Олег Ермаков: «Язык — это тайна»

Интервью: Инга Бугулова

В список главной литературной премии страны в новом сезоне попал Олег Ермаков - смоленский писатель, чей афганский дебют "Знак зверя" некогда составил конкуренцию именитым номинантам Короткого списка международного Букера. Он воевал в Афгане, был лесником трех природных заповедников, журналистом… Новый роман "Родник Олафа", вышедший в "Редакции Елены Шубиной", - история о немом мальчике Спиридоне, который теряет отца и пускается в опасное, полное приключений путешествие, чтобы исполнить свою мечту - заговорить. Мы побеседовали с писателем, уютно ли ему в мире Древней Руси и можно ли сегодня попасть в Край Святого Родника?

Вы прошли Афганскую войну. Но не потеряли при этом ни любви, ни веры в этот мир - часто повторяете, что он продолжает вас восхищать…

Олег Ермаков: Я ее сейчас снова прохожу. Когда написал роман "Знак зверя", думал, все. Но началась война в Чечне, и написал "Последний рассказ о войне". Думал, все. Но в 2001-м в Афганистане снова полыхнуло. Появилась повесть "Возвращение в Кандагар" и еще рассказы "Арифметика войны". Этой весной начал новый роман, в основе которого война в Афганистане. На самом деле цивилизация делится на две глобальные эпохи: эпоха войны и... А вот как называется вторая, я не знаю. Возможно, эпоха пустоты. И мы на всех парах туда движемся.

Но "Родник Олафа" совсем не про войну. Расскажите, откуда взялся этот сюжет? Откуда этот мальчик Спиридон?

Олег Ермаков: Наверное, из детства. Однажды провел лето в Каспле, материнском селе на одноименной реке, она входила в систему водного пути из варяг в греки. На деревянной лодке хотелось отправиться в путь и мне. Но первое же отплытие чуть не закончилось плачевно. Набрал команду, да и отчалил. И почти сразу команда возопила. Лодка стала наполняться водой. Мальчишки еще крепились, а единственная девчонка подняла плач. Ну, тогда и кое-кто из ребят подхватил. А там уж бегут взрослые с матюками. А я гребу назад. И все-таки мы успели причалить.

Погодите, Каспля ведь упоминается в романе. Получается, это реальная точка на карте?

Олег Ермаков: Конечно. Это село на южной окраине великого летописного Оковского леса. Там недалеко и исчезнувший в семнадцатом столетии древний город Вержавск на речке Гобзе, в котором и родился герой книги Спиридон. Позже я уже смог походить там на байдарке, поездить на велосипеде, побродить пешком. А еще чаще бывал в местности, которую мы называли КСР-63. Расшифровка проста: Край Святого Родника. А число - в древнем перечне китайских счастливых земель, отмеченных проживанием каких-то знаменитостей, отшельников, поэтов, было на одну землю меньше. Мы включили туда и наш край. Получилось шестьдесят три счастливые земли. Ведь это места Меркурия Смоленского, защитившего град от монголо-татарского войска, и окрестности хутора Твардовского. Правда, почему-то мы ошиблись. На самом деле в китайском перечне - семьдесят две счастливые земли. Но КСР-63 все-таки выглядит как-то лучше. Магия цифр.

А откуда вообще взялось поверье про этот родник - способный исцелять недуги и исполнять мечты?

Олег Ермаков: В этой местности, в деревне Долгомостье, жили родичи моего друга Вовы Русецкого, и его мать Надежда рассказывала, что давным-давно был там где-то среди рощ и полей родник, святой, потому что в него провалилась церковь. Что ж, мы его искали. И нашли одиннадцать родников между Долгомостьем и хутором Загорье. Но так и не уразумели, какой же родник тот самый... Пока все эти родники не слились в сознании в один. Но разве он может быть рядом? Нет. Путь к нему долог. Говорят, он чудесен, все болезни лечит. А еще - из него вытекают три великие реки. Кто же отправится на поиски? Мальчик Спиридон, я его однажды увидел в метро, сбежав от дождя на станцию "Партизанская" в Москве, он был с молодыми родителями, сел напротив, синеглазый и с дождинками в русых густых волосах. А о его отце мне поведал егерь национального парка Поозерье, Евгений Иванович Шавров. То есть он рассказал у костра на Гобзе о своем отце, который с другом гонял дубовые плоты в Витебск на продажу. Возвращались они с деньгами. Но однажды отец заболел в Витебске, а нетерпеливый друг отправился один домой, и его зарезали. Этот егерь был как будто постаревший тот мальчик с "Партизанской". Мальчик Спиридон немой, ибо он ищет исток рек - речи. В этом причина его немоты. А говорил бы - зачем ему искать?

Фото: Олег Ермаков

Древняя Русь - не такой уж частый герой в современной литературе. У вас же она не декорация, не почва для фэнтэзи, а почти документальный персонаж - с ее природой, бытом, мрачным язычеством, сложным переходом к христианству… Вы пишете так, словно сами там побывали. Вам уютно в этом мире?

Олег Ермаков: В любом мире неуютно. У зороастрийцев рай - Обитель Лучшей Истины, Мысли бога. Вот в мире мысли и можно отыскать уют. Да еще в мире музыки. Ну, иногда и здесь, где-нибудь на берегу речки в елках, у костерка, подальше от гремящих речей и мировых дел. Спасибо, что не называете декорациями мою книжку. Мне древность впервые явилась не из книг все-таки. Ее мы увидали воочию в наших походах. В КСР-63 удивительные места, вот, как на древнерусских картинах Рериха, знаете, крутые горки, цветы, облака, и летит ворон. День, два, пять, семь дней среди трав и деревьев, облаков да звезд, и рано или поздно оно начинается. А если встретишь зверя - так сразу. В глазах зверя таится древность. Странствие тебя очищает, обдирает все наслоения. Дождь, зной, мороз, - а мы ходили и зимой. Когда залязгаешь зубами от холода и скрюченными руками разведешь огонек, - тогда и поймаешь этот флюид древности. Восхитишься: огнь! Но этого всего, конечно, мало для книги.

Но какие-то исторические документы вам помогали погрузиться в то время, или это чисто на уровне вашего мироощущения получилось?

Олег Ермаков: Книг для написания романа прочитано немало. Прежде всего, это труды академика Бориса Рыбакова "Язычество древних славян" и "Язычество Древней Руси", трехтомник А. Н. Афанасьева "Поэтические воззрения славян на природу" и многое другое. Поэтому все происходящее в романе вполне исторично. В романе действуют исторические лица: смоленский князь Ростислав, новгородский князь Святослав Ольгович, который именно в это время - в 1138 году - сидел именно в порубе (темнице) именно Смядынского монастыря. И упоминаемый епископ Смоленска грек Мануил, скопец, лицо историческое. И упоминаемый полоцкий князь Всеслав Брячиславич, чародей, тоже реальное лицо, и о нем еще автор "Слова о полку Игореве" говорил, что он оборачивался серым волком. Местность с Арефинскими горами, то есть холмами, тоже реальная. Село Немыкари на Днепре тоже реальное, упоминается в грамоте Ростислава в XII веке. Борьба с язычниками не выдумка. Все это противоречит названию серии "Неисторический роман". Ну, кстати, в библиотеках, на сайтах книжку дают под рубрикой "Исторический роман".

Нельзя не сказать про язык романа. Обилие слов, которые мы не знаем и не слышали никогда - порой удивительные! - где вы их находили? Не боялись, что читатель отложит книгу, которая требует иногда открыть словарь?

Олег Ермаков: Одни язык этот ругают, другие хвалят. Среди ругателей масса знатоков в кавычках, хотя есть и дельные замечания. Ну что тут сказать? Попробуйте прочитать сначала про себя "Слово о полку Игореве", древнерусский текст, потом то же самое - вслух. Я читал дочке. Вообще люблю эту книгу, брал ее с собой в походы и читал прямо на берегу Днепра, у костра. Чтение трудное. Вслух - вторая страница - это уже испытание. Но после него будет результат, ощущение древней музыки и тайны. Язык - это тайна. Чем ближе к истокам, тем ощущение тайны сильнее, чище. Разумеется, не сравниваю свою книжку с этой. Просто предлагаю немного поэкспериментировать, прежде чем пускаться во все тяжкие критики. Язык в моей книжке, разумеется, только попытка реконструкции, точнее, это представление о языке XII века. Можно сказать - выдумка. Но выдумка, основанная на летописях и литературных памятниках. Никто не знает, как именно звучала бытовая речь XII века. Священники и монахи в романе используют словарь церковнославянский и литературный. А речь остальных - язык былин и современной деревенской жизни в ее архаической ипостаси. Все-таки странно было бы, если бы волхв говорил как телеведущий. Хотя некоторые простодушные критики так и пишут, мол, эх, говорили бы все по-человечески. То есть, как Ургант? Или Гарри Портер? У Мартина Хайдеггера есть эссе, посвященное "Сонетам к Орфею" Рильке. Философ вопрошает: зачем же петь? И отвечает: дабы свершить невозможное, как вот Орфей, который пытался вывести любимую из царства теней, да не выдержал и вернулся лишь с тенью, воспоминанием. Так и с нами со всеми, пишущими, каждый возвращается из царства воображаемого романа с тенью. Увы, не у каждого эта тень - "Сонеты к Орфею" или "Слово о полку Игореве". И все же только в попытках чего-то подобного, пусть и неудачных, и может быть смысл писательства.

А есть у вас свое любимое слово из "древнерусского словаря"?

Олег Ермаков: Гороухща, сиречь горчичное зерно, первая надпись на древнерусском, ну, точнее, первая из обнаруженных, самое древнее письменное слово, нашли его на осколке амфоры в Гнездове, под Смоленском, десятый век. Хотел когда-то так назвать газету в славянофильском духе, да когда узнал, что и сколько для выпуска нужно, оставил затею.

Фото: Олег Ермаков

В своем путешествии Спиридон встречает множество героев. Но, пожалуй, самый таинственный из них - Хорт, которого монахи держат взаперти как колдуна или волхва, другими словами. Расскажите об этом герое - он ведь и не зло в чистом виде, но и не добро…

Олег Ермаков: Хорт мне приснился. Да, было такое дело. Заночевал на Утренней горе возле Воскресенского леса в КСР-63, и там меня накрыла октябрьская гроза, пришлось срочно убегать, там же железный триангуляционный знак, пирамида, поставленная для обозначения высоты. Вымок, но и наловил блеска молний. Потом вернулся, уснул, тут и приснились всадники с копьями, подъезжают к горе, что-то высматривают. Один разглядывает волчий след на дороге. Девчонку какую-то босоногую остановили, спрашивают, где он, колдун? На горе? Она им показала, куда тот убежал. И они кинулись вдогонку. Проснувшись, я и понял, что ловили они волхва, обернувшегося волком. Обычное дело у волхвов. Кстати, именно волхв, этот сон и был зерном всего романа, из него роман и вызрел. Я его вывел в одной главе документально-художественной книги о КСР-63 "Вокруг света", думал, так избавлюсь. Но нет. В тех местах, на стоянках у родников, у Дуба (в романе он Крючный, растет рядом с землянкой старика-русальца Мухояра) то и дело мерещился этот волхв. Ну как мерещился? Представлялся. Сидишь у костра, попиваешь чаек с чабрецом - и вот в этом аромате вдруг и сказывается нечто. Чабрец на уголья и бросала рука волхва, вдруг мелькнет мысль. Или полет ястреба-перепелятника - сверкнет в небе, но не тебе, а волхву. В общем, не отпускал этот Хорт.

Что за имя такое - Хорт?

Олег Ермаков: Хорт - значит волк. В тех местах они водятся. Следы всюду. А ночами и концерты устраивают: воет волк, волчата подвывают. Увидеть пришлось однажды, они все-таки скрытные. Рано утром с Днепра шли с другом, мокрые от росы выше колен, и вдруг мягко, бесшумно, розоватые в утреннем свете, и набежали два волка, глянули и тут же прянули в кусты и растворились. Хорт - служитель гроз и ветров, чтец звездных узоров. Зла в нем не больше, чем в... Хотел сказать, в служителях новой веры. Но все-таки нет, побольше. Ведь принести в жертву мальчишку он и задумал. Короче, волк - существо опасное, умное, в русской сказке помощник герою.

"Родник Олафа" - первая часть трилогии "Лес трех рек". О чем будут следующие две книги?

Олег Ермаков: "По дороге в Вержавск", так называется вторая книга. Ее отваживается издать "Время". Коллективизация, оккупация, война, есть там и свой "волхв" - дед-кулак, есть проводник, учитель, мечтающий о паломничестве к древнему Вержавску со школьниками; есть и новая вера - коммунизм, а Спиридон - коллективный - это трое друзей из села Каспля: Аня, Сенька и Илья. Они и будут пробиваться к своей мечте, символически обозначенной названием древнего Вержавска. Для них это уже не только город далекого прошлого, но и фантастический город будущего. Неспроста друзья большие поклонники земляка писателя Александра Беляева. Но начавшаяся война перекраивает все и буквально перепахивает дорогу на Вержавск. И вот они, медсестра, музейщик и летчик в самом пекле. Легендарный Вержавск, как град Китеж, сокрыт, но не в толщах вод и времени, а в боевых заревах. Но и высветлен, ярко виден. Вержавск - образ России будущего. За это идет сражение. То есть первый роман - завязка, второй - конфликт. Ну и третья книга - кульминация? В какой-то мере, да. Третья книга "Хождение за три реки" документальная, с фотографиями и выдержками из военного дневника прототипа одного из героев, летчика, моего двоюродного деда. Какое издательство возьмется за нее, еще не знаю. Но отрывки уже печатал журнал "Нева" и вот только что "Новый мир" - "Живознание на Вазузе и Волге", это термин славянофила Алексея Хомякова, означающий цельность, в которой слитны любовь и логика. Трилогия и есть попытка живознания о нас с вами. Как у Гогена, одна его картина с вопросами: Кто мы? Откуда? Куда идем?

Для вас огромное значение имеет природа. Вы ведь были лесником - оттуда эта связь с ней?

Олег Ермаков: "Как я вам завидую, вы живете на берегу Байкала, у вас есть огонь и хлеб, любимый человек, любимая работа", - говорил мне один литератор в Смоленске. К нему меня привела моя учитель географии Елена Даниловна Погуляева, когда я приехал в отпуск. Теперь и я завидую тому леснику заповедника. Байкал - громадный родник, наша олафа - награда, наш дар. Как и лес трех рек, Оковский. Как и все леса и реки. И все мы, горожане, бедняки.

Вы родились и живете в Смоленске. Можно сказать, что родная земля для вас столь же мощный источник вдохновения?

Олег Ермаков: Конечно. Моя первая повесть, опубликованная Григорием Яковлевичем Баклановым в "Знамени", называлась "Фрески города Гороухщи", фрески мне всегда и представляются, если думаю о Смоленске. Смоленск - город невидимых фресок, их уже не смогут разрушить, стереть никакие новаторы варвары-архитекторы, нувориши и просто косорукие строители. Фрески опять же - явление мыслимое. Там прибежище.

Ваши книги не раз входили в списки престижных премий. А на ваш взгляд, о чем должна быть настоящая книга?

Олег Ермаков: Илья Кочергин - наш Юрий Казаков. Слог его тот же, но, конечно, все устроено по-своему. Да в списках премиальных его нет. Сейчас у него вышла книга "Присвоение пространства" - об Алтае и Рязанщине, это тоже вариант живознания. Кочергин был лесником и лесопожарным сторожем, как и Джек Керуак, кстати. И в его книгах царит тот же дух спонтанности. Чтение похоже на хождение в лесу, тропинка вьется, что-то увидел, дальше прошел... и вдруг замер, оглянулся и быстро вернулся: что же это было? Ничего, просто просветление в духе дзен. Кочергин - просветленный, хотя вряд ли сам знает об этом.