Автор: Елена Сафронова
…Одним из первых воспоминаний девочки было такое: она сидит на коленях дедушки, а тот, бережно придерживая ее теплыми большими руками, наклоняясь к её уху, доверительно говорит:
- - Шаловливые ручонки,
- Нет покою мне от вас!
- Так и жди, что натворите
- Вы каких-нибудь проказ!..
Девочка немножко удивлялась: сейчас она ничего предосудительного не делала, пригревшись в дедушкиных объятиях, какие тут проказы?.. Да и вообще она была смирным и не шаловливым ребенком. Только позже (когда и как – не уловила) девочка узнала, что дедушка обращался к ней словами поэта Алексея Плещеева. Дедушка часто «разговаривал» стихами.
«По социальному происхождению рабочий», – писал дедушка в анкетах на протяжении своей долгой жизни, большая часть которой прошла в Советском Союзе – и закончилась вскоре после его официального распада. Рабочими на крупном подмосковном заводе были и отец дедушки, и дед. Но большая семья жила в крепком патриархальном доме и обеспечивала себя, помимо жалованья мужской половины, солидным крестьянским хозяйством, требовавшим ежедневного труда. Видно, картины сева, жатвы, молотьбы, неприхотливых сельских забав запечатлелись в дедушкином уме и сердце – и в старости он любил и читал по памяти прежде всего стихи о деревне.
- - Вот моя деревня,
- Вот мой дом родной! –
со вкусом декламировал дедушка, даже зажмуриваясь от удовольствия.
- - Вот качусь я в санках
- По горе крутой!
- Вот свернулись санки,
- И я на бок — хлоп!
- Кубарем качуся
- Под гору, в сугроб, –
тут он шутливо «ронял» внучку, как всегда, уютно устроившуюся на его коленях. Она не пугалась, уверенная в надежности дедушкиных рук, а заливалась счастливым смехом, в точности как те мальчишки из стихотворения. Дедушка обычно дочитывал до слов: «Мне в сугробе горе, а ребятам смех!». А когда они с девочкой ходили гулять по зимней поре, рисовал на снегу прутиком, как выглядели те санки, что стремглав летели с горы и весело переворачивались. Внучку поразило, что сани снизу промазывали навозом и заливали водой – получилась крепкие и скользкие полозья.
Дедушка уважал поэта Некрасова. Самой любимой его вещью сызмальства был «Генерал Топтыгин». Он мог продекламировать длинное стихотворение внучке почти целиком, как девочка убеждалась, сверяясь с изумительно красивой книжкой – на картинках жили бестолковый поводырь, добросердечный ямщик, медведь в розвальнях и растерянный смотритель. Ярких детских книжек в тонких обложках, но с нарядными картинками, у нее было много. О ее культурном развитии заботились, покупали все книжки, что можно было достать в скуповатых ассортиментом магазинах. Взрослые по очереди читали девочке эти книги. Они долго не догадывались, что девочка уже читает сама. Не просто бегать глазами по строчкам, а выуживать из них информацию она приучилась так легко и непринужденно, что сама не заметила. Читать про себя ей было комфортнее, чем слушать чужое чтение – даже дедушкино! – и чем самой читать вслух. Но совсем другое дело было, когда дедушка переходил на свой любимый язык – стихотворные строки.
Когда что-то шло не так, дедушка приговаривал финал «Топтыгина»:
- А смотритель обругал ямщика скотиной!
Народный юмор дедушка ценил даже не в исполнении Некрасова или Плещеева. В добродушном настроении дедушка рассказывал целую историю о слуге, которому барин приказал заварить чаю – а тот от души заправил напиток перцем, луком, петрушкой, мукой и маслом. Баллада была длинная, дедушка вспоминал три четверостишия – самые драматичные.
- - "Чай готов, извольте кушать",
- Снял я с барина пальто. -
- "Молодец, всегда так слушай
- И хвалю тебя за то".
- "Это что ж за образина,
- Ты чего мне наварил!
- Ах ты, пешка, ах, дубина,
- Чтобы пес тебя схватил".
- Долго думал, удивлялся,
- Чем я мог не угодить,
- А потом я догадался –
- Позабыл я посолить!
Дедушка не знал, кто автор этих стихов. Говорил: народное творчество, народное слово. Став старше, девочка много раз пыталась выяснить авторство анекдота про барина и простодушного лакея. Увы – даже Всемирная паутина не помогла… Так и остались стихи – безымянным присловьем из детства, над которым дедушка всякий раз искренне смеялся.
Рабоче-крестьянское происхождение и воспитание старших членов рода – прадедов и прапрадедов, которых девочка, разумеется, не застала, сформировали дедушку убежденным коммунистом, верящим во все идеалы светлого будущего. Он рассказывал девочке о революции 1917 года. Но поскольку ему в ту пору было всего лишь семь лет и проживал он не в эпицентре событий, а на селе, приходилось привлекать литературу и для того, чтобы просвещать внучку. В её личной библиотеке было множество книг с названиями вроде «Юные борцы революции» или «В тот памятный майский день». А в памяти оседали стихи, которые дедушка произносил совсем иначе – не с добродушной иронией «Топтыгина», не с усмешкой «Чай готов», а с выражением пылким и непреклонным (много позже девочка поняла, что это называется пафос).
- - Мы с тобой родные братья:
- Я – рабочий, ты – мужик,
- Наши крепкие объятья –
- Смерть и гибель для владык.
Или:
- - Вставай, поднимайся, рабочий народ!
- Иди на врага, люд голодный!..
Когда девочка пошла в школу, строчка из дедушкиной излюбленной «Рабочей Марсельезы» еще видоизменилась. Теперь по утрам она звучала так:
- Вставай, поднимайся, учебный народ!..
Дедушка будил внучку и другими поэтическими композициями. Чаще других он читал:
- - Дети! В школу собирайтесь –
- Петушок пропел давно.
- Попроворней одевайтесь!
- Смотрит солнышко в окно.
- Человек, и зверь, и пташка —
- Все берутся за дела;
- С ношей тащится букашка,
- За медком летит пчела.
Отчего-то девочке казалось, вне всякой логики, что дедушка сам сочинил этот бесхитростный текст. Хотя она прекрасно знала, что стихов он не пишет. Но к рифмованным строчкам дедушка никогда не был равнодушен. Хотя авторов не всегда знал. «Чай готов» был не единственным «анонимом» в его поэтической коллекции. Кто написал «Дети, в школу собирайтесь», девочка узнала едва ли не студенткой: Константин Ушинский с молодым коллегой Львом Модзалевским. Ушинский был мастером нравоучительных стихов и сказок. Дедушка, что греха таить, тоже отличался назидательностью. Но стихотворные наставления впитывались проще – естественно, как воздух.
По мере того, как девочка взрослела, взрослела и поэзия, с помощью которой дедушка общался с нею. Когда в школе начался курс истории Отечества, стар и малая вместе проходили его со стихами князя Толстого Алексея Константиновича, автора «Князя Серебряного». Роман дедушка, кажется, и не читал, а вот стихи Толстого любил повторять:
- - Князь Курбский от царского гнева бежал,
- С ним Васька Шибанов, стремянный.
- Дороден был князь. Конь измученный пал —
- Как быть среди ночи туманной?
- Но рабскую верность Шибанов храня,
- Свого отдает воеводе коня:
- «Скачи, князь, до вражьего стану,
- Авось я пешой не отстану!»
Девочка замирала от сочувствия Ваське Шибанову, который еле-еле догнал князя за границей – и тут же, не дав себе передышки, отправился назад к Грозному с обличительным письмом Курбского. Прочитав письмо, Иоанн разгневался и повелел пытать Василия, чтобы тот выдал сподвижников Курбского. Но Шибанов отвечал одно – и тут у дедушки вздрагивал голос, а у девочки наворачивались слезы:
- - Царь, слово его все едино:
- Он славит свого господина.
Мало каким литературным героям дедушка и внучка сопереживали острее. Верность Шибанова господину дедушка трактовал как верность долгу – ведь сам он был верен всем взятым на себя обязательствам всю жизнь и не представлял, как люди могут существовать иначе. А девочке просто было жаль человека, подвергнутого таким мучениям, но славившего своего господина – предавшего слугу, что понимал он сам и подспудно ощущала читательница.
Историю Наполеоновского нашествия дедушка иллюстрировал «Песней старого гусара» Дениса Давыдова:
- - Говорят умней они…
- Но что слышим от любова?
- Жомини да Жомини!
- А об водке — ни полслова!
- Где друзья минувших лет?
- Где гусары коренные,
- Председатели бесед,
- Собутыльники седые?..
Один раз с дедушкой вышел конфуз. Он хотел, чтобы внучка тоже попробовала писать стихи. Только хорошие! Это значило: внятные, складные, запоминающиеся и обязательно поучительные. Например, о том, как важно ходить в школу и хорошо учиться, чтобы стать достойными гражданами своей страны. Но девочка не любила школу и получала не слишком высокие оценки, чтобы кому-то читать морали на эту тему. Тогда можно написать о Советской Родине! Девочка пыталась сочинять, подсматривая в опубликованных в «Пионерской правде» стихах якобы её ровесников рифмы и фразы. Получалось криво и скучно, девочка куксилась, не желая становиться на тернистый путь поэзии. Дедушка был упорен. Он предлагал внучке просто описать пейзаж. Мы живем на самой красивой Земле во Вселенной, такая красота вокруг хоть летом, хоть осенью, и даже зимой!.. У девочки не получалось воспеть природу. Однажды, чтобы вдохновить ее, дедушка принес томик Есенина и начал читать длинное стихотворение с середины:
- Устав таскаться
- По чужим пределам,
- Вернулся я
- В родимый дом.
- Зеленокосая,
- В юбчонке белой
- Стоит береза над прудом.
- Уж и береза!
- Чудная…
Тут дедушка почему-то запнулся. «Таких… таких… и женщин не найдешь, – как-то скомкано произнес он и поднялся. – Ну ладно, тебе завтра в школу». Конечно же, назавтра девочка тишком открыла есенинский сборник и довольно быстро нашла стихи про березу. Это оказалось пространное стихотворение «Мой путь», и школьница догадалась, почему дедушка начал его читать не с первых строк. Он благоразумно пропустил «на кой мне черт», «навоз», «мочу рязанской кобылы» – и думал, видимо, что отыскал лирическую страничку. Действительно, лирично:
- Уж и береза!
- Чудная… А груди…
- Таких грудей
- У женщин не найдешь.
Ничего опасного в этой метафоре девочка не нашла. В школе ей почти каждый день приходилось слушать кое-что похлеще. Но она не сказала об этом дедушке. Как и о том, насколько ее насмешил пассаж:
- И помню, дед мне
- С грустью говорил:
- «Пустое дело…
- Ну, а если тянет —
- Пиши про рожь,
- Но больше про кобыл».
Девочка подумала, что дед Сергея Есенина воспитывал и наставлял его так же, как её любимый дедушка её саму.
Когда же внучка (так и не осилившая даже подросткового стихосложения) собралась поступать на истфак, дедушка подал ей замечательную идею стихотворения, по которому можно учить всю не только русскую, но и мировую историю. Опять Алексея Толстого.
- - Послушайте, ребята,
- Что вам расскажет дед.
- Земля наша богата,
- Порядка в ней лишь нет.
- А эту правду, детки,
- За тысячу уж лет
- Смекнули наши предки:
- Порядка-де, вишь, нет.
- И стали все под стягом,
- И молвят: «Как нам быть?
- Давай пошлем к варягам:
- Пускай придут княжить».
- И вот пришли три брата,
- Варяги средних лет,
- Глядят — земля богата,
- Порядка ж вовсе нет…
- Это длинное стихотворение, Лялечка, и в каждом почти куплете повторяется: «Земля у нас богата, порядка только нет», – сказал дедушка со странным чувством, которое старшеклассница не смогла разгадать. Ей было невдомек, что дедушка сам уже чувствовал себя как тот «гусар коренной» из грустной песни Дениса Давыдова, утративший и круг друзей молодости, и всякое понимание собственной жизни. Телевизор, радио и газеты твердили о перестройке и о «новом мЫшлении» – а дедушка все менее вписывался в это мышление со своими идеалами и представлении о правильном существовании человека. Порой он спорил с телевизором и с гладкими умными физиономиями с галстуками, что вещали оттуда. Девочке казалось это старческой причудой. Та затаённая горечь в голосе дедушки – единственный смутный намёк на бесполезность прожитых лет и совершенных дел, который прямой и бескомпромиссный человек себе позволил – до внучки дошла поздно. Когда уже не у кого было попросить прощения за подростковый скепсис, за проползающие в мозгу противными червяками слова «вот дед чудит!..».
…Мужчины подняли на плечи гроб, обитый красным – священным для дедушки цветом. Понесли скорбную ношу к выходу из тесной квартиры. Дедушка лежал в гробу, как царевич из баллады Толстого «Канут» в своей ладье:
- «В ладье не вернулся царевич домой,
- Наследную вотчину вскоре
- Сватья разделили его меж собой —
- Ой море, ой синее море!
- У берега холм погребальный стоит,
- Никем не почтён, не сторожен,
- В холме том убитый царевич лежит,
- В ладью расписную положен».
Мертвое лицо заострилось и посинело, изменилось до неузнаваемости. Девочка старалась не смотреть на него, чтобы этот страшный облик не затмил привычный добрый образ дедушки. Домочадцы потянулись за гробом.
У подъезда была суета. Люди топтались в бурой соляно-снежной каше. Дедушку пришел проводить не только весь многоквартирный дом, старшим по которому он добровольно вызвался быть на пенсии – и тянул эту лямку до тех пор, пока совсем не обессилел. Он был отличным старшим по дому – бескорыстным, ответственным, неравнодушным. Хлопотал за весь квартал, где то воду подавали с перебоями, то во дворах асфальт истирался до щебня, то качели ломали. Потому к катафалку подтянулись совершенно незнакомые люди. Немолодая женщина, которую девочка видела впервые, рыдала, точно вдова – а девочкины бабушка и мама стояли с напряженными окаменевшими лицами – и повторяла: «Какой же он был хороший человек! Очень хороший человек!». Девочка не знала, что у нее самой с лицом. Но внутри у неё царила леденящая пустота, и ей казалось, что черты её тоже смёрзлись.
Все расселись в «Газели». Внучку усадили в кузов рядом с закрытым кумачовым ящиком. Мать и бабушка уместились возле шофера. Девочка отвела от гроба глаза и посмотрела на окна своей квартиры. Дедушка уезжал из квартиры навсегда – и до внучки внезапно дошел простой и страшный смысл оборота про последний путь. Машина тронулась, дом поплыл вбок, окошко из вида исчезло…
- - …Саврасушка, трогай!..
- Натягивай крепче гужи!
- Служил ты хозяину много –
- Последний разок послужи, –
раздался в голове внучки дедушкин голос. Старик всегда выделял поэму Некрасова «Мороз – Красный нос» и читал наизусть из неё целые фрагменты. «Это настоящее русское искусство!» – уверенно говорил он. И сейчас девочка почувствовала, будто в середине груди у нее становится немного теплее.
Она еще не ведала, что великое русское слово, слово дедушки, остается с ней навсегда.
