Текст: ГодЛитературы.РФ
Ахмет Умит известен у себя на родине в Турции прежде всего как автор детективного цикла об инспекторе Невзате, в том числе уже издававшиеся на русском языке романы «Стамбульский ребус» и «Ласточкин крик». В книге «Врата тайны» он предстает рассказчиком, способным преодолеть границы жанров.
В основе сюжета — история женщины, которая не может смириться с пропажей отца и избавиться от беспокойства о судьбе своего будущего ребенка. И в эту ткань вплетены суфизм, история города Конья, поэт Руми и мистик Шамс Тебризи, а также тайна его гибели.
Можно сказать,что «Врата тайны» — это мистическое приключение в настоящем и прошлом.
Ахмет Умит "Врата тайны"
- Перевод с турецкого Андрея Рыженкова и Аполлинарии Аврутиной
- Астана: Фолиант, 2023. — 396 с.
На камнях была кровь, в небе — полная луна, в саду — запах земли.
В пугающей прохладе тонули деревья. Был сезон цветения зимних роз, свежего дыхания нарциссов. Семь человек вошли в сад… Семь разгневанных сердец, семь одержимых ненавистью умов, семь острых ножей. Семеро проклятых, разрезая на семь частей тишину ночного сада, двигались к деревянной двери дома жертвы.
На камнях была кровь. В саду — пугающая прохлада. Только луна стала свидетелем преступления. Без удивления, без опаски, без страха она глядела сквозь густые ветви высоких тополей. Младший из семи постучал в дверь. Старший позвал хозяина. Семеро одновременно вонзили ножи в человека, вышедшего к ним.
На камнях была кровь, в сердцах семерых — ненависть, луна же изливала невероятный покой. Где-то плакал младенец — младенец жил в одном из домов. Где-то девушка спала в земле — медленно гнило ее тело. Когда нож вонзал самый младший из семи, зашевелилось под могильным камнем гниющее тело той красивой девушки.
Появилась улыбка на лице, которое не смогла изуродовать даже смерть. Когда нож вонзал самый младший из семи, вздох сорвался с запечатанных смертью губ.
На камнях была кровь, семь ножей сотворили семь ран, семь красных ручьев. Семь раз вздрогнуло тело, семь раз вздрогнули семеро, вонзившие в него ножи. Но ни разу больше не двинулось лежавшее под землей тело девушки.
Садом овладела мертвая тишина. Все вокруг, живое и неживое, не издавало более ни звука, словно настала пора Страшного суда.
Молчалива была кровь на камнях. Молчалива была отражавшаяся в крови луна. Высокие тополя, бутоны роз, благоухавшие свежестью нарциссы, пахший землей сад… Все живое и неживое затихло, все утонуло в крови на камнях...
1
Из степи мне навстречу выступил город...
Даже тот факт, что до приземления оставалось всего полчаса, не мог унять моего беспокойства. Мне было ясно, что и потом избавиться от этого настроения не удастся. Не стоило вообще соглашаться на эту работу… А все это Саймон, который считает себя самым прозорливым руководителем на всей земле. Что с того-то, что я говорю по-турецки, что с того, что знаю что-то о турках?! Будто мне только и нужно, что это дело… Полис-то на три миллиона фунтов стерлингов! Лучше бы я ничего о турках не знала, лучше бы никогда раньше не бывала в этом городе. Я с тоской вздохнула, но разве это могло мне как-то помочь? Случилось то, что случилось, да и это всего лишь работа. Чем она отличается от моей поездки в Рио шесть месяцев назад? Там я ничего не знала о бразильцах…
Ладно, в этой стране я хотя бы не буду чувствовать себя слишком иностранкой… Ах да, работа…
Я перевела взгляд на цифры на экране ноутбука, стоявшего у меня на коленях. Цифры глядели на меня так, будто приглашали приступить к работе. И я приступила. Посмотрела на сумму полиса, постаралась пересчитать сумму компенсации по отелю «Рубин»…
Но как-то быстро потеряла концентрацию. Нет, ничего не получается, в голове творится черт-те что, не могу работать. Я закрыла ноутбук и убрала его в сумку. И когда нагнулась, чтобы засунуть сумку под кресло, вдруг испугалась. Вот так, скрючившись в три погибели, не причиняла ли я вреда ребенку? Бред… Ему и двух месяцев нет… Это еще даже не назвать ребенком. Я и так собираюсь избавиться от него, как только вернусь в Лондон… Однако я все же побыстрее выпрямила спину. И тут же наткнулась на любопытный взгляд женщины средних лет, сидевшей рядом со мной. С тех пор как мы сели в самолет, она явно желала со мной поболтать. Откуда я, куда еду, чем занимаюсь… Но я была не в том настроении, чтобы о чем-то разговаривать. Я и сейчас даже не улыбнулась, а просто отвернулась и стала смотреть в окно.
Стояла ясная погода. Заходившее за горизонт красное солнце тянулось к спрятанному за тысячи километров под тоненьким слоем облаков кусочку темно-коричневой земли… К гигантскому, абсолютно плоскому, лишенному лесов и деревьев кусочку земли… Первый раз я проносилась через эту пыльную пустоту на автобусе. Это было где-то двадцать пять лет назад, а может быть, и еще раньше…
Тогда в Конью еще не летали самолеты, и мы приземлились в Анкаре. А после — четыре часа на автобусе. Кругом же бесконечная, до самого горизонта степь. И на этой бескрайней плоскости — чудо: белое-белое озеро. «Папа, а в этом озере живут рыбки?» — спросила я. «Нет, дочка, нет в этом озере никакой жизни, но есть важная для жизни вещь — соль», — ответил он мне, взглянув своими черными глазами на белое-белое озеро. Кажется, мне было лет девять или даже меньше. Мы были вдвоем с папой, мама с нами не поехала. Я заскучала от этой многочасовой плоской долины. «Папа, когда мы приедем?» Отец улыбнулся и закрыл своей правой рукой мне глаза. «Сосчитай про себя до двенадцати». Когда я досчитала до конца, отец убрал руку с моих глаз, и из степи мне навстречу выступил город. Он был великолепен. Я удивленно посмотрела на отца и пробормотала: «Папа, ты волшебник?» Он поцеловал меня в лоб и сказал: «Я просто родом из этих мест».
В то время все, что он говорил и делал, имело для меня большое значение, но потом… Потом, когда он ушел из семьи… Из-за того, что я вспомнила отца, разволновалась только больше. Он был худым, среднего роста человеком с короткими темно-русыми волосами.
Огромные глаза, похожие на большие черные виноградины. Тонкие брови, удивительно подходившие его узкому лбу. Острый нос с горбинкой. Окаймляющая все лицо рыжеватая, с проседью борода…
И извечная, непреходящая грусть лежала печатью на его длинном худом лице. Грусть мало кого красит, но именно моему отцу она добавляла странную красоту. Моей матери это очень нравилось.
«Я никогда не видела человека, которому так бы шла грусть», — говорила она, целуя его в губы. Отец стеснялся, наверное, хотя этого я уже не могу вспомнить. Но его тонкое бледное лицо и грусть в черных глазах я забыть не смогла. Хотя и очень хотела… Потому что отец ушел от нас, ничего не объяснив; ушел к тому же к мужчине.
Чтобы прогнать мысли об отце, я отвела глаза от окна и просто смотрела вперед. Но любопытный взгляд соседки не дал мне развеяться. На этот раз я не отвернулась, а закрыла глаза и слушала только гул самолета. Если бы еще не это беспокойство внутри меня… Я старалась не думать ни о чем. Ни о растущем в моем животе ребенке, ни о бросившем нас отце, ни о городе отца, в который мне пришлось поехать, хотя совершенно не хотелось… Оторваться бы от прошлого, настоящего и будущего. Исчезнуть в темном, самом глубоком и самом спокойном саду сна… Отдать свое тело, разум и сердце воле этой пустоты...
2
Ее зовут Карен, а не Китья
И тогда я услышала голос… Мужской голос… Мягкий, теплый, полный любви. Сначала я не могла разобрать, что он говорит, и стала вслушиваться. Это было скорее бормотание, наполненное мягким укором и любовным упреком. И тут я поразительно четко услышала: «Кимья… Кимья… Кимья-ханум…»
Я вздрогнула и открыла глаза. Сначала посмотрела на сидящую рядом со мной женщину, но та, казалось, утратила ко мне всякий интерес, вперилась взглядом в электронное табло, чтобы понять, когда мы наконец сядем. Я с любопытством обернулась назад, но кресла за мной пустовали. Поглядела вперед — там сидела молодая парочка. Нет, никто здесь не мог сказать «Кимья». Верно, привиделось во сне. Но когда я успела уснуть? Значит, закрыла глаза и отключилась… И тут я снова будто услышала этот голос — в оживших воспоминаниях. «Кимья… Кимья-ханум!» — уже очень давно никто мне так не говорил… С тех пор, как от нас ушел отец.
Только отец называл меня Кимьей… И Шах Несим… Друг отца, его сердечный товарищ, человек, который его у нас отнял. Он тоже называл меня «Кимья-ханум». Высокий, с длинным лицом и длинными пальцами. У него были светло-коричневые, почти желтые глаза, которые всегда смотрели с любовью. Или мне просто так запомнилось. В моих воспоминаниях, связанных с ним, не было ничего плохого… Ну, кроме того, что он забрал у нас отца. Когда моя мать сильно злилась, называла его желтоглазым дьяволом. Но со временем боль ушла из ее сердца, и она стала меньше говорить о нем плохого. «Может быть, они даже счастливее нас, — говорила она, — да, они эгоисты, но гораздо более удачливые, потому что у них есть цели, ради которых они способны отказаться даже от самых любимых своих людей». Хотя я тогда и не могла до конца понять, что это были за цели, вполне сознавала, что они связаны с религией, верой. Все, что я слышала от отца, все, что прочитала в книгах, которые он мне давал, все сказки, одна красочней другой, притчи, молитвы, большинство из которых я забыла… Да, все это должно было быть связано с религией. Уже подростком я старалась понять своего отца, чье лицо не стиралось из моей памяти, и этого желтоглазого шейха. Я хотела найти причину. Справедливую причину, которая заставила любившего меня до безумия отца вдруг уйти из семьи. Но не смогла. Хотя даже моя мама простила и отпустила его, у меня не получилось. Именно из-за произошедшего я почти не пользовалась именем Кимья, которым он меня называл.
Да и никому, начиная с мамы, это имя не нравилось. Даже за то недолгое время, пока она увлекалась Востоком, она ни разу не назвала меня Кимьей — для нее я всегда была Карен. Отцу она не мешала обращаться ко мне как к Кимье, но один раз запретила это Шаху Несиму. Это произошло за два месяца до того, как отец нас покинул. В тот раз Шах с отцом, как они обычно это делали, надолго заперлись в комнате и не выходили наружу. Ненадолго в дверях появился Шах Несим. «Кимья, Кимья-ханум, — позвал он меня, — ради Аллаха, принеси, пожалуйста, стакан воды».
Мы с мамой как раз сидели в гостиной, и тут она разозлилась.
Разозлилась не на просьбу этого человека, а на то, что он столь долгое время проводил с ее мужем в закрытой комнате. Она воскликнула: «Ее зовут Карен, а не Кимья!» После поднялась и сама принесла наполненный до краев графин воды. Шах Несим не выказал ей никакой обиды и, приняв от нее через приоткрытую дверь графин, сказал: «Да пребудет с вами милость Аллаха».
Моя мама будто взбесилась: ведь этот человек не давал ей в ее же собственном доме зайти в комнату ее собственного мужа! Но обычно мама прятала гнев в себе, по крайней мере, пока я училась в школе.
Потом Шах Несим перестал появляться в нашем доме. Возможно, именно поэтому отец от нас ушел. Я никогда не говорила об этом с матерью. Это было совсем неважно. Правда была совершенно ясна. Какой бы ни была причина, отец ушел от нас — и ушел к мужчине. С тех пор никто не называл меня Кимьей, даже во сне.
Но сейчас, когда я закрыла глаза всего на миг…
Или это был не сон? А если отец и Шах Несим сейчас в самолете? Хотя я и понимала, что это чушь, все же не удержалась от того, чтобы хорошо осмотреться по сторонам. Моя любопытная соседка озиралась вместе со мной. Конечно, ни Шаха Несима, ни моего отца тут не было С вами все в порядке? — спросила наконец женщина, не удержавшись. — Ничего плохого не случилось?
Я заставила себя улыбнуться.
— Со мной все в порядке, просто искала стюардессу.
«Надо успокоиться», — подумала я, усаживаясь удобнее. Очевидно, что все мне просто приснилось. Перелет из Лондона в Стамбул был долгим, потом я сразу побежала на пересадку в Конью…
Вот и почудилось. Да и прошлой ночью я нормально не выспалась.
Нервничала весь вечер, хотя рядом и был Найджел… Ладно, в конце концов, это всего лишь деловая поездка. На выходных я снова буду в Лондоне… Я вспомнила маму, Найджела. И когда подумала о Лондоне, мне полегчало, даже проблемы больше не казались слишком серьезными… Хорошо, если бы удалось еще немного вздремнуть перед посадкой. Я снова закрыла глаза, но тут же вздрогнула от внезапно зазвучавшего голоса… Нет, теперь обращались не только ко мне, стюардесса говорила всем: «Уважаемые пассажиры, пожалуйста, приведите ваши кресла в вертикальное положение и пристегните ремни, наш самолет заходит на посадку».
