Текст: Василий Владимирский
Часть I. Век пара и электричества
Дэвид и Жирный Лошадник
Тим Пауэрс — тот счастливый человек, который вспоминает о своем возрасте раз в четыре года. Он родился в городе Буффало, штат Нью-Йорк, 29 февраля високосного 1952 года. Когда мальчику исполнилось семь лет, семья перебралась в Южную Калифорнию. В одиннадцать он получил в подарок от родителей «Красную планету», один из подростковых романов Роберта Хайнлайна — и пропал, на десять лет с головой погрузился в мир научной фантастики и фэнтези. По воспоминаниям Пауэрса, за эти годы он освоил всю классику жанра, от Лавкрафта до Старджона, от Генри Каттнера до Альфреда Бестера. Уже в 1965-м он впервые попытался продать собственный рассказ в настоящий журнал: «The Magazine of Fantasy and Science Fiction». Отказ на официальном бланке не обескуражил тринадцатилетнего подростка, и с тех пор Пауэрс не оставлял попытки вплоть до дебютной профессиональной публикации в мае 1976-го — упорство, достойное уважения.
В 1970 году Тим поступил на филологический факультет Калифорнийского государственного университета в Фуллертоне. Вскоре в его жизни произошло два поворотных и, рискну предположить, взаимосвязанных события. Во-первых, после десятилетнего запойного чтения он завязал с фантастикой. В интервью Пауэрс неизменно повторяет: нет, я не читаю SF&F, не слежу, не интересуюсь. Своими любимыми писателями он называет Джона Макдональда, Кингсли Эмиса, Тома Вулфа, Хантера Томпсона и других представителей условного «мэйнстрима». Это безразличие к жанру, однако, не помешало Тиму позднее стать преподавателем литературного мастерства в «Кларионе», старейшей литературной школе для авторов НФ, и преподавателем вполне успешным: среди его студентов хватает лауреатов «Хьюго», «Небьюлы» и других престижных профессиональных наград.
Во-вторых, после поступления в университет Тим наконец свел знакомство с настоящими, живыми фантастами. Сперва с начинающими Джеймсом Блэйлоком («Подземный Левиафан», «Бумажный Грааль», «Машина лорда Кельвина») и К. У. Джетером («Ночь морлоков», «Доктор Аддер», «Оружие смерти»), а чуть позже — с живым классиком Филипом К. Диком, жившим в десяти минутах ходьбы от дома Пауэрса. Это знакомство быстро переросло в настоящую крепкую дружбу. Квартира Пауэрса превратилась в своеобразный клуб, место еженедельных встреч южнокалифорнийских фантастов. Как пишет Лоуренс Сутин в биографии Ф. К. Дика «Жизнь и всевышнее вторжение», этот неформальный клуб получил шуточное название «Банда вечера четверга» (The Thursday Night Gang) и долгое время оставался чисто мужским — до тех пор, пока в 1980-м среди участников не появилась Серена Пауэрс, жена Тима.
Для Дика, работавшего в те годы над самыми интимными, индивидуально окрашенными книгами, трактатом «Экзегеза» и романом, который позже стал трехтомным «ВАЛИСом», троица молодых фантастов оказалась идеальной аудиторией для обкатки рискованных философских и богословских теорий — особенно хорошо для этого подходили добрый католик Пауэрс и ядовитый скептик Джетер. Впрочем, Дик мало напоминал экзальтированного гуру или безумного пророка. По воспоминаниям Пауэрса, Ф. К. Д. мог позвонить по телефону среди ночи и огорошить шокирующим откровением — например, о том, что на самом деле на Земле живет только 24 настоящих человека, все остальные — симуляция и проекции. А на следующее утро, когда от него потребуют объяснений, ехидно высмеять юных падаванов за наивность и легковерие. Или, например, незаметно оставить скабрезную приписку к письму в редакцию, неосмотрительно оставленному Пауэрсом в пишущей машинке, — и наслаждаться эффектом.
В то же время Дик, очевидно, хорошо понимал, чем обязан своим молодым калифорнийским друзьям. В полуавтобиографическом «ВАЛИСе» (сейчас эту книгу, вероятно, отнесли бы к жанру автофикшн) он вывел Тима под именем Дэвид: этот «наивный, добродушный, верующий католик», как характеризует героя Лоуренс Сутин, отчасти уравновешивает фигуру нервного, вечно балансирующего на грани паранойи Жирного Лошадника, альтер-эго самого Ф. К. Д. Супругам Пауэрсам посвящено и переиздание романа «Мечтают ли андроиды об электроовцах», выпущенное под названием «Бегущий по лезвию бритвы» к премьере одноименного фильма Ридли Скотта. Эта книга оказалась одним из последних изданий, которые увидел Филип К. Дик: 2 марта 1982 года, незадолго до премьеры кинокартины, которой предстояло вывести его из научно-фантастического гетто, старшего друга Пауэрса не стало.
Поваренная книга Эшблесса
Несмотря на то, что в 1976 году с перерывом в несколько месяцев вышло сразу два романа Тима Пауэрса, ни авантюрно-приключенческая НФ «Низверженные небеса» (The Skies Discrowned), написанная под влиянием Рафаэля Саббатини, ни постапокалиптическая «Эпитафия ржавчиной» (Epitaph in Rust) ажиотажа не вызвали и по сути прошли незамеченными. Автор учел свои ошибки и позднее основательно переработал оба романа — но произошло это уже во второй половине восьмидесятых. Гораздо теплее фэндом принял третью книгу Пауэрса, фэнтези «Чёрным по чёрному» (The Drawing of the Dark, 1979). Роман удостоился теплых слов коллег и рецензий в жанровой периодике, а в 1988-м попал в перечень «ста лучших фэнтезийных книг» Джеймса Коуторна и Майкла Муркока.
Однако первой настоящей удачей Тима Пауэрса оказался роман «Врата Анубиса» (The Anubis Gates), изданный в 1983 году. Запутанная бурлескная история о путешествиях во времени, эдвардианском Лондоне, мировом заговоре, магии, двойниках и зловещем тёмном карнавале стала визитной карточкой писателя и в 1984 году принесла ему недавно учрежденную Мемориальную премию Ф. К. Дика. Показательно, что первым обладателем этой награды в 1983 году стал Руди Рюкер за роман «Софт», а третьим — Уильям Гибсон с «Нейромантом» в 1985-м.
Пока киберпанковское Движение штурмовало цифровой фронтир и взламывало код будущего, Пауэрс со старомодным газовым фонарем и чертежным планшетом археолога обследовал темные, малоизученные закоулки Лондона XIX века. Подлинные исторические персонажи, Сэмюэл Кольридж, лорд Байрон и другие, придают повествованию необходимый колорит, а экстраординарные обстоятельства их появления на страницах «Врат Анубиса» добавляют градус веселому безумию — именно этого так не хватило «Чёрным по чёрному» для подлинного успеха. Но центральной фигурой, вокруг которой строится интрига «Врат», остается поэт вымышленный: Уильям Эшблесс, средней руки романтик первой половины девятнадцатого столетия, забытый ныне всеми, кроме нескольких университетских профессоров. Да и тем Эшблесс интересен не столько сам по себе, сколько в роли собеседника и собутыльника великих — если вспомнить историю «Банды вечера четверга», трудно не заметить, что этот образ имеет некоторые автобиографические черты.
Между тем, неудачливый поэт Уильям Эшблесс появился на свет еще в 1972 году и стал совместным детищем двух юных студентов-филологов, Тима Пауэрса и Джеймса Блэйлока. «Когда мы с Блэйлоком учились в колледже, в университетской газете публиковались стихи, — вспоминает Пауэрс в интервью Дэвиду Киртли для подкаста «The Geek's Guide to the Galaxy». — 1972 год был достаточно близок к 1968-му, чтобы эти стихи оставались полной чепухой о радугах, детях, играющих голышом на пляже, и тому подобном. Мы решили, что тоже могли бы писать стихотворения, которые звучали бы очень претенциозно, но на самом деле были бы чепухой.
Один из нас писал строчку на листе бумаги и передавал ее другому, который писал следующую строчку и возвращал лист обратно. <...> Мы послали пять или шесть стихотворений в газету колледжа, и там их опубликовали. Но нам нужно было имя для нашего поэта. Я предложил составить его из двух слов, как в фамилиях “Лонгфелло” или “Вордсворт”. Один из нас выбрал слово “пепел”, ash, а другой — “благослови”, bless. Эшблесс, мне кажется, звучит лучше, чем Блессэш».
Пауэрс с Блэйлоком продолжали публиковать стихи в университетской многотиражке, пока редакция не отклонила очередную подборку. Кроме того, они выступали с публичными чтениями сочинений Эшблесса, объяснив отсутствие автора тем, что их друг-поэт слишком уродлив и слишком стеснителен, чтобы лично появляться в аудитории. По воспоминаниям Пауэрса, публика принимала стихи тепло, и только возмущенно шикала на чтецов, когда те разражались хохотом на какой-нибудь особенно заковыристой строфе — совершенно недостойное поведение, оскорбительное для их несчастного друга!
Пауэрс вспомнил про Эшблесса много лет спустя, когда поэту-романтику из «Врат Анубиса» понадобилось имя. По стечению обстоятельств, почти одновременно в издательство Ace Book поступила рукопись романа Джеймса Блэйлока «Подземный Левиафан» (The Digging Leviathan, 1984), где фигурировал безумный поэт, носивший, как не трудно догадаться, ту же фамилию — Эшблесс. Заинтригованный таким совпадением редактор списался с авторами — в итоге друзья сошлись на том, что в обоих романах упоминается один и тот же персонаж. Осталось только объяснить себе и читателям, как это возможно: основное действие «Врат Анубиса» разворачивается в 1810-х, а тот Эшблесс, о котором идет речь в «Подземном Левиафане», жил в 1960-х.
Игра продолжается до сих пор. Эшблесс превратился в своего рода счастливый талисман: Блэйлок и Пауэрс стараются упомянуть его в каждом своем романе, «просто на удачу». В 2001 году друзья-писатели даже выпустили скромным тиражом «Поваренную книгу памяти Уильяма Эшблесса» (The William Ashbless Memorial Cookbook), включающую кулинарные рецепты, приписываемые поэту, письма, эссе и полный негодования комментарий самого Эшблесса. Особенно Уильяма расстроил заголовок книги: какое, к чертям, «memorial», если я еще не умер!
Пар и электричество
В 1987 году, когда киберпанковское Движение (Уильям Гибсон, Брюс Стерлинг, Руди Рюкер, Пэт Кэдиган, Джон Ширли и другие) достигло пика, в редакцию журнала Locus поступило письмо. Смысл его сводился к следующему: все вокруг говорят о киберпанках, и они, конечно, славные ребята, хотя пишут неважно. Но ведь в современной американской фантастике есть и другая группа авторов, сочиняющих прорывные нонконформистские тексты — вспомните романы «Ночь морлоков», «Гомункул», «Врата Анубиса»! Все эти книги связывает место действия, викторианский или эдвардианский Лондон, и обостренный интерес к эстетике «пара и электричества» — чем не новое литературное движение? Почему бы не назвать этих писателей каким-нибудь звучным словом, например «стимпанками», и не присмотреться к их творчеству повнимательнее?
Автором этой эпистолы, скорее шуточной, чем возмущенной, стал К. У. Джетер, самый саркастичный из «Банды вечера четверга». Тем не менее, его голос был услышан: американская фантастика конца восьмидесятых остро нуждалась в новых героях. Киберпанки, подуставшие от шумихи и разочаровавшиеся в Движении, приняли вызов: в 1990 году Уильям Гибсон и Брюс Стерлинг выпустили стимпанковскую «Машину различий» (The Difference Engine), и «все заверте…». «Стимпанк» превратился в узнаваемый жанровый маркер, популярный коммерческий бренд.
Разумеется, большинство стимпанковских фишек придумано задолго до воззвания Джетера. Тим Пауэрс охотно признает приоритет Майкла Муркока с «Повелителем воздуха» (The Warlord of the Air, 1971) и Гарри Гаррисона с романом «Да здравствует Трансатлантический туннель! Ура!» (A Transatlantic Tunnel, Hurrah!, 1972), историки вспоминают «Павану» (Pavane, 1968) Кита Робертса, «Машину пространства» (The Space Machine: A Scientific Romance, 1976) Кристофера Приста и другие книги, близкие по стилю и антуражу. Более того, романы первых сертифицированных стимпанков мало похожи на то, что мы называем «стимпанком» сегодня. Тим Пауэрс, например, абсолютно безразличен к альтернативной истории и «паровым технологиям», чудесные события объясняет вмешательством сверхъестественных сил, старается придерживаться подлинных исторических фактов, а Жюлю Верну предпочитает Рафаэля Саббатини.
Очевидное сходство книг Джетера, Блэйлока и Пауэрса объясняется вполне прозаично. В конце 1970-х редактор Роджер Элвуд задумал цикл фантастических романов о короле Артуре, перевоплощающемся на протяжении всей истории Англии, и обратился с этой идеей к Джетеру. Будущий автор «Ночи морлоков» начал собирать материал и натолкнулся на книгу британского журналиста, основателя журнала Punch Генри Мейхью «Лондонский труд и лондонская беднота. Энциклопедия условий жизни и доходов тех, кто работает, тех, кто не может работать, и тех, кто не будет (не хочет) работать», изданную в середине XIX века. Своей находкой Джетер поделился с друзьями — хотя серия так и не была запущена, тщательное исследование деталей жизни лондонского дна, мира «воров, проституток, пивоваров, золотарей, дворников» показалось молодым писателям золотой жилой. В итоге Пауэрс использовал собранную Мейхью фактуру во «Вратах Анубиса», а Блэйлок — в «Гомункуле».
Иными словами, все решило чистое совпадение. «Если бы книгу Мэйхью нашли молодые авторы детективов, это, вероятно, привело бы к появлению каких-нибудь работ в стиле нео-Шерлока Холмса, — признается Пауэрс. — У нас не было никакой общей задачи, никакой повестки дня... Другие люди восприняли концепцию стимпанка и перенесли ее в самые разные сферы. В самом начале у нас не было не только цели, но даже уверенности, что из этого хоть что-нибудь получится».
Здесь, конечно, есть доля кокетства. Вольно или невольно, в шутку или всерьез, но именно Джетер, Блэйлок и Пауэрс запустили маховик индустрии, заложили основу последнего по-настоящему востребованного направления в поп-культуре XX века. Как бы ни открещивались отцы-основатели, стимпанк живет, развивается, по сей день захватывает все новые территории — и конца этой истории, тьфу-тьфу-тьфу, пока не предвидится.
