Текст: Ольга Разумихина
Судьбу среднестатистического поэта, особенно российского, сложно назвать счастливой. Пушкин и Лермонтов подвергались политическим преследованиям, терпели многочисленные нападки критиков, сталкивались с неудачами на личном фронте и в конце концов погибли в рассвете лет; Некрасов имел слабое здоровье, в юности жил впроголодь, впоследствии страдал от депрессии; Тютчев едва не потерял всю семью — первую жену Элеонору и трёх дочерей — во время пожара на пароходе, и после катастрофы его супруга так и не оправилась от потрясения и вскоре умерла.
Но даже на фоне этих печальных историй судьба Фета — да, того самого Фета, который писал о том, как заря прощается с землёю и в ночи сад полнится луной, — стоит особняком. Читаешь и не понимаешь: смеяться или плакать?
Я между плачущих Шеншин
Долгая счастливая жизнь у классика не задалась с самого начала. Его мама Шарлотта была немкой; она рано вышла замуж — за человека с диковинным именем Иоганн Петер Карл Вильгельм Фёт — и родила дочку, но семейная жизнь складывалась ни шатко ни валко. И вот, когда Шарлотте исполнилось 22 года, она познакомилась с отставным военным Афанасием Неофитовичем Шеншиным, который приехал в Германию на воды лечиться. Между российским дворянином и симпатичной немкой пробежала искра, и она, недолго думая, убежала за возлюбленным в Россию. Там она перешла из лютеранства в православие и взяла себе вполне русское имя Елизавета, а Афанасий Неофитович — как честный человек — женился. И зажили Шеншины долго и счастливо, завели ещё пятерых детей… Вот только все братья и сёстры будущего классика были рождены уже в законном браке. А он — бедняга-первенец — появился на свет чуть раньше.
И всё было бы хорошо, но спустя полтора десятилетия трудяги в канцелярии почему-то заинтересовались семьёй Шеншиных и обнаружили несостыковку в документах. Как так? Афанасий Афанасьевич родился в конце 1820-го, а законный брак был заключён в 1822-м! Кошмар! Ну и что, что первый год супруги провели в Германии, а мать была лютеранкой? Не считается!
Так в 1834-м бедный Афанасий лишился фамилии Шеншин, которую все его братья-сёстры преспокойно унаследовали, и стал называться Фётом, или, на русский манер, Фетом, — по фамилии материного первого мужа. Но ладно бы только фамилия: вместе с ней будущий классик лишился потомственного дворянства и даже права проживать в имении Шеншиных. Подростка буквально выгнали из дома (не родители, конечно, а власти) и отправили до совершеннолетия жить в немецком пансионе. Для мальчика, который привык гордиться своим происхождением, это было невыносимым ударом.
В 1838 году, в 18 лет, Шеншин-Фёт вернулся на родину, но смириться с потерей не мог: почти всю дальнейшую жизнь он посвятил тому, чтобы «отвоевать» дворянство. И тут снова вмешалась фортуна.
Прежде чем вступить в великую борьбу, Фет решил получить образование. Затем он поступил на государственную службу: это был единственно возможный для «иностранца» способ приобрести дворянство, и способ не то чтобы очень сложный. Требовалось всего-то добиться повышения — получить чин капитана.
Афанасий Афанасьевич заступил на службу в 1844-м — и проявил такое усердие, что начальство было готово дать ему желанный чин уже через год. Но… не успел Фет получить заветный документ, как в 1845-м вышел указ: капитанам потомственное дворянство не давать, только майорам.
Фет, конечно, расстроился. И это слабо сказано. Ведь чтобы дослужиться до майора, надо было потратить ещё лет эдак восемь, а то и десять.
Но будущий классик не отступился от мечты. Он лез из кожи вон, собрал коллекцию самых прекрасных рекомендаций от старших чинов. В 1853 году перевёлся в уланский полк: здесь его обещали сделать майорам года через три-четыре. В глубине души Фет уже ликовал. Но… в 1856-м, когда до успеха оставалось всего ничего, вышел новый указ. Майорам дворянство не давать, только полковникам.
Сложно описать, в какое уныние впал бедолага Фет, в который раз не ставший Шеншиным. К тому же этот удар последовал после другого, не менее глубокого потрясения: в 1851-м по трагической случайности погибла возлюбленная поэта — Мария Лазич. Будущий классик и его дама сердца любили друг друга, как сказал другой великий поэт, долго и нежно, но с предложением руки и сердца Фет не торопился: он не мог себе позволить привести супругу в казённую квартиру. А народятся дети — как их прокормить?
Мария — и её родители — согласны были ждать заветного дворянства и, следовательно, роскошного особняка и высокого жалованья сколько угодно. Но в один роковой день прелестная Лазич, то ли сидя за туалетным столиком, то ли читая в постели, не заметила, как от пламени свечи загорелось её шифоновое одеяние. Огонь перекинулся на волосы несчастной, и через несколько дней она умерла от последствий ожогов.
По другой версии, Фет понял, что не может дать возлюбленной то, чего она заслуживает, и разорвал отношения, а та покончила жизнь самоубийством, — но это скорее красивая легенда, да и не будем копаться, как говорится, в чужом белье. Важно, что любовь к Марии Лазич будущий классик пронёс через всю жизнь. Уже в преклонном возрасте, в 1887 году, он снова вспомнил о несчастной девушке — и написал вот такие строки:
- Нет, я не изменил. До старости глубокой
- Я тот же преданный, я раб твоей любви,
- И старый яд цепей, отрадный и жестокой,
- Ещё горит в моей крови.
- Хоть память и твердит, что между нас могила,
- Хоть каждый день бреду томительно к другой, —
- Не в силах верить я, чтоб ты меня забыла,
- Когда ты здесь, передо мной.
- Мелькнёт ли красота иная на мгновенье,
- Мне чудится, вот-вот, тебя я узнаю;
- И нежности былой я слышу дуновенье,
- И, содрогаясь, я пою.
...Так или иначе, в 1857 году Фет как смог отгоревал по потерянной возлюбленной, по так и не восстановленному дворянству — и женился на Марии Петровне Боткиной, сестре широко известного в узких кругах литературного критика. За супругой давали неплохое приданое, и благодаря этим деньгам Фет развернул столь кипучую хозяйственную деятельность, что окружающие поражались: как этот лирический поэт, ранимая душа, певец природы может помнить до копейки, сколько стоила его лошадь или вот этот мебельный гарнитур?
17 лет Афанасий Афанасьевич руководил посадками и продажей зерна, устроил в имении жены пасеку и конный завод, развёл коров и овец, наполнил пруд форелью. Управляющим Фет не доверял, объезжал свои владения самолично — на осле, которому дал прозвище Некрасов.
К старости автор «Шёпота. Робкого дыханья...» стал одним из самых обеспеченных людей в России и почти перестал писать. Зато наконец-то добился, чтобы его восстановили в давно потерянной фамилии — Шеншин. Да-да, за все годы супружеской жизни он не прекращал мечтать о титуле и если и сочинял, то, например, так:
- Смущаюсь я не раз один:
- Как мне писать в делах текущих?
- Я между плачущих Шеншин,
- И Фет я только средь поющих.
Но, увы, мечта исполнилась слишком поздно — и не принесла ему счастья. Прежде крепкий хозяйственник, стоик и оптимист, Фет всё чаще впадал в уныние. Виной тому было и неприятие критиками его творчества, и то, что заветную фамилию «Шеншин» передать было некому: хотя у супруги Фета к моменту женитьбы был сын (тёмная история), у Афанасия Афанасьевича с Марией Петровной детей не уродилось.
Умер классик в 1892 году, в возрасте 72 лет. И, как не странно, не от старости или болезни: за день до кончины Афанасий Афанасьевич предпринял попытку самоубийства. К этому вопросу он подошёл также по-деловому. Вызвал к себе секретаря, продиктовал: «Не понимаю сознательного приумножения неизбежных страданий. Добровольно иду к неизбежному» — и, схватив нож, попытался вонзить его себе в висок. Секретарь оказался проворнее: предупредил удар и отнял у разбушевавшегося классика холодное оружие. После чего Фет убежал на кухню за новым ножом. По пути из одной комнаты в другую классику стало плохо, и на следующий день он умер от сердечного приступа.
Бедный, бедный Афанасий Афанасьевич...
Критики: строгие и очень строгие
Но вернёмся к делам творческим — и отметим, что произведения Фета не оставляли равнодушными никого: его стихи либо смаковали и боготворили (к числу таковых почитателей его таланта можно отнести Аполлона Николаевича Майкова и, разумеется, брата его жены Василия Петровича Боткина) — либо нещадно ругали и высмеивали. Вот что, например, говорили о Фете современники:
«В семье второстепенных русских поэтов г. Фету, бесспорно, принадлежит одно из видных мест. <...> Если при всей этой искренности, при всей лёгкости, с которою поэт покоряет себе сердца читателей, он всё-таки должен довольствоваться скромною долею второстепенного поэта, то причина этого, <...> в том, что мир, поэтическому воспроизведению которого посвятил себя г. Фет, довольно тесен, однообразен и ограничен». М. Е. Салтыков-Щедрин
«Он деятелен и последователен в своих предприятиях, при всей поэтической безалаберщине — и я уверен, что, в конце концов, — его лирическое хозяйство принесёт ему больше пользы, чем множество других, прозаических и практических. С умилением воображаю, как я буду дразнить его, спорить с ним и т. д., и т. д.» И. С. Тургенев в письме зятю Фета — И. П. Борисову
«[У Фета] есть и такие стихи, в которых, с одной стороны, кажется, что как будто есть что, а с другой, как будто ничего нет, кроме рифм и размера». Критика «Русского вестника»
А ещё был такой поэт Дмитрий Дмитриевич Минаев, и он пошёл ещё дальше: брал самые лирические произведения Афанасия Афанасьевича и перекраивал их так, чтобы речь шла не о высоких чувствах, а о сельском хозяйстве. Вот, например, одно из самых знаменитых стихотворений Фета:
- Шёпот, робкое дыханье,
- Трели соловья,
- Серебро и колыханье
- Сонного ручья,
- Свет ночной, ночные тени,
- Тени без конца,
- Ряд волшебных изменений
- Милого лица,
- В дымных тучках пурпур розы,
- Отблеск янтаря,
- И лобзания, и слёзы,
- И заря, заря!..
А вот произведение Минаева, которое он снабдил недвусмысленным посвящением — «А. Фету»:
- Холод, грязные селенья,
- Лужи и туман,
- Крепостное разрушенье,
- Говор поселян.
- От дворовых нет поклона,
- Шапки набекрень,
- И работника Семёна
- Плутовство и лень.
- На полях чужие гуси,
- Дерзость гусенят, —
- Посрамленье, гибель Руси.
- И разврат, разврат!..
Бедный, бедный Афанасий Афанасьевич!
