Текст: Денис Безносов
1. Bernardine Evaristo. Manifesto on Never Giving Up
Grove Press, 2021
Мир узнал о существовании Бернардин Эваристо в 2019 году, когда ей вручили Букера за социально значимый роман Girl, Woman, Other, где навязчиво рассказывается про тяжелую жизнь афробританских женщин и феминизм. В мемуарно-исповедальном Manifesto рассказывается о событиях, предшествовавших успеху, — о детстве, становлении, первых литературных опытах. Британо-нигерийский отец-иммигрант, белая мать-католичка, семеро братьев и сестер, первая публикация, первые рецензии, первое недопонимание. Амбиции, трансформации, активизм. Если не бороться за права, не будет никакого светлого будущего. Важно отстаивать правильную позицию и защищать женщин, нигерийцев, иммигрантов, а по возможности вообще всех. Потому что вокруг — неуютное британское общество, все время норовящее повесить на тебя тот или иной ярлык, причислить к какому-то классу и в дальнейшем относиться к тебе соответственно — как к женщине, приезжему, бедняку и так далее.
Как и в своих художественных сочинениях, в мемуарной эссеистике Эваристо крайне предсказуема, конъюнктурна и скучна, но пишет стилистически довольно красиво. Свой подход она называет fusion fiction (как бы совмещение прозы с поэзией); якобы пишет манифест, чтобы ни много ни мало «передать следующим поколениям, что мы знаем». Поскольку, надо полагать, без собранных ею свидетельств о современном мире и весьма банальных умозаключений следующие поколения попросту не справятся.
2. Antoine Wilson. Mouth to Mouth
Simon & Schuster, 2022
Двое давнишних знакомых волею случая встречаются в нью-йоркском аэропорту и, пока в Европе извергается вулкан, парализовавший все рейсы, принимаются делиться историями из прошлого. Один из них по-тургеневски — с небольшими паузами, оговорками, короткими отступлениями — рассказывает одну примечательную историю из своей жизни. Однажды он спас тонущего человека, оказавшегося впоследствии известным арт-дилером, ведущим пестрый богемный образ жизни. Дальше события развиваются в духе Talented Mr. Ripley — одержимый личностью спасенного человека протагонист-рассказчик пытается встроиться в его экосистему, знакомится с друзьями, коллегами, родственниками и последовательно мимикрирует.
Антуан Уилсон пишет предсказуемый, но достаточно динамичный триллер, структурно опирающийся скорее на опыт кино, нежели литературы — отсюда засилье диалогов, явная ставка на драматургию и сюжет. Автор намеренно старается увлечь читателя, даже заигрывает с ним, вводя ремарки рассказчика посреди рассказа, но едва ли ему удается создать именно литературный текст. Следить за происходящим до поры до времени любопытно, как бывает любопытно наблюдать за событиями какого-нибудь второсортного фильма. К тому же финал, задуманный, чтобы шокировать, не шокирует ни капли.
3. Abdulrazak Gurnah. Afterlives
Bloomsbury, 2020
Как известно, среди прочих европейских стран, колонизировавших Африку, была и Германия. Немецкая африканская колония просуществовала относительно недолго — с 1885 года по окончание Первой мировой — и занимала территории современных Танзании, Бурунди, Руанды, частично Мозамбика и др. Местное население было не радо европейскому господству, постоянно бастовало и восставало, боролось за право на суверенитет. Тем временем Германия принимала привычные для колонизатора меры, преимущественно репрессивные. Там же, в Африке, было организовано истребление некоторых местных народностей. Самым известным протестом стало так называемое восстание Маджи-Маджи 1905-го, повлекшее за собой реформы и постепенное упразднение прежнего уклада.
На фоне таких исторических событий живет четверо персонажей последнего (на данный момент) сочинения никому прежде не известного, а нынче классика-нобелиата Абдулразака Гурна. Его герои живут внутри исторической мясорубки и борются за права и независимость, пытаются отстоять будущее своей страны, о существовании которой в остальном мире, кажется, толком не подозревают. Гурна рассказывает историю колонизованной Африки, восстанавливает утраченную память, восхищаясь простыми людьми, под натиском обстоятельств вынужденными стать героями. То есть сшивает из обрывков истории своего рода африканский эпос. Стилистика романа сдержанна, повествование лишено избыточных подробностей и описаний, высушено, но сам текст густой и насыщенный. Словом, хорошо написанная необходимая книга о важном, читать которую неинтересно и необязательно.
4. Орхан Памук. Чумные ночи (пер. М. Шарова)
Азбука, 2022
Одна из основных тем Орхана Памука — эклектичность Турции, продиктованная ее географическим расположением и историческими обстоятельствами. Чтобы снова порассуждать об этом нахождении «между» (культур, религий, миров), Памук вводит метафору острова, спрятавшегося где-то между Критом и Кипром, на котором поровну живут мусульмане с христианами. И вот как-то раз туда приходит эпидемия, с которой местные власти начинают бороться самыми что ни на есть современными способами. Многочисленные персонажи постепенно погружаются в панику, но воспринимают вводимые ограничения по-разному — мусульмане, разумеется, винят во всем христиан, христиане — мусульман, кто-то понимает, что предложенные властями меры неизбежны, кто-то, наоборот, отрицает их целесообразность. То есть перед нами события последних пары лет, но в декорациях XIX века.
Кроме пандемии в «Чумных ночах» есть и детективная линия, и сентиментально-восточная романтика, и политическая сатира. С одной стороны, книга представляет собой смесь разных Памуков — от эпического «Джевдет-бея» и умберто-эковского «Имя мне красный» до мифопоэтической «Рыжеволосой женщины». С другой, роман все-таки чрезвычайно затянут и временами сильно размыт — не вполне понятно, зачем для историко-метафорического иносказания потребовалось почти 700 страниц. Иными словами, не лучший Памук, но и, вероятно, не худший.
5. Sequoia Namagatsu. How High We Go in the Dark
Bloomsbury, 2021
Согласно законам жанра ученые отправились в Сибирь, нашли там замерзшее тело древнего человека, разморозили и случайно открыли ящик Пандоры. Человечество прозовет вирус (а мы, конечно же, опять имеем дело с вирусом) Арктической чумой и тотчас примется бороться с ним изо всех сил — сначала, как водится, истерично и неуклюже, затем все эффективнее и эффективнее. А дальше — смерти, вакцины, беспорядки, бессмысленные ограничительные меры, массовая истерия и коммерциализация смерти. Так, переживая последствия первых волн и сбившись со счета при измерении потерь, человечество строит тематические парки эвтаназии, специальные отели скорби, создает роботов для сохранения утраченных жизней.
События романа Намагацу растянуты на целых шесть тысяч лет и рассредоточены по обрывочным монологам людей, так или иначе пострадавших от страшного вируса. How High We Go in the Dark исследует модную нынче тему реакции современной цивилизации на возникновение неуправляемой разрушительной силы. Контекст этого рассуждения вполне очевиден, как очевидна и выбранная жанровая структура, неоднократно использованная в разное время литературой и кинематографом. Хорошие, беспомощные герои вступают в поединок со всепожирающим хаосом и частично выживают, а на фоне между тем бушует циничный идиотизм властей, паника и монетизация. Пожалуй, Намагацу не вполне удалось вывести жанр за пределы ожидаемого, хотя и вышло убедительно.
6. Петер Хандке. Второй меч
Эксмо (Inspiria), 2021 (пер. А. Кукес)
Герои Хандке, одержимые той или иной навязчивой целью либо переживанием из прошлого, частенько отправляются в странствия на поиски ответов-разгадок-успокоения, но ничего в итоге не обретают. Потому зачастую его сочинения представляют собой бесформенные потоки сознания, одновременно эфемерные и физиологичные, бессознательно-воздушные и осязаемые. То есть напоминают отчасти Бернхарда, Белля и Грасса, но отличаются большей прямолинейностью и некоторой заземленностью. Его персонажи бродят по загроможденному предметами пространству, периодически вступая в скупые диалоги с прочими подобными им – неприкаянными странниками, бредущими из ниоткуда в никуда, ради недостижимой (и не очень-то нужной) навязчивой цели.
«Второй меч» – повествование о таком очередном хождении в духе Хандке. На этот раз протагонист-рассказчик отправляется в «экспедицию мести», воздать по заслугам одной женщине, осмелившейся оскорбить его мать. Однако все проговариваемое и сообщаемое рассказчиком едва ли заслуживает доверия, поэтому и в реальности событий приходится постоянно сомневаться. Единственно бесспорной константой в книге остается сам по себе внутренний монолог, путаный, неуютный, полный злобы, искалеченный несправедливостью и вынужденной коммуникацией с внешним миром. Пожалуй, ради таких внутренних монологов и берутся читать Хандке.
7. Joy Williams. Harrow
Knopf Publishing Group, 2021
«Очевидно, перед нами апокалипсис, сочиненный группой авторов во главе с Дали, Кафкой и Йоргосом Лантимосом», — пишет о новом романе Джой Уильямс The Guardian. Так и есть (хотя уместно добавить сюда и Кутзее образца трилогии об Иисусе). Harrow представляет собой трехчастную одиссею девочки Кристен (которую эксцентричная мать звала Агнцем, поскольку верила, что та однажды ночью ненадолго умерла и потом воскресла) по бесплодным постапокалиптическим руинам земли, разрушенной в результате внезапной экологической катастрофы. Впрочем, и накануне конца света мир Кристен был устроен весьма необычно — скажем, в школе для одаренных детей, где училась девочка, практически вся учебная программа была построена на цитатах из Ницше.
Герои, диалоги, композиция, язык, само строение фраз — все в романе Уильямс устроено намеренно странно, частично абсурдно, иррационально и оттого неуютно. Вместе с тем это вполне осязаемое пространство, отчего создается эффект искажения, преобразования обыкновенной реальности в какую-то иную, сюрреальную, будто бы произрастающую из сна, оказавшегося на поверку вещим. Абсурд у Уильямс переворачивает реальный план вверх дном, баламутит привычные причинно-следственные связи, вспахивает основы логики. Отсюда и образ «бороны», вынесенный в заглавие романа и нарисованный на стене вокзала, с которого Кристен уедет в никуда: на поиски матери и ответов на вопросы, на поиски невозможного будущего и искаженного времени, внутри которого больше нет привычной хронологии. Но роман Уильямс, разумеется, не окончится ничем; вернее, окончится чем-то, едва ли нуждающемся в интерпретации.
8. Стиг Дагерман. Остров обреченных
Издательство Ивана Лимбаха, 2021 (пер. Н. Пресс)
Семеро персонажей попадают в кораблекрушение и оказываются на необитаемом острове, откуда обречены никогда не выбраться. Клочок суши, расположенный непонятно где (вся топонимика – если есть – выдумана), населяют слепые птицы, огромные неповоротливые ящерицы, у берегов вроде бы плавает большая страшная рыбина. Пять именованных мужчин и две безымянные женщины будут неумело выживать, вернее наоборот – делать все возможное, чтобы усугубить свое положение. Будут постоянно препираться друг с другом, нелепо прольют питьевую воду, не смогут устроить себе жилища, даже не попытаются приготовить пищи из местных животных. Перед нами мизантропическая притча, антиробинзонада, вроде Lord of Flies, но страшнее, беспощадней, безнадежней. Однако это не единственный ракурс восприятия романа классика шведского модернизма Стига Дагермана.
«Остров обреченных» представляет собой своеобразную аллегорию мира, где каждый из персонажей выступает как определенный архетип или психотип, наделенный универсальными пороками и переживаниями – а может, речь тут о социальных ролях и поведенческих конструктах, лежащих в основе общества. В то же время это пьеса абсурда на материале кровавых достижений XX века (роман вышел в 1946 году), которую можно интерпретировать как изображение глухой преисподней (вроде Play Беккета), где коммуникация нарушена навсегда. При этом логика и устройство нарративной композиции напоминают сновидческие нагромождения, кошмары в духе Eraserhead или даже Линча (особенно галлюциногенный страх перед деторождением у героини, которую зовут Мадам). Также роман можно читать и с точки зрения исследования психологии/психики героев, для чего в первой части подробно рассказывается, кто они, откуда и каким образом попали на злосчастный корабль (все они, кстати говоря, из разных стран, упоминаемых под вымышленными именами). На самом деле «Остров обреченных» – это много чего еще, что по-настоящему трудно уложить в какие-то рамки и жанрово-стилистические закономерности. Благодаря стараниям переводчицы Наталии Пресс шедевр Дагермана бодро заговорил по-русски, добавив в картину европейского модернизма нечто, прежде нам неведомое.