"На небе никого". Фрагмент из книги Букши и Бондаря о людях на войне

Текст: ГодЛитературы.РФ

Как объясняют издатели, в книге альбомного формата две равноправные составляющие: фотографии военных лет из собрания московского фотографа Артура Бондаря и оригинальные тексты писательницы Ксении Букши, основанные на реальных воспоминаниях и дневниках.

- уверяют издатели.

Артур Бондарь отобрал сто кадров из своей коллекции, насчитывающей 15 000 негативов - делая упор на непарадной, повседневной стороне военной жизни, остававшейся обычно за рамками официальных фоторепортажей. Ксения Букша написала 33 переплетающиеся истории о людях войны, основанные на дневниках и воспоминаниях русских, немецких, американских участников, причем подлинные факты ею переосмыслены и включены в ткань художественного повествования. Именно такой творческий метод был использован при создании книги «Завод “Свобода”», принёсшей ей премию «Национальный бестселлер».

Но на сей раз фотографии не иллюстрируют текст, а тексты не служат подписями к картинкам: они образуют два параллельных нарратива.

Книга выйдет ориентировочно в конце февраля 2022 года тиражом 3000 экземпляров.

По уверениям организаторов краудфандинга, его участники, помимо самой книги, могут получить бонусы – подписки на сервисы «Радио.Арзамас» и «Storytel», автографы авторов и благодарности в самой книге.

"На небе никого". Книга о людях на войне - сбор на Planeta.Ru

О стилистике книги может дать представление фрагмент одной главы.

В плену

Гришка Ушастый сидит на сером холодном песке. Здесь ничего не растёт. Вокруг ни деревца, ни куста, ни травинки. Только люди, настороженные и голодные, — сидят, лежат, стоят.

Они — военнопленные. Их держат, как скот, в огромном квадратном загоне под открытым небом. Квадрат обнесён двумя рядами колючей проволоки, по углам квадрата вышки, там стоят охранники. За колючкой железная дорога, по ней ходят поезда. Верней, сначала ходили, но уже три дня не ходят. Гришка слышал — откуда-то прошёл слух, — что железную дорогу взорвали партизаны.

Гришка здесь неделю. Он считает дни, делая ногтем отметины на обломке ветки длиной в палец. И пока он здесь, рядом с ним умерло уже несколько человек. Гришка старается не смотреть на умирающих. Но не смотреть не получается. Вон ещё один слева, явно не жилец. Лежит на боку, запрокинув голову. Щетина в каплях пота, несмотря на холод. Чёрный, страшный, проваленный рот, а в нём сверкают золотые зубы. Мёртвых стаскивают в угол загона, вечером пересчитывают и хоронят.

Днём взрослых пленных гоняют чинить заборы, разбирать завалы, хоронить мертвецов. Гришку не гоняют, он слишком низкорослый и кажется слабым. Весь день он сидит на земле, даже когда льёт осенний дождь, превращая землю и песок в грязную кашу. На ночь их загоняют под крышу, в барак с земляным полом и нарами в три яруса. Там холодно. Хотя спать хочется до тошноты, надолго уснуть не получается: мешают стоны раненых и больных, вонь, холод, мокрая одежда.

Дважды в день им дают поесть. Утром кружку воды и ломоть хлеба. На обед один черпак баланды из картофельных очисток, гнилых, прямо с землёй. На второй Гришкин день здесь немцы бросили за ограду дохлую ворону. Пленные, кто был в силах, бросились к ней, мигом ощипали и съели. Тогда Гришка подумал, что никогда не смог бы есть сырую дохлятину. Теперь он ждёт, не бросят ли ещё раз ворону, или хоть кошку — да что угодно.

Охрана его не трогает. Некоторых бьют сапогами, прикладами. Гришка не понимает, за что. Похоже, что немцам просто нравится издеваться над людьми.

Но есть кое-что ещё хуже.

Хуже всего — то, что происходит в углу барака. Там, где огорожен отдельный угол для «мирного населения». Там сидят женщины и дети. Оттуда слышится непрекращающийся, душу вынимающий плач. Гришка перебрался подальше оттуда, но плач всё равно было слышно, даже здесь. И когда Гришка шёл ночью под крышу, он проходил мимо них. Не хотел смотреть, но разок глянул.

У самой проволоки сидела семья: женщина и три малыша. Один совсем младенец, как дядечка Ванечка. Второй уже стоял, держась ручками за мать. Старшему, наверное, не было и трёх.

Гришка так и замер, когда их увидел. Он не плакал, когда его ночью поймал в кустах тот немец; не заплакал ни разу за всю дорогу сюда, когда их затолкали в нетопленые вагоны и пришлось спать стоя и мочиться в штаны; он и здесь, в лагере, не плакал — но когда увидел этих детей, то не удержался. Внутри стало горько, показалось, что нечем дышать. Гришка плакал и из-за них, и из-за себя. Он лежал на грязных вонючих досках, скорчившись на боку; слёзы текли, и он не мог перестать реветь.

Вдруг что-то изменилось. Гришка сам не понимал что. Но кто-то внутри него вдруг сказал: поревел — и хватит. Ты не умрёшь. Ты выживешь и вернёшься к своим.

Гришка сразу поверил, глубоко вздохнул, вытянулся во всю длину, потом снова свернулся клубком и уснул.