Его последнее приключение. Юлиан Семенов

Текст: Владимир Снегирев

Семенов был частым гостем в редакциях московских газет. Одного писательства ему было мало, наша профессия так до конца и не отпустила его, он начинал свой путь репортером, а завершил главным редактором и издателем медиа-холдинга «Совершенно секретно». Поставив точку в очередном романе или сценарии, он ехал от «Комсомолки» или «Литературки» в горячие места и там, на войне, подпитывался не только новым материалом, но еще какой-то необыкновенной, необходимой ему энергией. Он ценил такие поездки, а редакции главных газет считали за честь выписать Юлиану командировочные удостоверения. Афганистан, Куба, Вьетнам, Лаос, Никарагуа… Уже только одни газетные репортажи из этих мест могли сделать его знаменитым.

Летом 1989 года мне позвонил Артур Чилингаров:

- Ты отпуск как собираешься проводить?

- Пока не знаю, а что?

- Давай с нами в Антарктиду. Первый в мире рейс тяжелого самолета к Южному полюсу в условиях полярной зимы. И команда хорошая подбирается. Юлиан Семенов с нами летит.

Последняя эта фраза сразу решила дело в пользу антарктического рейса, и несколько дней спустя все мы оказались на борту самолета Ил-76, который стартовал из аэропорта Шереметьево-1 и вначале взял курс на Северную Америку. По плану полета нам надлежало после непродолжительных остановок в Гандере и Монреале перелететь в американский город Миннеаполис, где принять на борт участников международной трансарктической экспедиции, а также их груз и сорок ездовых лаек. Предприимчивый Чилингаров хотел не просто установить очередной рекорд в виде посадки тяжелого самолета на ледовый аэродром в условиях полярной зимы и ночи, но также произвести эффект, доставив в Антарктиду эту экспедицию, которая уже до старта имела хороший пиар в мире.

Вначале у нас все шло вполне благополучно, но как раз на подлете к Штатам, прямо над Великими озерами, случилось ЧП: накрылся один из четырех двигателей. Мы, немногие пассажиры спецрейса, почувствовали это по тому, как суетливо забегали по чреву самолета техники и инженеры, обслуживавшие «Ил», а потом и Чилингаров снизошел сверху, из пилотской кабины, молвил мрачно: «Идем на трех двигателях. Летчики обещают, что до Миннеаполиса дотянем».

Одним из пассажиров был знаменитый тассовский фотокорреспондент Валя К., добрейший парень, но имевший сходство с Фантомасом по причине точно такого же лысого черепа. И вот этот Валя К. из добрых побуждений пытается разбудить великого писателя, тормошит его, дескать, не время спать, вот-вот разобьемся. И великий писатель, открыв глаза и увидев перед собой лысый череп, громко восклицает: «О! А вот и смерть пришла».

Нехитрая эта шутка сразу изменила тревожную атмосферу в салоне, напряжение спало, мы как-то поверили, что все будет хорошо. А великий писатель, вяло махнув рукой, снова погрузился в глубокий сон.

Так начался наш долгий полет в Антарктиду и обратно: Гандер, Монреаль, Миннеаполис, Майами, Гавана, Лима, Буэнос-Айрес, Пунта-Аренас, остров Кинг-Джордж, Рио-де-Жанейро, Кабо Верде, Париж, Прага. Это места посадок.

Юлиан с первых же минут стал душой всей компании. И мы сразу сблизились, я понимал, что мне выпала редкая удача: часами разговаривать с классиком русской литературы и советской журналистики, возможность расспрашивать его о чем угодно, выпивать с ним, а если повезет, то и разгадать тайну семеновского успеха.

Если ему доводилось представлять меня кому-то из встреченных иностранцев, то Юлиан неизменно произносил: «Это знаменитый журналист, великолепный парень, мой друг». На самом-то деле, он, скорее всего, знать не знал, какой я журналист и какой я парень, но ему было не жалко, раз мы в одной лодке, значит, будет, как он сказал.

Прежние знаменитости, которых я встречал, так себя не вели, за редчайшим исключением они были зациклены на собственном величии, держали дистанцию и даже, будучи живыми, отсвечивали бронзой или гранитом. Юлиан же излучал тепло, доброжелательность, готовность удивиться и прийти на помощь.

Если нам доводилось селиться в отель (а этих отелей на маршруте оказалось множество), то он не отходил от стойки ресепшен до тех пор, пока последний из группы, включая полярников, летчиков, техников, журналистов, не получал свой ключ от номера – он поступал так, потому что единственный из всех знал много иностранных языков и мог решить с гостиничным персоналом любую проблему.

Но вернусь к нашему уникальному рейсу. В аэропорту города Миннеаполис инженеры и техники тщетно пытались оживить сдохший двигатель самолета, мы же несколько дней изучали местную жизнь и общались с аборигенами. Когда выяснилось, что двигатель реанимации не поддается, то руководители рейса приняли решение скорректировать маршрут, завернуть на остров Куба, где, по их сведениям, неисправный мотор можно было заменить на исправный.

Однако там, на Кубе, нам выпали новые испытания. Был июль. Самое жаркое время да плюс к этому еще и тот самый знаменитый гаванский карнавал. На острове, похоже, никто не работал, все только пили, танцевали и веселились. А у нас на борту сорок элитных северных собак – им не то что жара, а просто плюсовая температура была противопоказана.

Мы поселились в одном номере отеля «Гавана Либре». Руководители рейса сразу мобилизовали все свои усилия на то, чтобы договориться с кубинцами насчет замены двигателя. Семенов тоже принялся активно трамбовать своих местных друзей – в правительстве, мэрии, в силовых структурах.

Кубинцы по поводу ремонта, вроде бы, соглашались, но явно не спешили, у них на все был один ответ: «манана», то есть «завтра». И «завтра» это могло длиться бесконечно. А собаки наши, оставшиеся в клетках на борту самолета, от жары стали натурально дохнуть. Одна, другая… Запахло скандалом. Каждый из этих псов стоил пять тысяч долларов – сумма по тем временам немалая. Сопровождавшие рейс американские журналисты встали в стойку: русские хотят угробить международную экспедицию, которая организована под эгидой ООН.

На третий день, когда мы оказались перед угрозой потерять очередного пса, Семенов направил телеграмму на имя генсека Горбачева, где вкратце обрисовал трагическое положение и просил вмешаться. Представляю, что подумали в Кремле, получив депешу о том, что на Кубе дохнут полярные собаки. Затем он купил на свои деньги два ящика рома и передал их местным авиаинженерам. Так и не ясно, что сработало: телеграмма Михаилу Сергеевичу, визиты в правительство или банальная взятка в виде рома. Но кубинцы в итоге предоставили нам новый двигатель вместо неисправного.

Поздно вечером мы возвращались к себе в отель и всегда были изрядно уставшими: тропическая духота, бесконечные встречи, сопровождаемые непременной выпивкой – я падал на кровать как подкошенный и тут же проваливался в сон. А проснувшись ночью, заставал одну и ту же картину: мой новый друг сидел за столом в клубах сигаретного дыма и правил рукопись. «У меня норма, старичок, - объяснял он мне. – Я должен успеть».

Затем наш полет продолжился, и следующая продолжительная остановка выпала на чилийский городок Пунта-Аренас, который находится на крайнем юге континента, то есть уже в непосредственной близости к Антарктиде.

Мы с Юлианом, пользуясь случаем, изучали чилийскую действительность. Было интересно. Нас повсюду сопровождали ребята из местной контрразведки. К Семенову они относились с особым почтением, потому что по миру тогда широко гулял слух, что он генерал КГБ. Очень скоро обаятельный и широкий Юлиан так выстроил отношения с филерами, что они стали возить нас в своем старом «Форде» и все вместе мы громко распевали «Катюшу». Пособники чилийского диктатора Аугусто Пиночета слова этой песни знали не хуже нашего.

Честно признаюсь, мы тогда хорошо выпивали. Юлиан это дело любил, да и я тоже был не прочь пропустить стаканчик-другой. А за выпивкой и разговор душевный получался. Он мне много рассказывал – о своем отце, который работал секретарем Бухарина, был репрессирован, о своей первой длинной загранпоездке в Афганистан, который и мне был близок, о своих поисках «янтарной комнаты», командировках на всякие войны и революции, встречах с яркими людьми… Какой же я был дурак, что не записывал тотчас же все эти разговоры, а не записывал я их исключительно потому, что был уверен: наша дружба продолжится, мы еще встретимся не раз и вволю поговорим.

К исходу вторых суток пребывания в захолустном чилийском городке ситуация опять приняла критический оборот. У нас на борту нашелся человек, который стал подбивать других членов экипажа на откровенный шантаж: вот, дескать, заплатят нам по три тысячи долларов каждому, тогда и полетим в Антарктиду, совершим там рискованную посадку. То есть опять, уже в который раз, судьба всей чилингаровской затеи оказалась под угрозой.

Когда я пересказал Юлиану весь этот сюжет, он обрадовался:

Да, он был счастлив в этот момент – мой старший товарищ, он явно пребывал в эйфории – оттого, что завтра нам предстоит нешуточное испытание, связанное со смертельным риском.

24 июля 1989 года ровно в 14:00 наш «Ил» покинул аэродром «Родольфо Марч Мартин» и через полтора часа оказался над антарктическим островом Кинг-Джордж. Наступил заключительный акт этой удивительной авиационно-полярной драмы.

Начальник рейса Николай Таликов потом вспоминал: «Мы очень точно с первой же попытки зашли на ВПП. Было видно, что полоса начиналась прямо от обрыва. Когда самолет находился еще над морем, у самого края полосы, на высоте примерно пять метров, командир экипажа Близнюк скомандовал: «Реверс внутренних»! Машина резко потеряла высоту и почти сразу ударилась о торец полосы. Я почувствовал силу удара своей головой, под глазом тут же образовался фингал. «Реверс внешних»! – скомандовал Близнюк, полностью отдал штурвал от себя и начал интенсивно тормозить. «Техникам – открыть двери!» Самолет, пробежав метров семьсот, остановился. За креслом второго пилота во время посадки стоял Артур Чилингаров. Я обратил внимание, что он был почему-то в одной перчатке. Когда он ее снял, то я увидел: сжимает в кулаке свою золотую Звезду Героя. Как талисман».

Теперь расскажу о том, что почувствовали мы, пассажиры. В транспортном Ил-76, как известно, нет иллюминаторов, поэтому все сидели тихо по своим местам, пристегнутые ремнями безопасности, и помалкивали. Притих даже вечный балагур Юлиан Семенов. Самолет впечатался в лед так, что вначале показалось – это вовсе не посадка, а самая настоящая катастрофа. А когда борттехники на ходу открыли обе боковые двери и в кабину ворвался рев включенных на реверс двигателей, запах керосина и антарктический холод, то стало совсем не по себе. Мы же не знали про «домашнюю заготовку» Близнюка с такими «дополнительными тормозными щитками». Решили, что сейчас будет экстренная эвакуация. И только когда «Ил» остановился, все вскочили с мест, стали обниматься, закричали «ура».

Вот такое у нас случилось совместное приключение, для Семенова – последнее в его бурной жизни.

Потом мы с Юлианом бродили по заснеженному острову Кинг-Джордж, гостили у наших полярников на станции Беллинсгаузен, у чилийских полярников на соседней станции и у китайцев неподалеку.

Была полярная ночь. Июльский снег скрипел под ногами. На вершине холма, подсвеченный прожекторами, стоял крест. Он был виден отовсюду, с любой точки острова, этот распростертый в ночи крест, он, как магнит, притягивал взгляд.

Этот символ во тьме полярной ночи поразил меня больше, чем все остальные чудеса далекого континента. Синяя полярная ночь. Свинцовые воды пролива Дрейка. Тишина. Подсвеченный прожекторами, словно хрустальный, крест.

Мы оба застыли у подножия того холма. Каждый думал о своем. Я впервые увидел своего друга печальным. Что-то происходило в его душе, мне неведомое.

Кто же знал тогда, что спустя год случится инсульт, после которого Юлиан будет прикован к постели и затем все кончится. «Умру я ненадолго – отоспаться» - строчка из его стихотворения.

И сейчас их переиздают, а значит, они пользуются спросом - в этом легко убедиться, если зайти в любой книжный магазин.

…Несколько лет назад из рук Ольги Семеновой я получил диплом, свидетельствующий о том, что отныне являюсь лауреатом премии «За достижения в области экстремальной геополитической журналистики имени Юлиана Семенова». Ольга – дочь писателя, по ее инициативе эту премию учредили.

Мне было чертовски приятно. Будто привет от старого друга получил. Словно бы Юлиан, как когда-то давным-давно, похлопал меня по плечу: «Ну, что, старикашка, все воюешь?»

Пока держусь, Юлиан Семеныч.

Юлиан Семенов

• Благодарю тебя за добрые стихи,
• И ветер стих, и улеглось ненастье,
• Конечно, это штрих, ещё не счастье,
• А мы до горя больно все легки;
• Я чую – знак беды угас,
• Как зимняя звезда на небосклоне,
• И, честно говоря, хоть жизнь на склоне,
• Теперь уж и минута, словно час,
• Умру я ненадолго – отоспаться –
• И завтра к вам вернусь со склона Мухалатки,
• Целую вас, пока, мои ребятки.
• 1989 г.