Текст: Андрей Мягков
Заниматься любимым делом можно всегда, в любых условиях - даже в среде, которая только и делает, что ставит тебе палки в колеса. Кто-то назовет это наивностью или экскапизмом - и будет по-своему прав. Но если дело, которым ты горишь, освещает твою жизнь и жизни людей вокруг - то заниматься им определенно стоит, как его ни называй.
В нулевых египтянка Надя Вассеф (которой на тот момент было 27 лет), ее сестра Нихал и их общая подруга Хинд решились открыть в Каире первый независимый книжный магазин. "На рубеже двух тысячелетий <...> книготорговля в Египте находилась в упадке, к которому привели десятки лет неудавшегося социализма, - пишет Вассеф. - Начиная с правления Гамаля Абдель Насера, второго президента Египта, <...> государство не справлялось с резким ростом населения - и это в итоге обернулось безграмотностью, коррупцией и сворачиванием инфраструктуры. В попытках подавить инакомыслие каждый политический режим брал культурную деятельность под свой контроль. Писатели превратились в госслужащих, а бюрократия медленно и планомерно раздавила литературу. Создавалось впечатление, что в Египте не осталось тех, кому хотелось бы читать или писать".
Казалось бы, как в таких условиях открывать книжный магазин? Но женщины решились и открыли: без опыта, без конкретного бизнес-плана, даже не подозревая, что ждет их впереди. И ожидаемо набили шишек: оказалось, вести книжный бизнес в глубоко патриархальной стране - то еще приключение. Домогательства, дискриминация, бесседечная всепоглощающая бюрократия и нюансы египетской цензуры: со всем пришлось разбираться на ходу. И ведь справились: книжный магазинчик Diwan открылся 8 марта 2002 года, в Международный женский день. Название ему дали нарочито многозначное: Diwan переводится и как собрание стихотворений на персидском и арабском языках, и место встречи, и гостевой дом, и софа; а "дивани" ко всему прочему - это особый вид арабской каллиграфии. За без малого десять лет магазинчик прирос десятью филиалами - а затем в Египте грянула революция.
Звучит грозно, но никакой трагедии в книге Нади Вассеф нет и в помине - хотя и сладкой концовки, скажем сразу, ждать не стоит. Перед нами откровенные мемуары бизнес-леди, рассказывающие о том, какую гору препятствий можно преодолеть, когда по-настоящему влюблен в свое дело - ценные в первую очередь этим взвешенным голосом, не сваливающимся ни в глуповатый восторг, ни в наигранный трагизм. Ну и фактурой, конечно, ценны - мы не только узнаем изнутри нюансы книжного бизнеса, но и знакомимся с современным Египтом, который не увидишь из окон отеля.
Каирские хроники хозяйки книжного магазина. Надя Вассеф / Пер. с англ. Ксении Артамоновой — М. : Альпина Паблишер, 2022. — 272 с.
Глава 6
Классика
Хотя со временем посетители все же привыкли к тому, что Diwan не библиотека, они по-прежнему, казалось, ждали от нас чего-то большего, чем принято ждать от книжного магазина. Помню один диалог с доктором Медхатом, одним из самых несносных и самых обаятельных клиентов. Мы уже встречались с ним в «Основах Египта», где его поиски книги о Древнем Египте закончились тирадой о недостаточно почтительном отношении Diwan к эпохе фараонов.
Буря эмоций началась с вопроса: «А как это у вас в отделе классики нет древнеегипетских текстов?» Меня всегда поражала его способность возмущаться по любому поводу. Вместе с тем страстность его натуры просто завораживала. «Где “Сказание Синухе”?»
— Вышло из печати, — ответила я.
— Вы просто обязаны его опубликовать. А не заполнять отдел каким-то суррогатом!
— Diwan не издательство, — извиняющимся тоном ответила я.
— А почему нет? — спросил он с нажимом. — Могли бы и издательское дело продвинуть, раз с продажей книг у вас все уже хорошо.
— Возможно, вы правы, — сдалась я. С некоторыми людьми разумнее согласиться, чем продолжать обреченный на провал диалог. Высказанную им идею мы с Хинд и Нихал обсуждали до этого не один год. Но в итоге Хинд закрыла эту тему одной известной египетской пословицей: «Пусть хлеб печет пекарь». Diwan — книжный магазин, мы продаем книги. И за предшествующие семь лет мы открыли четыре магазина: на Замалеке в 2002 году, в Гелиополисе в 2007 году, затем в Маади в 2008 году, а тогда, в 2009 году, еще и филиал в Каирском университете.
Хотя мы уже семь лет общались с доктором Медхатом в такой манере, каждый раз его атаки словно бы заставали меня врасплох. Он был всей душой предан Древнему Египту, и поэтому естественно, что отделу классики от него особенно доставалось.
— Доктор Медхат, я старалась заполнить этот отдел вневременной литературой, которую можно и нужно перечитывать.
— Дорогуша, я уверен, вы знакомы со статьей Кальвино о пользе перечитывания классики в зрелые годы. Он напоминает нам, что великие книги вызывают желание перечитать их не потому, что возвращают нас в прошлое, а потому, что говорят о нашем настоящем.
— Не слишком ли это субъективно?
— Нет. Большинство книг живут и умирают, как люди. Но классика бессмертна. Насколько я вижу, вы поставили сюда самые понятные тексты из западного канона, — сказал он, рассматривая полки. Его пальцы скользили по корешкам «Гильгамеша», «Илиады», «Одиссеи», «Энеиды», «Кентерберийских рассказов». — И несколько наших восточных эпосов. — Он остановился, пристально глядя на одну книгу: — «Тысяча и одна ночь»! Серьезно? — Затем он снял очки и отошел на шаг назад. — В ваших полках есть особая сила. Используйте ее с умом.
— Стараюсь, доктор Медхат, стараюсь.
Я никогда не считала, что «Тысяче и одной ночи» не место на полках Diwan. И никогда не думала, что это не классика. Содержание этой книги приходило в столкновение с мощными консервативными поветриями, гулявшими по Египту, но у всех нас — покупателей, продавцов, читателей и всехвсех, кто имеет дело с книгами, — были свои связанные с ней ассоциации, выходящие далеко за пределы самого текста. И благодаря этим ассоциациям «Тысяча и одна ночь» продолжала жить, иллюстрируя утверждения Кальвино.
Из-за чего книга становится классикой? Литература, которая в свое время считалась развлекательной и второсортной, может в следующую эпоху оказаться шедевром — как книги Диккенса. Шпионские детективы вроде сочинений Яна Флеминга сейчас тоже издают как «классику». Кто же решает, какие тексты останутся в веках? Некоторые великие произведения люди забывали или даже пытались уничтожить, а потом эти книги вдруг всплывали во времена, когда их идеи и эстетика находили больший отклик. Некоторые книги были актуальны для своей эпохи, но не интересны ни для какой из последующих — и их быстро и успешно забывали. Кто помнит Сюлли- Прюдома, первого обладателя Нобелевской премии по литературе?
В детстве я обожала «Тысячу и одну ночь». Большинство читателей наверняка знакомы с этой книгой: это собрание ближневосточных народных сказок, составленное во времена золотого века ислама, — по-арабски оно называется «Альф лейла ва-лейла» («Тысяча и одна ночь»). Сказки, вплетенные в обрамляющую их историю, уходят корнями в средне вековый персидский, арабский, индийский и греческий фольклор и средневековую литературу, появившуюся еще в X веке. В обрамляющей истории два правителя, Шахрияр и Шахземан, узнают о неверности своих жен и клянутся отомстить всему женскому роду. Чтобы ему больше никто и никогда не наставил рога, один из царей, Шахрияр, решает каждый вечер жениться на новой девственнице, лишать ее невинности, а наутро отрубать ей голову. Но, как вы, наверное, помните, одна девушка, дочь визиря Шахерезада, хитростью прекращает эту бойню: ночью она рассказывает царю такие захватывающие истории, что он не может убить ее, пока не услышит продолжения, и каждый раз откладывает казнь — хотя бы до следующего вечера. Через тысячу и одну ночь царь прощает Шахерезаду, и они живут долго и счастливо.
Фатма — моя няня, которая потом стала нашей домашней поварихой, — была искусной сказительницей. Она не умела читать, но помнила наизусть многие сказки Шахерезады. В детстве я могла заснуть, только услышав очередной рассказ о приключениях Синдбада- морехода, Али- Бабы или Аладдина. В те годы в течение всего священного месяца по телевизору каждый вечер показывали передачу под названием «Загадки рамадана» («Фавазир рамадан»). В 1985 году темой всего цикла были сказки «Тысячи и одной ночи», и, конечно, я не могла оторваться от телеэкрана. Главная звезда шоу, актриса Шерихан, исполняла западные танцы и танец живота, а потом представляла загадку, которую зрители должны были отгадать. Саундтреком у нее была симфоническая сюита Римского- Корсакова «Шехерезада», перемежающаяся с египетскими народными мелодиями. Пока я писала эту книгу, у меня, постоянно повторяясь, играли та самая сюита и длящаяся целый час любовная песня Умм Кульсум «Альф лейла ва-лейла».
В общем, я была просто помешана на этой книжке. Шахерезада была моим кумиром. Я пообещала себе, что, если у меня когда-то будет дочь, я назову ее Шахерезадой. Я восхищалась уверенностью и хитростью этой героини. Когда я была беременна первой дочерью, все: Номер Один, Файза, Хинд — старались убедить меня в том, что не надо давать ей такое эзотерическое имя. В итоге я согласилась на Зейн. Через год я снова забеременела. И назвала вторую дочь Лейлой.
Но продавать эту книгу в Diwan было непросто. Мы только открыли новый филиал, большой магазин внутри Каирского университета, как ее спросила одна посетительница- студентка. И я услышала, как Махмуд, новый работник, ответил, что ее у нас больше не осталось. Я знала, что это неправда. Я досконально знала каждую полку. Я наблюдала эту сцену из-за одного из разбросанных по магазину кофейных столиков. Каждый раз, когда мы открывали новый филиал, мы с Хинд и Нихал первое время сидели там ежедневно, приглядывая за персоналом и, что не менее важно, отмечая привычки и запросы новых клиентов. А филиал в Каирском университете был не просто очередным магазином. Он расположился в месте, которое представляло собой утопический символ доступного образования. Университет, основанный в 1908 году, был результатом усилий египетских интеллектуалов, которые лоббировали постройку первого в своем роде светского, современного, независимого учебного заведения и собирали средства для этого. Благодаря пожертвованию, сделанному принцессой Фатмой Исмаил, дочерью правителя Египта хедива Исмаила, университет открыл свои двери сначала мужчинам, а потом и женщинам.
Этот новый магазин олицетворял мои самые высокие амбиции, мою мечту. Мы создавали флагманский магазин с надеждой восполнить дефицит культуры, но ориентирован он был на образованную элиту. Два филиала, открывшиеся затем в Гелиополисе и Маади, располагались в богатых районах, где проживал и ходил по магазинам высший и средний класс. Мы обслуживали взрослых людей с таким же доходом, как у нас самих. И оставляли без внимания огромный пласт египетского населения: молодежь из разных социальных классов. Чтобы привлечь к себе молодое поколение, Diwan нужно было стать материально и географически доступной и компетентной в интересующих их вопросах. Нам предстояло навести мосты с категорией клиентов, с которой мы раньше не работали.
Эти новые отношения были полны противоречий. В честь открытия магазина Мину придумала пакет с изображением знаменитого купола университета в окружении выполненных каллиграфическим шрифтом вдохновляющих фраз на арабском и английском языках. Ирония заключалась в том, что стоимость изготовления одного такого пакета превышала размер среднестатистической прибыли от продажи в университетском филиале, где студенты в основном покупали товары из ассортимента кафе и недорогие канцелярские изделия. Если же они брали книги, то всегда только самые дешевые, в мягких обложках. С каждой такой покупкой, с каждым пакетом мы теряли деньги. Хинд и Нихал предложили выдавать пакет не с каждой покупкой, а только от определенной суммы. Я отказалась. За моим отказом стоял страх, что Diwan придется измениться, стать разбавленной версией себя, чтобы выжить в этих новых условиях. Если логически продолжать эту изначально неприятную идею — высший класс в богатых районах получает все по первому разряду, а низшему классу достается уже какая-то липа, — вывод окажется еще более мрачным: Diwan и культура чтения, за которую мы выступаем, — это классовое явление, процветающее только среди тех, кто может все это себе позволить. Я припомнила тот давнишний разговор с журналистом, который предрекал нам провал еще до того, как мы открыли первый магазин. «Люди в Египте больше не читают». Если нашим прибыльным магазинам придется компенсировать потери менее успешных собратьев, Diwan будет уже не бизнесом, а благотворительностью. Мину предупреждала меня, что мы расширяемся слишком быстро. Я велела ей заткнуться. Что сделано, то сделано.
Студентка, просившая «Тысячу и одну ночь», собралась уходить. На пути к двери я догнала ее, представилась, записала ее координаты и пообещала, что Diwan с ней свяжется. Затем девушка вышла и присоединилась к компании друзей, которые ждали ее в просторном дворе, где мы повесили два больших нарисованных Мину баннера. Я гордилась этим пространством, которое оформила Нихал: хаотично расставленные ярко-желтые столы с теснящимися рядом черными стульями выглядели привлекательными для посетителей. В отличие от стульев в нашем флагманском кафе, которые, по настоянию Хинд, должны были препятствовать долгим посиделкам, эти были вполне удобными.
