Автор: Таня Николаева, г. Ижевск
– Меня зовут Анна. –
Улыбнулась старушка керамическим ртом и важно потянула пепельно-розовую прядь за ухо – как будто поправила корону.
– Доктор, маму зовут Елена Сергеевна. Она придумала недавно быть Анной. Иоановной, конечно. Какой ещё? Вчера меня по этому поводу чуть не отправили на скотный двор. Сегодня вот государыня в милости. Соизволили со мной поехать. История такая: мама начала складывать… ммм… г… какашки в шкаф.
Психиатр с удовольствием разглядывал женщин, особенно ту, что помоложе. Ему нравилось, что она такая вся ладненькая и что покраснела, подбирая слово. «Говно оно и есть говно, – думал доктор, но оно бы очень испортило сейчас тебя, красавица».
– В маминой комнате просто уже не хватает воздуха. Раньше все её чудачества были на виду, а сейчас – запах есть, а следов – как не бывало. Пошли на запах в итоге. Нашли. В шкафу. В супнице под крышкой. Фу!
– Деменция, что поделать. Но у каждого в шкафу своё… фу.
Доктор порадовался, что так рассудительно-философски мыслит, и тут же придумал, что на пенсии станет писателем. А из историй непременно сотворит, например, фуа-гра какой-нибудь. Или конфетку. Хоть и походила каждая деменция на другую, но в симптомах всё-таки имелись нюансы. Может, потому что пациенты приближались к финишной черте, пробежав дистанцию не по прямой, а тропами.
Лёгких путей, похоже, не искала в своей жизни и Анна, она же Елена Сергеевна, она же свекровь Надежды, которая водилась со старушкой на старости лет. Сын Елены Сергеевны и Наденькин муж в одночасье ушёл к женщине помоложе, но главной причиной смены декораций стала мать. За одни сутки пребывания с ней в одной квартире можно было превратиться в законченного психа. Тут куда угодно уйдёшь. Поэтому Надя мужа не осуждала. Елена Сергеевна – тем более. Отряд не заметил, что боец незаметно покинул поле боя.
*****
Леночка родилась, пробыв в утробе своей матери 8 месяцев. Егоза, нет бы подождать, когда мама закончит писать диплом. Но сначала лопнуло терпение, потом – околоплодный пузырь. Срочно вызвали скорую, и уже через час было известно, что Леночка, а не Коля.
– Восьмимесячные не живут. –
Заявила новоявленному расстроенному отцу соседка по коммуналке Наташа, опрокидывая в себя рюмку водки по случаю появления человека на свет. Ей было всё равно, наследник или наследница, был бы повод.
– Замечательная будет девочка! –
Похлопала младенца по синей попке акушерка.
Леночка услышала, но виду не подала, будто и не про неё говорят. Приехала домой на такси (с ума сойти – 3 рубля отдали шофёру, чтобы доставить королевишну) и орала, как оглашенная, сутки. Передохнув часа два, следующую паузу взяла лишь через 9 месяцев. Наташа стучала в стену, а потом в дверь:
– Вы будете заниматься ребёнком?
Молодые родители не знали, как заниматься, поэтому просто по очереди трясли кулёк с малышом. В девять месяцев девочка пошла загнутыми колёсиком ножками. Кричать было уже неинтересно, куда интереснее занятие – втыкать мамины разбросанные шпильки в розетку и влезать в тазик с замоченным бельём, оставленный Наташей на общей кухне прямо на полу.
– Бес, а не девка. Держите её, пока не выпорола! –
Угрожала соседка, но на этом и всё.
Леночка сама решала, когда прекращать боевые действия. Однажды искали её час, пока Наташа не догадалась заглянуть под диван: девочка, обняв книжку, мирно спала в клубах серебристой пыли. С этого момента в комнатах – Наташиной тоже – тщательно вымывались углы и появлялись вместо пикающих осликов, посудки и кукол книги.
Читать самостоятельно Леночка начала на рубеже 4 лет, чем больше всего приводила в восторг бывшую двоечницу маляршу Наташу. Она, оставшись в старых девах и прилепившись к семье соседей, с удовольствием играла с их смышлёной дочкой.
– Тётя Наташа, давай, ты будешь Красной армией, а я – Мальчишом Кибальчишом. За мной! Мы наступаем!
– Урааа! Б…ть!
От избытка чувств Наташа взмахивала красным пионерским галстуком, невесть как сохранившимся со времён её детства, пришпоривала табуретку и нецензурно радовалась наступлению. Плохиши врассыпную разбегались в разные стороны кухни, но иногда приходилось их давить прямо ногами или бить тапочком. Они хрустели под давлением армии и погибали геройской смертью.
Командир Леночка не знала и не признавала поражений. Победа была всегда за ней. В первом классе она сразу заняла позицию лидера, коллектив первоклассников капитулировал единогласно. В 7 классе Елена возглавила Совет дружины, а в 8-м – комсомольскую организацию. В педагогическом вузе девушка, в которой было всё прекрасно: и ноги, и руки, и 36 зубов, и «пятерки» в зачётке, вступила в партию. Через некоторое время партия, как и следовало ожидать, сказала: «Надо!» И Елена Сергеевна в 32 года подписала приказ о назначении её директором школы.
Жизнь качала её на ручках и ни разу не подставила подножку. Ясный и живой ум, образование, интеллект, темперамент, характер Елены – всё подходило под личность руководителя. Руководителя, который привык покорять и побеждать. То, что она родила сына, а его отца выставила за дверь как не соответствующего её статусу, тоже было занесено в графу «Победы». Елена Сергеевна не прощала коллегам ни одной из человеческих слабостей. Она не умела просить – только приказывать. Позиций в любом споре всегда существовало две: неправильная и Елены Сергеевны. Она не оставляла на полпути ни малейшего конфликта. «Жизнь – борьба, в борьбе счастье!» – любила повторять Елена Сергеевна фразу, авторством приписанную Котовскому. Но, глядя в зеркало, Елена Сергеевна видела сердечную и демократичную женщину. И отражение, в общем, её не обманывало. Елена Сергеевна искренне любила людей, детей и помогала всегда от души, если даже и не просили. «Добро должно быть с кулаками», – поставила точку директор и лишила иногда выпивающую мать одной из учениц родительских прав.
*********
Вот уже три часа Елена Сергеевна маялась в очереди. Сосредоточив взгляд на одной точке, она вдруг увидела, что точка превратилась в таракана. Ну, конечно, здесь полно этих тварей. Наверное, ещё и клопы. Рядом женщина, как будто нажали кнопку «вкл.», принялась петь на одной ноте, ни к кому не обращаясь:
– Я не знала, что это наркотики. Я не зналааа. Дочь бросила Юрку, когда ему исполнилось 3 года. Ушла в магазин и не вернулась. Потом уже соседи сказали, что она уехала с каким-то мужиком. И 15 лет не приезжала к сыну. А я же всё для него. Я же работаю, чтобы у него было всё, как у людей. Когда пришла милиция, я думала, ошиблись. Как он, Юрка-то, орал потом на меня. Что я, старая дура, пускаю всех в дом, не спрашивая. Но я не верю, что Юрка виноват. Отпустят. Бананы вот попросил.
«Отпустят, конечно. Жди. Не виноват. Разве тут есть виноватые?» – усмехнулась про себя Елена Сергеевна. Подходила её очередь, и она напряглась, чтобы не пропустить.
Ввалился плотный мужчина, молча окинул толпу взглядом, подпёр тяжёлую металлическую дверь камнем и вышел. Вернулся с огромной коробкой. Следом появился парень лет сорока – из породы вечно молодых и вечно пьяных, волоча огромные сумки. Они вышли ещё раз, и ещё. Возвращались сосредоточенно со следующей партией груза.
– Сейчас мы. –
Наконец, объявил мужчина. И поправил золотую цепь на шее.
Очередь давно ждала, в кого бы вцепиться. Требовалась разрядка.
– Я с семи утра занимала, не пущу –
Сразу заверещала тётка, сидящая на низком старте у решётки.
– Совсем обнаглели уже. –
Поддержала женщина с бананами.
Начались галдёж и суматоха.
Елена Сергеевна встала с колыхающимся у горла сердцем и подошла к решётчатой двери, отделявшей тюрьму от её сумы и свободы. И, как только оттуда вышел человек, юркнула к одному из окошек. Мужик с цепью спокойно вошёл следом, держа на весу одну из коробок. Елена Сергеевна легла грудью, но тщедушная грудь не помогла. Контролёр в погонах сержанта лениво раздвинула небрежно накрашенные губы:
– Женщина, зайдёте следующей.
И столько было непререкаемой власти в этих словах и презрения, что Елена Сергеевна поняла сразу – бесполезно. Удивительно, что 7 коробок и два баула – она посчитала – были приняты за 3 минуты. Везде блат. А очередь вернулась на круги своя.
– Больше орали. –
Миролюбиво сказала Цепь. Парень вынул камень из проёма, дверь лязгнула – продолжайте со своими передачами. Елена Сергеевна стала вынимать продукты.
– Сигареты буду ломать. В курсе? –
Поинтересовалась контролёр одними губами.
– Мне всё равно. Сын не курит. Это в камеру.
– Так. Колбасу не возьму. Температурный режим не подходит.
– Копчёная же…
– И что? Читайте условия хранения. Не возьму. Что там ещё у вас? Почему в описи нет печенья? Дописывайте. Сидели полдня и не могли заполнить бумагу, как следует. Читать-то умеете?
Читать Елена Сергеевна умела Достоевского и Толстого, а бегающие перед глазами строчки памяток на стенах приёмного тюремного «покоя» она никак не могла поймать. Уж как получилось.
Закончив унизительную процедуру, Елена Сергеевна вышла на улицу. Весна уже окончательно перешла в лето. Природа добавляла в нежную зелень капли ультрамарина, пробуя на глаз, достаточно ли насыщенно получается. Елена Сергеевна заметила, что девушки переобулись в босоножки. Но это была жизнь, а Елена Сергеевна замерла на стопе. Вот уже полгода она не плакала, почти не пила и не ела. Сейчас она придёт домой, вытянет ноги и будет спать до утра. Утром понадобятся силы. Утром на работу.
*****
Когда же Елена Сергеевна окончательно сломала сына? Когда обыскивала в поисках сигарет его карманы и портфель, чтобы пригвоздить Вовку к стене позора. Когда за полученную «четвёрку» пятиклассник стоял до вечера в углу? Когда трижды заставляла перестирывать носки и столько же перемывать пол?
Вова поступил в музыкальную школу. И в рисовальную тоже. В художке директор хмыкнул:
– Мама решила, что сын должен стать Пикассо?
– Это уже не ваше дело, ваше дело – научить. –
Заткнула фонтан Елена Сергеевна.
Ещё Вова ходил танцевать и в футбол. И ни разу мама не спросила его, а чего же он хочет сам? Оказалось, сын хочет выпивать. Сначала Вовка пил тихо, потом всё громче и громче. Пьяный, он не боялся матери и говорил ей гадости. Елена Сергеевна терпеливо выслушивала бред сына, а утром, намотав на кулак ремень, била, куда придётся и куда успеет.
В 20 лет Вовка женился.
Юлю её мама не била, а просто любила. И в ответ на заявление свекрови, что жить они будут общим домом, невестка ответила твёрдо:
– Мы будем пока снимать, позже возьмём ипотеку. Не расстраивайтесь, мы будем приходить в гости.
Елена Сергеевна не расстраивалась. В гости она приходила сама, категорически при этом утверждала, что унитаз – лицо жены. И холодильник тоже. Понятно, что все лица были кривы. Затем Елена Сергеевна садилась за стол, который сама же и накрывала, и принималась за обсуждение коллег.
–Вов, ты помнишь Сан Саныча? Химию у вас вёл. Представляешь, продал квартиру и сдал свою мать в дом престарелых. Ну, нормальный? Я никогда не позволю себя куда-то сдавать. Слышишь? Я не макулатура.
И, понизив голос, добавляла что-то типа:
– И умру я в своей постели. Беспомощности своей не допущу. Ни за что. Пусть твоя Юля не радуется.
…Обыск в квартире Елены Сергеевны начался вечером, когда все соседи уже были в сборе после своих бесконечных работ. И все, к кому в дверь позвонили, с радостью согласились быть понятыми. Искали печати. Самое интересное, что нашли – целый мешок разных оттисков на разные ИНН и ОГРН лежал под ванной, куда сама хозяйка не заглядывала никогда. Там же нашли поддельные паспорта и ещё разные документы.
Вова придумал «бизнес», такой, чтобы не работать, а есть. Наелся.
Начались допросы, очные ставки и снова обыск.
Когда Елена Сергеевна вместе с Юлей продали всё ценное, чтобы оплатить адвокатов, Елена Сергеевна взялась интересоваться стоимостью внутренних органов. Цена на почки разнилась от сайта к сайту.
– Мам, у тебя никогда не было времени поговорить со мной. Да у тебя и желания не было, –
Вова сидел на «домашке», мать – на больничном, и, наконец, они встретились.
– Ты же придумала, что ты Бог, мама. Ты думала, что всё, тотально просто всё можно контролировать, что жизнь будет двигаться только так, как решила ты. Ты даже за своих учителей решаешь, покупать им квартиру или ехать на море. Ты увольняешь за одно опоздание. А ведь никто не Бог, кроме Бога. Не надо продавать почку. Мама, я прошу тебя. Отпусти. Меня отпусти, Юльку отпусти – пусть всё идёт, как идёт. Жизнь мудрее нас. Может, это вообще наши лучшие дни – мам, мы разговариваем. Мам, никто не ткнул в тебя пальцем в твоей школе. Люди великодушны, они жалеют тебя. Меня посадят, а ты найди того, кому хуже, чем тебе. Не знаю, в детский дом иди работать. Мама, я люблю тебя, но с тобой очень душно. Мама, слышишь?
*****
Вова освободился зимой. Над ним не издевались, но сама по себе жизнь в камере размером в 6 квадратов на 8 человек была пыткой. Тут же справляли все нужды. Тут же ели и пили. Вверху в стене – окошечко в клетку с лист формата А4. Кто-то пытался делать зарядку, чтобы не заплесневеть. Вова читал книги. Кафку и Макиавелли.
Но всё однажды заканчивается. И вот Владимир стоял на остановке трамвая, и только пластиковый кармашек для номера на куртке выдавал в нём зековскую одежду. Людям дела не было до него. Вова впускал в себя мороз, и ему было жарко и радостно. Он выучил свой главный урок: нет ничего вкуснее свободы. Вот сейчас он захочет и поедет на трамвае в центр. Или пойдёт пешком. Или вообще сядет на лавочку и будет, как дурак, есть мороженое в мороз. Он сво-бо-ден! Свобода выросла внутри и уже не зависела ни от мамы, ни от кого бы то ещё ни было.
Елена Сергеевна работала в детском доме ночным воспитателем, убирая горшки и заправляя кровати детей-сирот. Здесь она не могла никому ничего приказать и ничего за других решить. Она и не хотела. Елена Сергеевна мысленно благодарила сына за одну – всего лишь одну фразу. Никто не Бог, кроме Бога. Она часто обращалась куда-то в небо и благодарила Его: за то, что все здоровы и свободны, за то, что есть хлеб и кров.
Елена Сергеевна тем более не могла уже ничего контролировать спустя ещё 30 лет. Корону ей поправлял психиатр, подушку – сноха. И – слава Богу!
