Розанова. Три встречи с китайским художником

Автор: Розанова

ТРИ ВСТРЕЧИ С КИТАЙСКИМ ХУДОЖНИКОМ

1

Я художница – сколько себя помню. Первые шаги я делала с мелками в руках. Первое «дай» относилось к фломастерам.

Моими излюбленными игрушками были репродукции. Лёгкие лепестки открыток были столь же обожаемы, как неподъёмные альбомы необъятных форматов с серьёзными текстами, перебивавшими ряд иллюстраций. Серия настенных календарей «Искусство» приводила в такой же восторг, как телерепортажи из знаменитых галерей.

Однако угнетало обилие парадных портретов. Вряд ли их писалось больше, чем картин прочих жанров. Просто искусствоведы любят заострять внимание на человеке, даже уже – из всего человеческого тела только на лице. Сегодня я понимаю, что происходит это по банальным причинам.

Во-первых, во все века портретисты запечатлевали благородных господ, о которых сохранилось достаточно много информации, включая родословную, гастрономические пристрастия и забавные привычки. Хватит на целую лекцию или статью. Попутно можно упомянуть массу исторических фактов и щегольнуть знанием дат. Удобно.

Во-вторых, о портрете проще судить. Большинство людей по-прежнему ценит фотографическую точность отображения, и это несмотря на то, что многие поколения живут бок о бок с фотоаппаратом! Механизм взял на себя труд увековечивать реальность беспристрастно и верно. У художника больше нет необходимости фиксировать правду, и он может наконец посвятить СВОЁ творчество СВОИМ глубинным ощущениям!.. Но чтобы добиться признания у обывателя, необходимо изображать то, что видит обыватель, так, как видит обыватель. А видит он каждый день лица. Огромное количество лиц. И настоящим скорее назовёт того художника, который штампует картины, максимально похожие на фотографии, потому что уж в этом-то он разбирается – где должен быть нос, какого размера глаза. И если автор почему-то изображает лиловую кожу, можно не размышлять над этим, а смело отправлять шедевр на помойку, ведь объективный объектив доказал, что такого не бывает.

А в природе бывает и не такое. Даже самая нелепая туча, нарисованная ребёнком, рано или поздно появится в небе и проплывёт над сомневающимися. Даже самое причудливое сплетение веток, встреченное у прерафаэлитов, встретишь и в реальном лесу.

Луна, лист кувшинки, озеро в центре пейзажа или яблоко для натюрморта сохраняют лишь округлость, ежесекундно меняя свой цвет, освещённость, фактуру.

Если кто-то воскликнет на выставке: «Смотрите, какой неумелый автор! У него камни похожи на яйца», ему растолкуют, что есть такие камни, и существует даже посвящённый им праздник в одном племени. Пристыженный посетитель возвращается в зал портретов, где чувствует себя более уверенным. Возвращается к любимому занятию – судить художников. А если камни в действительности похожи на яйца, яйца похожи на плоды, плоды похожи на птиц в кронах деревьев, а кроны похожи на облака, то как судить?!

То, что пугало других, мне всегда нравилось. Стоит чуть-чуть отойти от парадного портрета, как открываются широчайшие перспективы: неограниченность сюжетов и неожиданность приёмов.

Помимо природных ландшафтов, легко обходятся без человека его собственные вещи. Пустой дворец спокойно живёт своей жизнью. Старинная одежда пуста, как кокон; он пережил свою бабочку на тысячу лет, и он интереснее, чем бабочка. Чеканной чаше, из которой столетиями никто не пил, позволена самостоятельность вместо роли услужливого слуги.

В европейской культуре – едва заметные статисты, в восточной – исполнители главных ролей. Расписные веера и ширмы, инкрустированная перламутром деревянная резная мебель, парчовые ткани с разворачивающимися сюжетами из незнакомой жизни – всё это было так не похоже на мир, окружавший меня, но так созвучно внутреннему миру!

Среди тончайших миниатюр удивительными чужаками казались два размашисто намалёванных жёлто-красных шара. Они расселись на ветке с такими же, будто на бегу набросанными, листьями и выжидающе смотрели на меня.

В ту пору я посещала кружок абстракционизма для дошкольников; моей лучшей работой там считалась яркая акварель как раз в красно-жёлтых тонах, где в центре композиции был круг. Репродукция в книге и моя собственная картина оказались вариациями на одну и ту же тему. Мелодия спетая и мелодия сыгранная. Теперь я не просто осознавала себя художницей. Я отыскала брата по разуму.

Шедевр принадлежал кисти Ци Байши, что тогда мне было неведомо. Имя это я выучила позже.

2

Произошла цепь случайностей. У меня была лучшая подружка. У лучшей подружки был дядя. У дяди была коллекция. В коллекции была синяя марка, выпущенная в СССР в 1958 году, а это значит, что кто-то задолго до рождения дяди по удачному стечению обстоятельств получил письмо именно с этой маркой и добавил её в семейную сокровищницу.

Когда дяде-филателисту надоело его хобби, он подарил всё скопом племяннице, а она передала мне. Так в моём кляссере среди пестроты африканских птиц и бабочек Южной Америки появился скромный монохромный старичок с подписью «Великий китайский художник».

К тому времени, увлёкшись изучением флоры и фауны, я начала потихоньку забывать о своём истинном предназначении. Восторгаясь изобретательностью творца, расписавшего каждую травинку и каждого жучка, я упустила из виду, что нужны также художники иного рода – с кистями, карандашами, ручками. Полномочные представители природы в мире людей, которым под силу вселить в самое чёрствое сердце восхищение планетой Земля и остановить её уничтожение.

Я должна была стать великим художником, и марка напомнила мне об этом. В семилетнем возрасте обычно ещё не утеряна способность говорить с людьми, изображёнными на марках, но сколько я ни прислушивалась, бородатый старичок в круглых очках не отвечал, как становятся великими. И я понесла его знатоку.

В художественной школе у меня было несколько преподавательниц. Все по-своему хорошие. Все по-разному развивали мой талант. По-взрослому говорила с детьми только Наталья Владимировна. Именно ей я поднесла тайну в сложенных ладошках. Никто больше не должен был знать, что ко мне окольными путями – напечатался на марке, влез в коллекцию – пришёл великий художник!

Она узнала его, и её азиатские глаза улыбнулись:

- Ци Байши – это как раз тот, с кого тебе надо брать пример. Ты каждую картину начинаешь свободно и свежо, и я каждый раз тебя останавливаю, когда ты вдруг накладываешь тени.

- Но в музее на всех картинах тени! – возразила маленькая я.

- А ты сходи в другой музей. И увидишь, что объём можно лепить цветом. Или вообще от объёма отказаться. Мы сегодня можем не так строго следовать канонам, как было в прошлые столетия. Глядя на Ци Байши, ты можешь заметить, что он сочетает классическую строгость с современной свободой. У тебя такое дарование, которое, в общем, возможно направить в русло европейской живописи, но гораздо лучше оставить как есть, просто поддерживать, прислушиваться к внутреннему голосу и никогда не идти против своего естества. Тогда ты дашь этому миру гораздо больше, чем ремесленники, копирующие реальность.

В тот день она рассказала мне о китайском мальчике – слишком слабом даже для помощи в крестьянском труде. Это не была легенда о кунг-фу. Герой не встал на путь преодоления, он выбрал не ломать себя. Живя тихо, как цикада за печкой, Ци Байши прожил 97 лет просто потому, что вовремя осознал себя художником. Выбрав дорогу, он не ставил себе цели всегда держаться её. Каждую работу создавал как первую, постоянно пересматривая свои вкусы. Пошёл дальше. Отправился в путешествие. В возрасте, когда другие останавливаются, чтобы обернуться и оглядеть пройденный путь, он неожиданно повернулся от стиля гунби к сеи.

Надо постоянно искать, но искать, не выходя за свои пределы, и углублять, а не расширять поиск – так я поняла историю жизни Ци Байши, когда услышала её.

Над моей кроватью расцвели красные цветы – календарь с «Осенней цикадой на цветках лапины».

3

Прошли годы. Цветное детство сменила чёрно-белая зрелость.

Мне не поставили памятник, как Ци Байши, и не выпустили марку с подписью «Великий художник». Двадцать первый век не жалует рукотворного искусства. Галереи заинтересованы исключительно в интерактивных инсталляциях, а если где-то всё-таки требуется художник, то непременно работающий в фотошопе. Чтобы изучить эту не слишком интересную компьютерную программу, я подала документы на факультет дизайна, в магистратуру. В самый популярный вуз, желанный для многих, но доступный далеко не всем.

При поступлении моё портфолио получило сто баллов из ста. Это означало, что я буду не только бесплатно учиться, но к тому же получу стипендию. А ещё это означало, что я хороший художник. Я кивала в ответ на поздравления, и лицо моё улыбалось, но душа моя ждала другого подтверждения.

Все эти годы я побеждала в конкурсах и участвовала в выставках только лишь благодаря тому, что работы отбирали профессионалы. Они понимали, почему я создаю свои миры из одних только линий и почему этих линий бывает так мало. Чтобы передать движение или взгляд, мне хватает минимума. Всё остальное – цветовые пятна, штриховки, полутона – лишь отвлекли бы внимание от того главного, что я умею выразить. От мимолётного, зыбкого, едва уловимого в гуще приземлённых бытовых подробностей.

Но публика считает иначе. По мнению массового зрителя, чёрно-белое искусство неполноценно. Чёрно-белое кино воспринимают как устаревшее и обходят его стороной, выбирая фильм для приятного вечера в компании. Чёрно-белую фотографию в соцсетях не рассматривают, а требуют «нормальную», то есть цветную и в полный рост, как в каталоге товаров. Чёрно-белую графику воспринимают в качестве этюда к настоящей картине. Настоящая, по мнению обывателя, это написанная маслом на холсте.

Люди, ничего не смыслящие в творчестве, оценивают произведение, исходя из расходов автора. Тот, кто снял мастерскую, купил мольберт, подрамники и грунтовку, называется стоящим художником. Остальных можно не принимать всерьёз. Сколько раз я слышала в музеях насмешки над обыкновенными орешками, испещрёнными необыкновенной резьбой! Сколько раз заказчики пытались сбить цену, указывая на дешевизну моих материалов!

В эту пору отчаянья произошла моя третья встреча с Ци Байши.

По его команде силуэты креветок застыли на плоскости, оставшись, однако, объёмными и движущимися. Техника похожа на «стиль копоти лампы» – знакомое по иллюстрациям Тырсы направление. В сплетении бесчисленных ножек я увидела и колыхание осенних травинок, и морось дождя, и пересечение судеб....

А ещё я увидела родственную душу. Тогда, когда это необходимо. В такой же момент сомнений, как в детстве. Удивительно, что в чёрно-белый период наиболее близким мне оказался тот же самый художник, что и много лет назад – в период увлечённости цветом.

Он стал моей путеводной звездой. Я бросила попытки понравиться русским частным заказчикам и принялась исследовать перспективы на Востоке. Результат не заставил себя ждать: сначала я продала японцам идею инсталляции, затем в Китае запустили производство переводных татуировок по моим эскизам, после – два моих плаката победили на китайском конкурсе.

Небольшой набросок. Графика ручкой и аппликация из бумаги, которую я покрасила сама. Минимальные средства, минималистичная композиция. Успех на моих условиях. Не надо переступать через себя, соглашаясь на сомнительные компромиссы. Глупо в угоду мелкой клиентуре подражать популярным авторам. Только своё, только вглубь! И если на этом пути нужен учитель, живший сто лет назад, пусть так.