд. Бледное лицо его зарозовело, а уши стали малиновыми.
— Но почему тогда на сцене всё время присутствует девочка? Что это за девочка? Откуда она? В романе была только одна девочка — жертва Свидригайлова. Где же тогда он сам? Девочка есть, а Свидригайлова нет?
— Сюжетная линия со Свидригайловым из сценария выброшена. В моей постановке только три встречи Раскольникова со следователем. Так и спектакль называется: «Три встречи».
— А признайтесь, Порфирий, вы ведь сами хотели сыграть Родиона? — спросил Вадим.
— Следователь обязан импровизировать, — уклонился Петров и подал рукой знак актрисе на лесах, чтобы спускалась вниз.
Потом ласково погладил девочку по голове, предложив:
— А не выпить ли нам с вами кофейку, Родион Романыч?
— А давайте, Порфирий Петрович, — засмеялся Вадим.
Спустились в театральный буфет этажом ниже, заняли самый дальний столик в углу, хотя могли бы сесть за любой, поскольку в фойе-кафе больше никого не было.
Петров заказал два двойных эспрессо и по сто грамм пятизвёздочного Арарата. Буфетчица принесла блюдце с прозрачными дольками лимона и два тонконогих пузатых снифтера, наполненных коньяком наполовину.
— Вот вы, Вадим, спросили, зачем на сцене девочка? — Петров залпом осушил бокал, занюхал лимоном, потом испытующе посмотрел в глаза Вадима, — вы отца моего помните?
Старик Петров из соседней квартиры, которого дед Вадима называл не иначе, как вертухаем, умер полгода назад. Да как-то нехорошо умер. Окоченевшее тело с расколотым черепом обнаружил Михалыч — пенсионер с первого этажа, забредший к Петрову на опохмел. Вадим успел заглянуть в раскрытую дверь квартиры, пробираясь сквозь столпившихся на лестничной площадке людей, разглядел слипшиеся коркой седые патлы вокруг воскового лица с кустистой рыжей щетиной на тщательно выбритом прежде подбородке. Нос мёртвого Петрова поразил его больше всего. Крупный, мясистый, угреватый нос алкоголика смерть зачем-то облагородила, заострила, придав аристократическую тонкость и изящество. Сладковатый запах духов «Гвоздика», которыми была залита квартира, чтобы перебить зловоние трупа, долго потом витал по подъезду, прячась в углах.
Посматривая на своего захмелевшего визави, Вадим никак не мог связать их родственными узами: старого вертухая Петрова со следователем Петровым, Ему казалось, что эти двое всегда существовали раздельно. Хотя он отчётливо вспомнил, что видел в подъезде Петрова младшего накануне смерти старика. Вспомнил рыжий ёжик на круглой голове и покатые плечи, обтянутые светлой ветровкой, и то, как он суетливо долго не мог попасть ключом в замочную скважину, а потом, обогнав Вадима, бесшумно сбежал по лестнице, исчезнув за углом. Петров - младший давно не жил в их доме. У отца появлялся редко, можно сказать, вообще не появлялся. Вадим помнил его ещё молодым и пару раз от силы сталкивался во дворе.
В хронологии событий Вадим не сомневался. Всё случилось за неделю до того, как обнаружили труп старика. Со слов матери, сосед ударился спьяну головой то ли о батарею, то ли об угол стола. А может об обух топора? Мысль эта появилась недавно, когда судьба свела их на сцене, а тогда Вадима никто ни о чём не спрашивал. Старика похоронили и забыли.
— Отец в молодости здоровым был, сильным, как жеребец, — рассказывал тем временем Порфирий Петров, — я мальчишкой на него, как на бога смотрел, когда он утром мышцами поигрывал, гирю над головой перекидывал. Да и в тире ему равных не было. Десятку из десяти запросто выбивал.
— Снайпером служил?
— Вроде этого. Стахановец и спартанец. Помнишь историю про мальчика и лисёнка? Ну, ту, что в учебнике по «Древнему миру»? Не помнишь? Ну да, вас уже по другим учили. Так вот, там спартанский мальчик даже пикнуть не посмел, когда лисёнок, спрятанный за пазухой, жрал его внутренности. Вот и меня он так же воспитывал. Очень уважал мой папаша товарища Дарвина с его естественным отбором. Слабым, дескать, среди людей не место и только сильный право имеет. Если не со скалы во младенчестве, то не мешай создателю потом отсеивать хилых. Государству нужны сильные и здоровые особи, а неудачные экземпляры должны изыматься своевременно. Помоги, дескать, природе, а не можешь, так отойди. Не мешай. У него именное оружие было, и мы с ним по выходным частенько в лес выезжали. Папаша обучал меня в глаз целиться.
Вадим вспомнил, как рядом с дачным посёлком обнаружил однажды простреленный в голову труп Найды – ласковой приблудной дворняжки и переспросил:
— А в кого? В кого вы стреляли?
— В кого? Да так, по мелочи: белки, крысы.
Петров подозвал буфетчицу и попросил принести непочатую бутылку Арарата. Налив бокалы до краёв, продолжил:
— Знаешь, как говорят, всякое яблоко гниёт, поскольку склонность гнить в нём изначально заложена.
— Говорят, что яблоко рядом с деревом падает.
— Но не всякое яблоко от гнилого дерева гнилым родится, — возразил Петров, — Светочка у нас слабенькой родилась, болела в младенчестве много, пока в гимнастику не отдали. Там она окрепла и такие кульбиты научилась выделывать. Особенно красиво с ленточкой получалось. Прыжки, кувырки всякие, — по лицу его блуждала хорошая светлая улыбка воспоминаний, — снится она мне. Пятый год пошёл как её нет, а каждую ночь приходит. Смеётся и скачет всё время. Говорит: «Видишь, пап, как я умею на одной ножке?». Живая она там, весёлая. В школу всё собирается. Светочка умненькой была. В три года уже вовсю читала. Я ей и форму, и ранец купил. На стенку в палате повесил… Очень она хотела со всеми вместе в первый класс пойти, — Петров шмыгнул носом, справляясь с подступившими слезами, но глаза были сухи, только блеск выдавал, да кадык задёргался. Вверх — вниз, ходуном, но Петров и с ним справился, — мы с женой, когда от операции отказались, придумали себе другого ребёночка завести, заранее, значит, чтобы не страдать, когда Светочки не станет. Да бог детей не дал больше, а потом и жена ушла. Не смогла нам с папашей Светочку простить. И правильно сделала. А полгода назад я мальчонку встретил, того самого, что в онкологии вместе со Светочкой лежал. Диагноз у него слово в слово такой же был, как у дочки. Вырос мальчонка, если бы не мать рядом, я бы и не узнал. Представляешь, на скейтборде по Литейному рассекает. Тот самый мальчонка с диагнозом, как у Светочки и по Литейному и на скейтборде! Понимаешь?! Ни черта ты не понимаешь! На протезе он! С высокой ампутацией! А папаша мой нас тогда совсем задолбал: «Это что ж за девка-то будет с одной ногой», — передразнил Петров, — он и настоял от операции отказаться. Как бог, говорит, распорядился, так и должно быть. Бог дал, бог взял. Нельзя мол поперёк природы идти. — Петров выпил, не предлагая Вадиму, — я тебе вот что, скажу, только ты никому, слышь! Ни одной душе! — оглянулся по сторонам, прошептал, — ты знаешь, что я не Порфирий Петрович?
— Знаю, — сказал Вадим.
— Откуда тебе это знать? — хмыкнул Петров, — Какой я к чёрту Порфирий Петрович? Я, знаешь, кто? Нет, ты не знаешь. Мармеладов я и Свидригайлов в одном лице. Только ещё хуже.
— А может, и Родион Романыч заодно?
— А ты не подлавливай. Кто ты такой, чтобы меня подозревать? Нет у тебя такого права. Вот я имею право тебя подозревать, по должности имею. А ты нет. Понял?
Вадим вглядывался в бледное возбуждённое лицо, всё больше убеждаясь в своей догадке. Многолетняя ненависть к отцу доминировала надо всем, что случилось в запутанной жизни Петрова. В среднестатистическом Петрове уживались двое: убийца Родион Раскольников и старший следователь следственного комитета Порфирий Петров. Но что он от меня-то хочет?! Зачем он меня втягивает в это? Ждёт подтверждения, что не тварь и тоже право имеет?
— Кстати, на вас жалоба поступила, что вы, Вадим Львович, злоупотребили служебным положением, — Петров сконцентрировал на лице Вадима затуманенный Араратом взор, — какой шалун, однако, — ухмыльнулся, икнув, уронил голову на стол.
Вадим потряс его за плечо, надеясь на прояснение сказанного, но Петров только пьяно хихикнул, грозя пальцем:
— Но, заметьте, Вадим, я не стал возбуждать административное дело, а передал бумагу по месту вашей работы. На суд коллектива, так сказать, — пробормотал он, основательно укладываясь между коньячным фужером и пустой бутылкой Арарата.
