Текст: Денис Безносов
1. Elizabeth Strout. Oh, William!
Penguin, 2022
Как-то раз одна женщина по имени Люси случайно встретила своего бывшего мужа по имени Уильям. Встретились, поехали в обыкновенное место и принялись по дороге с придыханием рассказывать друг другу о своем прошлом. А в прошлом у них было в основном примерно то же, что и у большинства обыкновенных людей — отношения, браки, дети, семейные праздники, ссоры, разводы, любовные лодки, раз за разом бьющиеся о быт. Какие-то эпизоды казались им примечательными, какие-то и вовсе судьбоносными, какие-то достойными меланхоличной переоценки.
Вот оказывается, что Уильям был женат трижды (ну то есть дважды после Люси), что у какой-то из двух следующих жен были дети от первого брака, о которых та ему не сообщила, но он позже узнал и страшно удивился, что она ему об этом не сообщила. А шестидесятитрехлетняя Люси была замужем дважды, и второй муж у нее умер. Оказывается, у них двое взрослых детей. Оказывается, сам Уильям временами впадает в уныние (да и Люси, бывает, что тоже печалится). Кстати, брак у них распался, конечно же, потому что Уильям ушел от нее к их общей подруге из колледжа. То есть к одним проблемам личного характера прибавились другие проблемы личного характера. И теперь разговаривают двое бывших супругов, предаются воспоминаниям — с высоты, так сказать, накопленного опыта, без обиняков и взаимных обвинений, просто сидят и по-дружески копаются в прошлом. Вот, собственно, и все. Еще одна история из жизни Люси Бартон. Об этом новая книга Элизабет Страут.
Можно предположить, что книга-то на самом деле не о том — или о том, но не так поверхностно. Мол, как амбивалентно страдала Оливия Киттеридж, так пострадывают и эти двое, до боли похожие чуть ли не на каждого из нас. Мол, их сюжет метонимически отражает судьбы разных расстроившихся семей, одинаково счастливых, но несчастных по-своему, и таким образом ненароком подвигает к состраданию. Мол, рассказывая одну такую типичную историю, рассказываешь нечто универсальное, касающееся каждого. Но каким бы великим ни был соблазн оправдать беспомощность книжечки Страут, наделить ее содержанием, которого там нет (хотя и очевидно, что оно предполагалось), Oh, William! — действительно о том, о чем кажется, — просто люди неинтересно говорят неинтересное о своих неинтересных жизнях.
2. Shehan Karunatilaka. The Seven Moons of Maali Almeida
Penguin Random House, 2021
Маали Алмейда — довольно успешный фотограф и заядлый игрок. А еще он буквально только что умер не своей смертью (убит при не до конца выясненных обстоятельствах), и теперь у него есть семь лун (вопреки его заблуждению, вовсе не месяц, а всего неделя), чтобы отыскать и по возможности наказать убийцу. Традиционно на том свете действуют магические законы, ограниченные определенными правилами: скажем, перемещаться в метафизическом пространстве можно по воздуху, буквально оседлав ветер, но только туда, где бывал при жизни, либо туда, куда переместили бренное тело. При этом вокруг нет ожидаемо волшебной атрибутики – многие по прибытию спрашивают про Мальдивы, полагая, что так должен выглядеть рай. Увы, все куда прозаичнее.
Фантастически-авантюрная история пребывающего в посмертии Маали Алмейды разворачивается на фоне более чем реальной гражданской войны, длившейся на Шри-Ланке более тридцати пяти лет. Пока повстанческая группировка «Тигров освобождения Тамил-Илама» боролась за создание суверенного государства, сингальцы пытались установить свое господство, всячески дискриминируя тамильское население острова. Война, тесно связанная с колониальным прошлым, так или иначе коснулась жизни каждого шриланкийца и разрушила привычный порядок вещей на, казалось бы, райском острове. Персонаж романа тоже стал косвенной жертвой страшных событий, на своей шкуре ощутил, что это значит – когда «колокол звонит по тебе».
Шехан Карунатилака сочетает реальные исторические события с вымышленными, наделяя повествование постколониальной рефлексией. В этом смысле The Seven Moons of Maali Almeida встают в один ряд с другими книгами авторов региона – от магико-реалистического постмодернизма Салмана Рушди до остросоциального сказа Арундати Рой и исповедально-прустовской прозы Анука Арудпрагасама. Работая в жанре фантастического детектива, Карунатилака смещает ракурс с глобальных исторических событий на жизнь конкретного человека, оказавшегося посреди всепоглощающего разрушения, но пытающегося во что бы то ни стало разобраться в происходящем. Не сказать, что чаяния Карунатилаки оригинальны или остроумны, но несомненно заслуживают внимания.
3. Ian McEwan. Lessons
Alfred A. Knopf, 2022
Иэн Макьюэн – отличник от литературы. Он конструирует безупречные поделки, где все необходимые элементы стоят на своих местах. Его герои – малопримечательные люди с кинематографическими судьбами и понятными переживаниями. Композиции романов симметричны, населены многочисленными ружьями, которым непременно суждено выстрелить согласно выученным назубок правилам. Поэтому макьюэновский мир зачастую кажется стерильным и до неприличия предсказуемым. Если он берется писать о глобальной катастрофе, то показывает ее через призму личностных переживаний персонажа, если описывает его детство, то обязательно обнаруживает там некий психоаналитический контрапункт, узловое событие, от которого ведется отсчет сюжетных перипетий и внутренних монологов. Травмы у него легко опознаваемы и растут из детства, ошибки обусловлены вполне однозначными предпосылками, взаимосвязи упрощены и кажутся неестественными.
В этом смысле Макьюэна интересно сравнивать с Доном Деллило – когда-то они оба откликнулись на 11 сентября, и Saturday Макьюэна оказалась композиционно безупречной, а Falling Man Делилло, наоборот, асимметричным, но чрезвычайно изобретательным произведением. Нечто подобное можно сказать и о Lessons, своеобразном антиподе фундаментального Underworld, где Макьюэн, в сущности, достигает апофеоза типичной макьюэнности.
Главный герой – среднестатистический мужчина, похожий на сотни других мужчин. Он проживает среднестатистическую жизнь, полную утрат и разочарований, на густонаселенном фоне исторических событий последних шестидесяти с лишним лет. Карибский кризис, холодная война, чернобыльская катастрофа, Тэтчер и Фолкленды, падение Берлинской стены, и дальше – экономический кризис нулевых, пандемия, осада Капитолия в 2021-м. Огромная панорама событий, человек наедине с большой историей, тщетно пытающийся наладить отношения с женщинами и отыскать причины несчастий в своем прошлом. И они, конечно, находятся.
Повествование строится нелинейно. Макьюэн виртуозно переключается между временными планами, намеренно размывая грани между прошлым, настоящим и другим настоящим из недалекого будущего, перемешивая исторические события в сознании героя. Кроме того, в Lessons есть своеобразный роман в романе – сочинение жены главного героя о страшном XX веке и косвенно переданной ее собственной камерной трагедии. То есть писатель выстраивает историческую панораму с рефлексирующими персонажами внутри, пока те делают то же самое, попутно переламывая себе жизни друг об друга. И вроде бы опять у Макьюэна есть все, чтобы получился Underworld, но Underworld не получился.
4. Audrey Magee. The Colony
Faber & Faber, 2022
Имперское мышление и колониальность уходят корнями в глубинные механизмы становления культуры. Язык, будучи ключевым средством национального самосознания, неизбежно впитывает в себя историю той или иной общности, отражает происходящее в жизнях носителей, в своей трансформации отражает изменения внешней среды. Поэтому чтобы поведать о поглощении ирландской идентичности и возникновении кровавой борьбы за самоопределение обитателей острова, который Джойс красноречиво называл «Errorland», Одри Маги конструирует притчу о двух персонажах-архетипах — британском художнике и французском лингвисте — прибывших на отдаленный клочок земли, чтобы выполнить миссию, которая у каждого своя.
Художник стремится запечатлеть неповторимую природу, свойственную этой местности, и тем самым прославить ее на весь мир; лингвист, наоборот, желает скрыть локальную культуру от человечества, боясь, что исконный язык разрушится под бременем всепоглощающей глобализации. Две полярные позиции — показать красоту нетронутых мест либо скрыть и тем самым спасти ее — сталкиваются внутри небольшого пространства, конфликтуют, не могут найти подхода друг к другу и не понимают, зачем существует противоположная (разрушительная) точка зрения.
Роман Маги написан микропотоками сознания — как если бы рваные мысли Леопольда Блума поделили на поэтические строки и сопроводили звукографическими ассоциациями в духе Али Смит. Короткие реплики персонажей, выстраивающиеся в долгие, отчасти монотонные диалоги, напоминают фрагменты драматического произведения. Оптика повествования постоянно переключается — то третье, то первое лицо, то от третьего как от первого. Изощренные модернистские главки перемежаются заметками, вроде газетных, о действиях Ирландской национальной освободительной армии и Полка обороны Ольстера.
Используя целую палитру изящных приемов, Маги пишет о возникновении колониальности, о подавлении одной культуры другой и преобразовании этих процессов в череду бессмысленно-чудовищных актов насилия, не приводящих в итоге ни к чему, кроме истребления жизни. Так, проблема хрупкости, уязвимости локального языка прорастает в социополитическое пространство, влияет на поступки людей, разрушение и возникновение человеческих общностей.
5. Лорри Мур. «Птицы Америки»
Подписные издания, 2022
Чикагская актриса второсортных голливудских фильмов заводит заведомо неудачные отношения с автомехаником. Замкнутая преподавательница отправляется с матерью в странствие по Ирландии, чтобы обрести уверенность в себе. Мальчик с муковисцидозом разучивает танец. Одинокая библиотекарша, неспособная избавиться от ощущения своей неправильности, оказывается на осмотре у студентов-гинекологов. Обыкновенная Агнес из Айовы, тщетно стремящаяся стать особенной Аньез. Двое мужчин с искалеченными жизнями, путешествующие по американским штатам на машине в поисках невозможного взаимопонимания. Женщина, мечтающая стать прекрасной матерью, но невольно явившаяся причиной смерти чужого ребенка. Другая женщина в двадцатитрехлетнем браке, справляющаяся с изменами мужа и последствиями онкологии.
Лорри Мур всемирно известна своими рассказами, но до сих пор ни одна из ее книг не выходила по-русски. Между тем, «Птицы Америки» давно стали классикой современной литературы, а Мур находится в одном ряду с другими мастерами короткой прозы – от Реймонда Карвера до Элис Манро. При этом – несмотря на то, что некоторые произведения выходили отдельными журнальными публикациями – «Птицы» – композиционно целостная книга, составленная из двенадцати историй о надтреснутых жизнях. Писатель и литературный критик Джеймс МакМанус небезосновательно назвал книгу «раковой», поскольку темы болезни, изживания, смертности и конечности существования буквально пронизывают все двенадцать историй. К тому же один из рассказов «Здесь водятся только такие: классический детский лепет в Педонке» представляет собой иносказательную хронику реальных событий из жизни писательницы, связанных со страшной болезнью ее собственного ребенка.
Подобно полотнам Эндрю Уайетта, где полуслучайно рассредоточенные по пространству предметы и люди, зафиксированные в неосторожных позах, невольно сообщают тревожное ощущение, рассказы Мур тоже полны скрытой тревоги. Под обыденной реальностью пульсирует едва заметная камерная трагедия, возможно, еще толком не вербализированная, даже не вполне осознанная героями, но уже потихоньку поедающая их привычный и уютный мир. Мур фиксирует эту пульсацию, растворяет ее в необязательных диалогах, сиюминутных зарисовках, нагромождениях фактической информации о жизни персонажа, изредка иронизируя над местечковой беспомощностью всякого человеческого существа.
