Текст: ГодЛитературы.РФ
В большинстве своем мы имеем крайне туманное представление о том, какой путь проделывает привычная пища, прежде чем попадает к нам в желудок. Что уж тут говорить о более сложных материях.
А вот журналист и писатель Марк Биттман в своей книге как раз анализирует, каким образом стремление обеспечить себе пропитание привело человечество к рабству, колониализму, голоду, геноциду — и как мы оказались в ситуации, когда крупнейшие компании пищевой промышленности опустошают планету и отравляют ее жителей, пичкая потребителей суррогатными продуктами.
И хотя не все выводы автора выглядят неоспоримыми, его комплексный взгляд на человечество сквозь гастрономическую призму, несомненно, заслуживает внимания. Предлагаем вам прочитать фрагмент о том, как промышленная революция повлияла на людей, занимавшихся сельским хозяйством.
Общество поглощения: Человечество в поисках еды. Марк Биттман
Пер. с англ. Натальи Колпаковой — М. : Альпина нон-фикшн, 2023. — 436 с.
Ферма как фабрика
Обычно мы представляем себе промышленную революцию как историю фабрик, начавшуюся в Британии, где энергия пара была впервые использована в машинах, способных, например, приводить в действие ткацкие станки намного быстрее, чем можно было себе вообразить прежде.
Однако городскими фабриками дело не исчерпывалось. Вдали от городов с их огромными кирпичными зданиями шел также процесс индустриализации фермы. Как отмечает Дебора Кей Фицджеральд в книге «Каждая ферма — это фабрика» (Every Farm is a Factory), практически любая успешная фабрика имеет пять характеристик: «большой объем производства, специализированные машины, стандартизация процессов и продуктов, упор на управленческий (а не ремесленный) опыт и постоянное упоминание “эффективности” как обязательного требования к производству».
Ферма XX века отвечала всем условиям, перечисленным Фицджеральд, поскольку за столетие, последовавшее после Гражданской войны, в сельском хозяйстве произошло больше изменений, чем за все предшествующие тысячелетия. Индустриализация постоянно двигалась на запад. Толстый слой тысячелетнего дерна, покрывавший равнины за Аппалачами, был невероятно продуктивен — если только его удавалось вспахать. Однако именно это стало главной трудностью для новых поселенцев, наводнивших этот регион. Дерн был настолько плотным и толстым, что его было трудно вскрыть, вдобавок на лемеха старинных плугов налипали комья земли, и приходилось часто останавливаться, чтобы их очистить.
Джон Дир, разорившийся кузнец из Вермонта, переехавший в Иллинойс в 1836 году, обрушил на проблему вскрытия дерна мощь нового плуга — с лемехом иной формы, расположенным под другим углом, и из стали, а не из кованого железа, как раньше. Продавал он свои плуги также по-новому. Вместо того чтобы принимать заказы на изготовление, Дир запустил производство своих плугов и искал покупателей на уже готовые. К 1859 году он производил 10 000 плугов в год и имел по меньшей мере четыреста конкурентов. Тенденция упрощения и стандартизации продолжилась.
Совершив переворот в сельскохозяйственном оборудовании, американцы быстро изменили экологическую ситуацию на Великих равнинах. Затем они совершили переворот в производстве машин, изготавливавших машины. «Американская система» производства, сочетавшая мощь и скорость оборудования, управляемого полуквалифицированными рабочими, которые пришли на смену мастерам-ремесленникам, получила всемирную известность на Международной выставке достижений науки, промышленности, искусства и торговли, проходившей в 1851 году в лондонском Хрустальном дворце. На ней американские производители продемонстрировали ружья из взаимозаменяемых частей, которые можно было быстро ремонтировать даже на поле боя. Следом были разработаны столь же оригинальные земледельческие орудия.
Новая система и людей считала взаимозаменяемыми. Профессиональные специализации были разбиты на части, систематизированы и сведены к простым операциям, и практически любой человек мог заменить почти кого угодно без снижения темпов производства. Только опытный мастер мог вручную изготовить обувь, но рабочий, обслуживающий станок на обувной фабрике, должен был освоить, довести до совершенства и выполнять лишь одну операцию. Неспособность выполнять эту задачу означала быструю замену рабочего: заменить оператора станка было так же просто, как деталь машины, которой он управлял. Этой системе не нужны были профессионалы; ей требовались рабочие, и лишь в таком количестве, какое было необходимо, чтобы работа была сделана.
Имя человека, наиболее тесно связанного с этим «рациональным управлением», — Фредерик Тейлор. Его труды о конвейерных линиях вдохновили целое поколение инженеров сельскохозяйственной техники, многие из которых были государственными служащими, работавшими в колледжах на дарованной государством земле или на сельскохозяйственных экспериментальных станциях, а также побуждали фермеров становиться «более профессиональными», относиться к фермерству как к любому другому бизнесу и использовать машины для производства большего количества товаров при меньших трудозатратах.
Плуг Дира был важным изобретением, но лишь появление парового трактора и вскоре после него трактора с двигателем внутреннего сгорания (ДВС) совершило подлинный переворот. Эти моторизованные кони вскоре начнут в геометрической прогрессии заменять труд человека и животных, практически уничтожив все препятствия по перепашке целинных земель.
Первую нефтяную скважину пробурили в Пенсильвании в 1859 году, и сложившееся вскоре сочетание углеводородных источников питания, увеличившейся мощности двигателей и массово производимой стали вызвало быстрые перемены. В 1850 году фермеру с лошадью требовалось по меньшей мере 75 часов, чтобы произвести 100 бушелей (около 3637 л.) кукурузы. К 1930 году на решение той же задачи уходило всего 15 часов. Соответственно росло и производство: со 173 млн бушелей пшеницы в 1859 году до 287 млн к концу столетия. Трактор изменил все.
Как большинство возникших технологий, первый трактор представлял собой сырую разработку. Он был грубым, медленным и неудобным в управлении, дорогим и опасным, часто ломался, им было трудно управлять, и его было неудобно заправлять. Еще он был склонен к самовозгоранию, особенно это касалось первых моделей, работавших на угле и дровах. Более того, его приходилось вытаскивать на поле лошадьми, а потом еще и ждать, когда он раскочегарится.
Тем не менее в таких богатых и невероятно плодородных штатах, как Огайо, Индиана и Иллинойс, где фермерам охотно предоставлялись кредиты и наличность, первые тракторы быстро стали популярными. Темпы изменений производства снова увеличились в 1892 году, когда появился первый удачный трактор на жидком топливе, превосходивший паровую модель во всех отношениях. Он был легче, дешевле, безопаснее и эффективнее.
Тридцать семь тысяч тракторов работали на американских фермах в 1916 году, когда в Небраске с большой помпой была представлена модель Генри Форда. Сам Форд был убежден, что найдется рынок для 10 млн тракторов, и поклялся продавать их по беспрецедентно низкой цене. Он предвидел последствия появления своей модели: «Я собираюсь распахать австралийский буш и степи Сибири и Месопотамии». К 1940 году количество тракторов превышало 1,5 млн.
Как только трактора с ДВС стали доступными и начали продаваться, за прерии взялись всерьез. В буквальном смысле сотрясающая основы эффективность новых тракторов ускорила сев и сбор урожая, поскольку бороны прокладывали ровные ряды, а сеялки сделали процесс посадки семян единообразным и быстрым. Наконец, комбайны объединили несколько процессов сбора урожая в одной машине, более чем наполовину уменьшив стоимость производства, главным образом путем сокращения применения ручного труда.
К 1960 году 4,7 млн тракторов работали на 3,7 млн ферм, число которых, напротив, начало сокращаться, поскольку эффективность производства вела к укрупнению. В 1960 году количество ферм составляло лишь половину имевшихся в 1940 году, тогда как число тракторов практически не изменилось.
Внедрение трактора имело еще одно последствие, неочевидное для нас, ныне живущих. Оно высвободило миллионы акров сельскохозяйственной земли, когда-то отводимой на прокорм тягловых животных. Поголовье лошадей сократилось с пиковых 25 млн в 1920 году до примерно 3 млн в 1960 году, когда Министерство сельского хозяйства США перестало его отслеживать.
Влияние этого обстоятельства было колоссальным. Как написал в 1958 году экономист Министерства сельского хозяйства США Уиллард Кокрейн, «замена живой силы трактором высвободила порядка 70 млн акров, или пятую часть наших пахотных земель, под производство товарных культур».
Однако выбор «товарных культур» у фермеров был ограниченным. Поскольку новая техника была приспособлена для посадки и уборки какой-то одной культуры, сельскохозяйственное разнообразие фермы снизилось. На новых фермах, возникших на Великих равнинах в первой половине XX века, этой единственной культурой чаще всего становилась пшеница, площади посева которой увеличились примерно с 20 млн акров в 1870 году до 50 млн всего 30 лет спустя.
В Первую мировую войну глобальный спрос на пшеницу временно стал непомерным, а фермеров на душу населения стало меньше, чем когда-либо, из-за урбанизации и необходимости для мужчин принимать участие в военных действиях. Вследствие этого фермы должны были производить больше еды — и они справились с этой задачей, в значительной мере благодаря тракторам.
Пока производство росло, Соединенные Штаты, наряду с другими бывшими и теперешними колониями, поставляли достаточно зерна как на внутренний, так и на мировой рынок, чтобы кормить растущую массу бывших фермеров, ставших рабочими, в стремительно индустриализовавшихся городах Европы и обоих американских континентов, а также армию. Тем временем сельская Европа продолжала хиреть, поскольку люди бросали свои фермы, чтобы попытать счастья на фабриках или в бизнесе, или были вынуждены перебираться фермерствовать туда, где могли больше преуспеть, скажем на американский Запад. Миграция этих слоев населения стала самым массовым трансконтинентальным перемещением людей в истории. Иммигранты новой волны, исполненные амбиций, и не подозревали, что сельскохозяйственный ландшафт, рисовавшийся их воображению, стремительно исчезает.
