«Иноплеменные слова» в поэзии А. С. Пушкина

Текст: пресс-служба Президентской библиотеки

210 лет назад, 31 октября 1811 года (по старому стилю – 19 октября) состоялось торжественное открытие Императорского Царскосельского лицея – учебного заведения для дворянского «юношества, особенно предназначеннаго к важным частям службы государственной», прославившегося как колыбель русской культуры XIX века.

Первый выпуск из Лицея прошёл в июне 1817 года и подарил России великого поэта Александра Пушкина, которому Президентская библиотека посвятила отдельную коллекцию «А. С. Пушкин (1799–1837)».

Пребывание Пушкина в Царскосельском лицее оказало на его поэзию огромное влияние. Первые стихи – сначала на французском, а затем на русском языке – были ещё в значительной мере подражательными.

Поступив в Лицей, Пушкин окунулся в среду творческих людей, серьёзно увлекавшихся стихосложением, соревновавшихся с будущим поэтом и помогавших ему. Он начал вырабатывать собственный творческий стиль. Именно в Лицее 8 января 1815 года Пушкин выступил на публичном экзамене со своим стихотворением «Воспоминания в Царском Селе» перед Гавриилом Державиным, покорив и растрогав известного литератора.

Шли годы, талант великого поэта набирал силу, и в 1823 году Пушкин приступает к знаменитому роману в стихах «Евгений Онегин», наделавшему много шуму. И критики, и читатели спорили о пользе и вреде иностранных слов, которые Пушкин так смело использовал в своём романе. Многие опасались, не пострадает ли от них своеобразие русской речи?

Фонд Президентской библиотеки хранит свидетельства этой полемики – книжные редкости, периодику, письма, критику. Некоторые материалы доступны на портале библиотеки.

Летом 1825 года Александр Пушкин писал Петру Вяземскому: «Ты хорошо сделал, что заступился явно за галлицизмы. Когда-нибудь должно же вслух сказать, что русский метафизический язык находится у нас ещё в диком состоянии. Дай бог ему когда-нибудь образоваться наподобие французского (ясного, точного языка прозы, т. е. языка мыслей)».

«Дикое состояние» русского языка в XIX веке объясняется недостатком в нём отвлечённых понятий – это имел в виду Пушкин, писавший Вяземскому: «У нас ещё нет ни словесности, ни книг. Все наши понятия с младенчества почерпнули мы в книгах иностранных, мы привыкли мыслить на чужом языке… учёность, политика и философия ещё по-русски не изъяснялись».

О ситуации двуязычия, сложившейся в XVIII–XIX веках, один из самых известных оппонентов Пушкина писатель Александр Шишков в своих «Рассуждениях о старом и новом слоге российского языка» утверждал, что «от сего безумного прилепления нашего к французскому языку мы, думая просвещаться, час от часу впадаем в большее невежество и, забывая природный язык свой… приучаем понятие своё к их выражению и слогу».

Словари не всегда успевали фиксировать изменения в живом языке и речи. Так, Пушкин не нашёл в Академическом словаре – первом толковом словаре русского языка – слов «фрак» и «жилет», хотя они были в ходу уже в XVIII веке. Иностранные слова, «введённые без нужды», как утверждается в предисловии к этому словарю, которым есть «равносильные славянские или российские» эквиваленты, в него не вошли. Некоторые было решено заменить на исконно русские. Например, аксиому – на «самоистину», аристократию – на «вельможедержавие», артерию – «жилу биючую» и так далее. Но замены эти не прижились.

Кстати, именно Пушкин одним из первых начал вводить в поэзию народную речь. Сегодня трудно представить, что выражения «сойти с рук», «ну обниматься» или «подруга дней моих суровых» считались грубыми для поэтического текста. Признавая силу французского языка в сфере идей, поэт видел в нём и причину, «замедлившую ход нашей словесности». Поэт умело использовал иностранные заимствования, логически развитый строй французской языковой системы и русское национально-бытовое просторечие. И если Ломоносов разделил русскую речь на три штиля, то Пушкин объединил эти три стихии в своей поэзии.