Текст: Ольга Лапенкова
В восьмом классе школьники проходят комедию Н. В. Гоголя «Ревизор» об одном харизматичном чиновнике, которого приняли за важную персону. Сначала Хлестаков, волею судеб остановившийся в неприметном уездном городке, не понимает, почему все с ним как-то странно — и подозрительно вежливо — обращаются. Но потом он входит во вкус и начинает пользоваться положением. В частности, брать взятки, с которыми приходят к нему чиновники со всего города.
В числе льстецов, которые стараются угодить мнимому ревизору, оказываются помещики Бобчинский и Добчинский. Вот как их описывает Н. В. Гоголь в начале комедии, в «Замечаниях для господ актёров»:
Бобчинский и Добчинский, оба низенькие, коротенькие, очень любопытные; чрезвычайно похожи друг на друга; оба с небольшими брюшками; оба говорят скороговоркою и чрезвычайно много помогают жестами и руками. Добчинский немножко выше и сурьёзнее Бобчинского, но Бобчинский развязнее и живее Добчинского.
Закадычные друзья городничего, именно они и распространяют слух, что Хлестаков — это тот самый ревизор, который должен был приехать из Петербурга. Узнав, что главный герой уже две недели живёт в гостинице, причём «и денег не платит и не едет», городничий приходит в ужас:
Городничий. Две недели! (В сторону.) Батюшки, сватушки! Выносите, святые угодники! В эти две недели высечена унтер-офицерская жена! Арестантам не выдавали провизии! На улицах кабак, нечистота! Позор! поношенье! (Хватается за голову.)
Понятно, что в случае чего большая часть ответственности ляжет на плечи городничего, — но остальные чиновники тоже трясутся от страха. Ведь ни в суде, ни в училищах, ни в «богоугодных заведениях» (то есть больницах) города — никакого порядка. Так, городничий высказывает Аммосу Фёдоровичу Ляпкину-Тяпкину за то, что тот превратил судебную прихожую чуть ли не в скотный двор:
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей с маленькими гусёнками, которые так и шныряют под ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете, в таком месте неприлично...
Но если бы дело было только в «домашних гусях с маленькими гусёнками»! Всё дело в том, что все без исключения чиновники этого уездного городка разворовывают казённые (то есть бюджетные) деньги, а с простых смертных вымогают взятки. Так, городничий предупреждает приятелей: «Да если спросят, отчего не выстроена церковь <...>, на которую год назад была ассигнована сумма, то не позабыть сказать, что начала строиться, но сгорела. Я об этом и рапорт представлял. А то, пожалуй, кто-нибудь, позабывшись, сдуру скажет, что она и не начиналась».
Вот только Бобчинскому и Добчинскому, кажется, бояться нечего. Они — вовсе не чиновники, а обыкновенные дворяне, которые живут на доходы от крепостного хозяйства и в ус не дуют. Тогда почему они тоже льстят Хлестакову — и отдают ему последние, судя по всему, деньги? (Суммы, которые они выкладывают «ревизору», значительно меньше, чем аналогичные подаяния со стороны чиновников.)
Наиболее правдоподобных теории — две. Во-первых, постоянно вращаясь в тех же кругах, что и сливки общества, Бобчинский и Добчинский добавляют себе некоего веса: и в собственных глазах, и в глазах окружающих. (Общаться с городничим — это, по нашим меркам, то же самое, что захаживать в гости к мэру. Или, на худой конец, к депутату Госдумы.) Во-вторых, не стоит забывать, что у одного из этих героев есть корыстный интерес. С помощью такого важного чиновника, каким ему видится Хлестаков, Добчинский пытается решить пикантную проблему.
Добчинский. Я осмеливаюсь попросить вас относительно одного очень тонкого обстоятельства.
Хлестаков. А что это?
Добчинский. Дело очень тонкого свойства-с: старший-то сын мой, изволите видеть, рождён мною ещё до брака.
Хлестаков. Да?
Добчинский. То есть оно только так говорится, а он рождён мною так совершенно, как бы и в браке, и всё это, как следует, я завершил потом законными-с узами супружества-с. Так я, изволите видеть, хочу, чтоб он теперь уже был совсем, то есть, законным моим сыном-с и назывался бы так, как я: Добчинский-с...
Современному читателю не всегда понятна суть этой проблемы, — однако в XIX веке дворянин, рождённый вне брака (пусть даже его родители потом поженились), оказывался почти бесправным. И ему приходилось трудиться долгие годы, чтобы заслужить все те привилегии, которые законным детям доставались легко и просто. Печальным доказательством служит судьба А. А. Фета, который вообще-то должен был носить фамилию Шеншин, жить в роскошном особняке, вяло переругиваться с управляющим и в ус не дуть… но вышло по-другому.
Однако, чтобы затронуть эту пикантную проблему и упрекнуть энное количество дворян в безнравственности (потому что добрачные связи в XIX веке — это ай-ай-ай), Гоголю хватило бы и одного персонажа. Зачем же ему было создавать для Добчинского двойника — почти полного тёзку, который, вдобавок ко всему, не имеет никакой личной истории, никакой «изюминки»?
О важности традиций
Первая причина, по которой Николай Васильевич задумал создать невероятно похожих персонажей, — это, конечно, желание отдать дань традициям. Ведь к началу XIX века в мировой литературе накопилось немало «сладких парочек»: двойников, которые почти не отличаются друг от друга, по крайней мере внешне. Иногда это близнецы, иногда — просто похожие, хотя и не связанные родственными узами люди (и тогда присутствие таких героев добавляет в произведение щепотку сюрреализма: в жизни-то подобное встречается нечасто).
Одно из древнейших комических произведений, где главные герои похожи как две капли воды, — комедия «Два Менехма» древнеримского драматурга Плавта, написанная в конце II века н. э. (то есть за полтора тысячелетия до Гоголя). Главными героями этого произведения оказываются близнецы, разлучённые в раннем детстве. Как-то раз отец мальчиков, отправившись на ярмарку в другой город, взял одного из сыновей с собой, но там маленький Менехм потерялся — и так и не нашёлся. В память о ребёнке, которого посчитали погибшим, оставшегося близнеца переименовали, и он тоже стал Менехмом. Но прошли годы, и выяснилось, что второй близнец вовсе не умер, более того — он попал в качестве приёмного сына в баснословно богатую семью… И когда один Менехм отправился искать второго, это привело ко множеству откровенно дурацких ситуаций (которые, естественно, завершились хэппи-эндом: комедия же).
Комедия Плавта произвела впечатление на многих европейских классиков — и в первую очередь, конечно, на Уильяма Шекспира: вдохновившись «Двумя Менехмами», он написал «Комедию ошибок», которая строилась на той же коллизии. Вот только Шекспир довёл и так маловероятную ситуацию до абсурда — и, помимо близнецов-господ, добавил ещё близнецов-слуг. Голова кругом!
Этот простой, но безотказный комический приём — создать двух почти неотличимых героев, близнецов или просто знакомых — и в современной культуре живее всех живых. Чего стоят только советские фильмы для детей: «Приключения Электроника» и «Королевство кривых зеркал»! А если говорить о мире фэнтези, то здесь вспоминаются Фрэд и Джордж Уизли из «Гарри Поттера».
Несносный граф
Но есть и ещё одна причина, по которой Н. В. Гоголь не ограничился одним только Бобчинским или Добчинским. Причина эта была очевидна тем, кто вращался в светских кругах Петербурга первой половины XIX века: таким образом Николай Васильевич подшутил над одной специфической личностью, потомком самой Екатерины II, богачом и любителем громких заявлений графом Бобринским. Вот как пишет об этом современный историк А. В. Барановский в книге «Музы венценосной семьи»:
Премьера «Ревизора» состоялась в высочайшем присутствии в апреле 1836 года. «Здесь досталось всем, а больше всех мне», сказал по поводу пьесы император [Николай I. – Прим. О. Л.]. Он остался равнодушен к критике уездного дворянства. Конечно, их следует подтянуть! Однако, как тонко сочинитель постарался продёрнуть нелюбимого лично государем графа Бобринского. Имевший прозвище «Бобринский-Добринский», прямой потомок Екатерины II и Орлова, он говорил о себе чуть ли не как об единственном законном претенденте на Российский престол! Для осуществления замыслов видному чиновнику в числе прочего не хватало популярности, а каково теперь? «Бобчинский-Добчинский» — вот это водевиль!
Внимательный читатель может поспорить и сказать, что сходство не такое уж очевидное: в фамилии «Бобринский» ударение падает на первую «и», а в фамилии «Бобчинский» — на «о». Но, скорее всего, это — новейшее «изобретение» постановщиков. А сам Гоголь хотел, чтобы его героев звали именно Бобчи́нский и Добчи́нский. Доказательством этой версии может послужить стихотворение одного из современников Гоголя, а именно — П. А. Вяземского, где есть следующие строки:
- Добчи́нский гласности, он хочет,
- Чтоб знали, что Добчи́нский есть:
- Он рвётся, мечется, хлопочет,
- Чтоб в люди и в печать залезть...
Речь в этом сатирическом стихотворении идёт о человеке, которому совершенно нечего сказать миру, — и всё-таки он мечтает о славе. Это, в свою очередь, отсылка к ещё одному эпизоду из комедии «Ревизор». Правда, просит замолвить о себе словечко в данном эпизоде не Добчинский, а Бобчинский, но как их не перепутать?
Бобчинский. Как же, имею очень нижайшую просьбу.
Хлестаков. А что, о чём?
Бобчинский. Я прошу вас покорнейше, как поедете в Петербург, скажите всем там вельможам разным: сенаторам и адмиралам, что вот, ваше сиятельство, живёт в таком-то городе Петр Иванович Бобчинский. Так и скажите: живёт Пётр Иванович Бобчинский.
Хлестаков. Очень хорошо.
Бобчинский. Да если этак и государю придется, то скажите и государю, что вот, мол, ваше императорское величество, в таком-то городе живет Пётр Иванович Бобчинский.
Мечта Бобчинского о славе, разумеется, не сбылась. Но вот Гоголя помнят и чтут по всему миру — и в том числе потому, что он так детально и остроумно прописывал даже малозначительных, казалось бы, персонажей.
