Текст: ГодЛитературы.РФ
Название книги говорит само за себя: историк и педагог Тамара Эйдельман* рассказывает все, что вы хотели, а скорее всего не хотели знать о смертной казни: от Античности до наших дней. И пытается понять, хоть на йоту допустимо ли лишать человека жизни — даже когда нам кажется, что это справедливо.
Собственно, искать аргументы против смертной казни человечество начало очень давно: предлагаем вам прочитать, как по этому поводу спорили ученые мужи Древнего Рима еще в V веке до н.э.
* Тамара Эйдельман признана в РФ иноагентом
Тамара Эйдельман. «Право на жизнь. История смертной казни» — М.: Альпина нон-фикшн, 2022
Глава 7. Зачем такое ругательство, безобразное, ненужное, напрасное?
Колизей — одна из величайших построек Древнего мира. Этот огромный амфитеатр, вмещавший около 50 000 человек, начали строить в 75 году при рачительном и суровом императоре Веспасиане, а закончили при его сыне Тите. С тех пор прошло почти 2000 лет, после крушения Римской империи Колизей стоял заброшенный, в Средние века прямо в нем селились люди, через него проходила дорога, жители Рима использовали его как бесплатный источник хороших каменных плит, пока, наконец, в XVII веке папа римский не приказал сохранить его как место мученичества первых христиан. И теперь Колизей — один из самых знаменитых музеев мира и одно из самых посещаемых туристами мест.
А одновременно — одно из мест с самой кровавой историей. Вопрос о мученичестве первых христиан, благодаря которому великий амфитеатр был спасен от полного разрушения, остается под сомнением: главные преследования христиан в Риме происходили при императоре Нероне, когда Колизея еще не было. Но это сути дела не меняет. Амфитеатр стали строить на месте Золотого дворца Нерона, а уж там происходило много жутких вещей. В самом же Колизее устраивали грандиозные гладиаторские игры, травлю зверей и бои людей с животными. Кровь текла не то что реками — морями. Мы знаем, что император Траян отметил свою победу над даками гладиаторскими играми, длившимися 123 дня. В них участвовали 10 000 гладиаторов и 11 00 животных. Под землей в Колизее были построены хитроумные переходы и установлены сложные приспособления, помогавшие, например, залить арену водой, чтобы разыграть морское сражение. А можно было выпустить через эти проходы зверей, которым иногда противостояли вооруженные гладиаторы, а иногда — просто обнаженные безоружные люди, приговоренные к смерти.
Любой римский политик знал, что нет более надежного способа завоевать сердца граждан, чем устроить роскошные гладиаторские игры. «Хлеба и зрелищ!» — требовали римляне. По сути, это означало: «Хлеба и крови!» Впрочем, уже в те времена были люди, считавшие такие развлечения гнусными. Марк Аврелий испытывал отвращение к кровавым зрелищам. Но как император, он не мог их пропускать, а как философ- стоик не считал себя вправе вмешиваться в ход вещей и что-либо запрещать. Поэтому он появлялся в Колизее, но, сидя на трибуне, демонстративно читал. Шло время, сменялись правители, а гладиаторы продолжали проходить мимо императорской трибуны. Движением пальца император мог или спасти жизнь, или дать сигнал победителю добить свою жертву.
Но вот прошли века — и сегодня Колизей стал символом борьбы против смертной казни. С 2000 года каждый раз, когда где-то в мире отменяют смертный приговор или из законодательства убирают смертную казнь, стены Колизея заливает золотой цвет — чтобы все посмотрели и порадовались: где-то какого-то человека не казнят.
Так ведь людей всегда казнили — стоит только вернуться к предыдущим главам этой книги, чтобы вспомнить, что первобытные племена обрекали на смерть убийц или нарушителей табу, что люди приносили жертвы богам, совершали кровную месть, что государства во всех концах земного шара брали в свои руки защиту граждан и сохранение порядка — и ради этого казнили, казнили, казнили…
Наверное, стоит вспомнить и о том, сколько существовало различных способов избежать казни — способов, которые использовали не преступники, а общество и государство: выкуп, замена человеческих жертвоприношений жертвами животных или даже бескровными, изгнание, передача кровного врага в род, лишившийся по его вине своего члена, и помилование, и многочисленные обычаи, позволявшие остановить казнь: если приговоренному встретилась весталка, если девушка готова взять обреченного в мужья, а палач — жениться на преступнице, если наступил церковный праздник, взошел на престол новый государь или веревка на виселице оборвалась…
Иногда кажется, что человечество постоянно искало способы уклониться от страшной обязанности проливать кровь, от необходимости осквернять землю и общину.
Конечно, возразит мне читатель, опять «сердце ропщет», но нельзя же все время полагаться на сердце, нельзя всегда следовать за эмоциями — иногда приходится делать и то, что нам не нравится, нас учили этому с детства, когда будили рано утром, чтобы отправить в садик или в школу. А тут речь идет не об уроках, а о наказании преступника, о предупреждении новых преступлений, об успокоении родных жертвы, о поддержании справедливости в мире. Не будем слишком эмоциональны…
Хорошо, не будем. Посмотрим на то, как люди обосновывали ненужность казни. И отметим сразу, что делать это они начали очень давно.
Доводы Диодота
V век до н. э. был не самым мягким временем. Смертная казнь казалась чем-то совершенно естественным и для персов, еще недавно воевавших с греками, и для жителей греческих городов, с невероятным упорством отстаивавших свою независимость. Греко-персидские войны закончились, и жители Эллады сразу же начали воевать между собой: спартанское войско разоряло Аттику, а жители Афин, укрывшиеся за Длинными стенами, ведущими от их города к порту, страдали от загадочной эпидемии. Многочисленные греческие города с интересом следили за событиями. Далеко не все симпатизировали Афинам. Для соседей этот город был не столицей искусств и наук, а подчинившей их силой, вынудившей более двух сотен греческих полисов войти в морской союз для защиты Эллады от врагов и подмявшей их под себя. Казна союза, куда все участники делали ежегодные взносы, сначала находилась на священном острове Делос, посвященном богу Аполлону, но через некоторое время афиняне не постеснялись перенести ее к себе в город. По странному совпадению вскоре после этого здесь развернулось грандиозное строительство. Ясно, что все это не вызывало симпатий.
Именно поэтому в 428 году жители города Митилены, находившегося на острове Лесбос, решили выйти из Морского союза. Афины находились в тяжелом положении, и митиленцам казалось, что бояться им особенно нечего, к тому же они рассчитывали на помощь Спарты — врага Афин. Но все оказалось не так просто. Афиняне смогли отправить на Лесбос большой флот, началась война, обещанная помощь спартанцев пришла слишком поздно, когда город уже был вынужден сдаться, не выдержав длительной осады и голода. Теперь участь жителей Митилены зависела от решения афинян.
А те были в ярости. На народном собрании было принято ужасающее решение: казнить всех взрослых жителей Митилены мужского пола, а женщин и детей продать в рабство. На Лесбос уже был отправлен корабль с послом, чтобы огласить приговор и приказать афинскому полководцу, занимавшему город, приступить к его выполнению. Но на следующий день народное собрание собралось снова. Похоже, за прошедшие сутки многие афиняне почувствовали, что сердца их ропщут при мысли о жестокости вчерашнего решения. Правда, изменить его помогли не столько эмоции, сколько разумные доводы. Так по крайней мере рассказывает великий греческий историк Фукидид.
Сначала выступил Клеон, сын Клеенета, человек, названный Фукидидом «наглейшим из граждан», — на предыдущем собрании как раз он и убедил афинян принять страшное решение. Он снова напомнил слушателям, как подло поступили по отношению к ним митиленяне, предавшие их в тяжелый для Афин момент, и привел довод, который в течение следующих тысячелетий будет не раз высказываться в разных вариациях: «Неужели, думаете вы, найдутся союзники, которые не отложатся от вас по ничтожному поводу, коль скоро в случае успеха они получат свободу, а при неудаче не подвергнутся тому, от чего нельзя излечиться». Излечиться, понятно, нельзя, если тебя казнят, и такое средство поможет предотвратить будущие преступления и предательства.
Следующий довод Клеона тоже будет неоднократно воспроизводиться в будущем: «Отвечать состраданием справедливо по отношению к тем, кто находится в одинаковых с тобою условиях, а не к тем, которые сами неспособны к жалости и всегда по необходимости оказываются врагами». Перевести на сегодняшний язык это можно примерно так: бывают преступники, неспособные к раскаянию, и ничего иного, кроме смерти, они не заслуживают.
Завершил свою речь Клеон следующими словами:
Итак, не предавайте самих себя, представьте себе возможно ближе то бедствие, которое готовилось вам, подумайте, как бы вы тогда выше всего поставили то, чтобы укротить восставших, и воздайте им теперь такою же мерой, не размягчайтесь ввиду теперешнего их положения и не забывайте опасности, которая незадолго перед тем висела над вашими головами. Достойно накажите митиленян и покажите ясный пример прочим союзникам: всякого, кто отложится, вы будете карать смертью. Коль скоро решение ваше станет известно, вам меньше придется бороться с вашими же собственными союзниками и вы не оставите в пренебрежении ваших врагов.
Здесь тоже мы видим понятные и знакомые доводы: надо воздать «такою же мерой», то есть отомстить преступникам, из-за которых могли бы погибнуть жители Афин, необходимо подать пример другим, и эта суровость будет залогом дальнейшего процветания, так как поможет установить спокойствие и стабильность. Как видим, за прошедшие два с половиной тысячелетия принципиально новых аргументов в защиту смертной казни появилось не так уж много.
Впрочем, и основные доводы против нее тоже существуют уже много веков.
После Клеона к гражданам Афин обратился Диодот, сын Евкрата. К сожалению, мы даже не очень хорошо представляем себе, кем был этот человек. Если Клеон в то время считался признанным главой самых суровых демократов, постоянно боровшихся против знати, то Диодот, кажется, был сыном торговца пенькой и, может быть, когда-то одним из стратегов, командовавших афинскими войсками. Вот и все, что нам известно о человеке, одним из первых в истории высказавшемся против смертной казни. Что характерно, он не стал говорить о сочувствии и жалости, а обратился к рациональным афинянам с вполне рациональными доводами. Он стал доказывать, что жестокое наказание митиленян будет вредно прежде всего для Афин.
Диодот не согласился с мнением Клеона, будто уничтожение жителей Митилены послужит уроком для других колебавшихся союзников Афин. С его точки зрения, «люди, подстрекаемые надеждою, отваживаются на рискованные предприятия, и никто еще не ставил себя в опасное положение, не будучи уверен в том, что замысел его кончится для него благополучно. Равным образом, разве существовало когда-нибудь такое государство, какое решилось бы на восстание, не располагая, по своим соображениям, достаточными для того средствами, собственными или при помощи союза с другими?» Почему так? Потому что, «смертная казнь не способна ни от чего удержать. Бедность в связи с нуждою порождает дерзость, избыток в соединении с наглостью и самоуверенностью побуждает к алчности, точно так же все другие житейские обстоятельства, при том или другом возбуждении, которое, как всегда нечто более сильное и неодолимое, властвует над человеком и толкает его на рискованные предприятия. А тут еще при всяком положении играют свою роль надежда и увлечение; последнее идет впереди, первая за ним следует. Увлечение, внушая замысел, надежда, подсказывая легкость удачи, причиняют всего больше вреда, и хотя объекты увлечения и надежды невидимы, но они сильнее стоящих пред глазами опасностей. Кроме того, в неменьшей мере поддерживает человека в его воодушевлении и счастливый случай».
Тоже знакомые доводы: вместо того чтобы запугивать людей, показывая, какому жестокому наказанию подвергаются преступники, надо учесть те факторы, которые двигают потенциальными нарушителями закона, и — продолжим и разовьем мысль Диодота — попробовать повлиять на эти факторы, чтобы предотвратить будущие преступления.
Следующий довод:
Подумайте о том, что теперь, если какое-либо государство и отлагалось и потом сознавало невозможность успеха, оно готово было примириться с нами еще в то время, когда было в состоянии уплатить нам военные издержки и на будущее время вносить подати. Но неужели, думаете вы, при другом отношении, когда безразлично будет, пойти ли на примирение раньше или позже, найдется хоть одно государство, которое не постарается вооружиться еще сильнее, чем теперь, и не станет выдерживать осаду до последней крайности? Разве для нас не убыточно тратиться на продолжительную осаду только потому, что о примирении нет речи, получить в случае взятия города город разрушенный и лишиться доходов с него на будущее время? Между тем именно в них наша сила против врагов. Поэтому нам следует быть не столько строгими судьями виновных во вред себе, сколько обращать внимание на то, каким образом, применив умеренное наказание, мы можем на будущее время утилизировать те государства, которые обладают значительными денежными средствами. Оберегать себя мы должны не суровостью законов, но бдительностью в наших действиях.
Здесь заложены два аргумента, часто используемые и до сегодняшнего дня в спорах о смертной казни. Во-первых, жестокость наказания в определенных случаях может, наоборот, подтолкнуть людей к преступлениям. Понимая, что за совершенное деяние грозит казнь, преступник чаще «убирает» свидетелей: терять-то уже нечего.
Второй интересный довод — «экономический»: зачем тратить так много сил на осаду, если в результате от города останутся только руины, не лучше ли примириться и потом получать доходы? Вспоминаются многочисленные рассуждения о том, что не стоит тратить деньги на содержание в тюрьмах опасных преступников, лучше сразу от них избавиться, — и возражения тех, кто говорил и говорит, что не так уж страшны затраты государства на охрану опасных преступников по сравнению с тратами на содержание смертников, подчас многолетнее, и особенно — с тем вредом, который наносит обществу смертная казнь. Каков же этот вред? В конкретном случае с Митиленой, по мнению Диодота, он заключался в следующем:
Теперь во всех государствах демократическая партия благосклонно настроена к вам и или вовсе не принимает участия в восстании олигархической партии, или же, если и бывает вынуждена примкнуть к восстанию, тотчас становится во враждебные отношения к восставшим. Поэтому, начиная войну, вы имеете союзника в лице народной массы враждебно настроенного к вам государства. Если вы погубите демократическую партию в Митилене, партию, которая не участвовала в восстании и, получив оружие, добровольно передала вам город, то прежде всего избиением доброжелателей ваших вы совершите несправедливость, потом сделаете то, что наиболее желательно для аристократов: поднимая против вас государства, они тотчас найдут себе союзника в лице демократов, как скоро вы открыто покажете, что подвергаете безразлично одному и тому же наказанию и виновных, и невиновных. Нет, если бы даже демократическая партия и была виновна, вы обязаны игнорировать это, чтобы единственную союзную еще с нами часть населения не превратить во враждебную. Для упрочения нашего владычества, я полагаю, будет гораздо выгоднее добровольно снести обиду, нежели, стоя на основах права, истребить тех, кого не следует.
Надо сказать, что на афинян речь Диодота произвела такое впечатление, что они тут же отправили на Лесбос вторую триеру, которая, по счастью, успела прибыть до того, как уже оглашенный приговор начали приводить в исполнение. Афиняне казнили тех, кого считали виновниками восстания, срыли стены Митилены, отняли земельные владения города и все корабли. После этого союзники волей-неволей действительно долго хранили верность Афинам.
Как видим, Диодот не призывал отказаться от смертной казни в принципе, и народное собрание тоже не рассматривало такой вариант, но его доводы говорят о том, почему смертная казнь не нужна. Впрочем, даже высказывания Диодота для его времени были довольно неожиданными. После этого прошли века, в течение которых многие говорили и писали о необходимости смягчения наказаний, отказа от излишней жестокости, но вопрос о полной отмене смертной казни, в любой ее форме — жестокой, мучительной или «гуманной», долгое время вообще не ставился. Христианская церковь, которая, казалось бы, должна была идти во главе противников лишения жизни, столетиями считала естественным делом казнить еретиков. Правда, различные ухищрения позволяли ей будто бы сохранять приверженность делу милосердия: терзая еретиков, церковники спасали их души, а значит, добиваясь от них раскаяния, обеспечивали им вечную жизнь. Инквизиция обычно передавала осужденных для совершения казни светской власти, странным, перевернутым образом воспроизводя действия еврейского синедриона, имевшего право помиловать одного из тех преступников, которым римский прокуратор выносил смертные приговоры. А сожжение еретиков на костре вроде бы не означало греховного пролития крови, и по этой же причине средневековые епископы, которые одновременно являлись владельцами феодов, а значит, должны были нести военную службу, отправлялись на войну, вооруженные не мечами, а палицами…
