Текст: Ольга Лапенкова
- Ключи от счастья женского,
- От нашей вольной волюшки
- Заброшены, потеряны
- У Бога самого!
Несчастной Матрёна Тимофеевна стала, кажется, в тот момент, когда переехала к мужу — Филиппу Корчагину. Сам по себе он был замечательным парнем, но вот его родственнички… Представьте огромный дом, где живут под одной крышей человек десять — и все ругаются, кричат, кидаются тяжёлыми предметами, заваливаются среди ночи пьяные. Вот в такие условия и угодила воспитанная, аккуратная, скромная Матрёна.
- Семья была большущая,
- Сварливая... попала я
- С девичьей холи в ад!
- В работу муж отправился,
- Молчать, терпеть советовал:
- Не плюй на раскалённое
- Железо — зашипит!
- Осталась я с золовками,
- Со свёкром, со свекровушкой,
- Любить-голубить некому,
- А есть кому журить!
- На старшую золовушку,
- На Марфу богомольную,
- Работай, как раба;
- За свёкором приглядывай,
- Сплошаешь — у кабатчика
- Пропажу выкупай...
Справка. Кабатчик — это владелец кабака, то есть питейного заведения. Если у посетителя не было денег, такой человек мог принять в качестве оплаты вещь, которая представляла хоть какую-то ценность. В сельской местности это могло быть что-нибудь из одежды или посуды.
Филипп защищал новоиспечённую супругу как мог. Но когда он уезжал, у Матрёны оставалась одна отдушина — разговоры с престарелым Савелием, которому, по слухам, исполнилось уже сто лет. «Святорусский богатырь» Савелий жил в отдельной комнате, откуда практически не выходил. А зачем лишний раз выслушивать вопли? Порой, если его «доставали» и там, Савелий выходил на тропу войны и разыгрывал акт мести. Месть у него получалась неопасная, зато унизительная.
- А крепко досадят ему —
- Подшутит: «Поглядите-тко,
- К нам сваты!» Незамужняя,
- Золовушка — к окну:
- Ан вместо сватов — нищие!
- Из оловянной пуговки
- Дед вылепил двугривенный,
- Подбросил на полу —
- Попался свёкор-батюшка!
- Не пьяный из питейного —
- Побитый приплелся!
- Сидят, молчат за ужином:
- У свёкра бровь рассечена,
- У деда, словно радуга,
- Усмешка на лице.
Зато Матрёну он любил — за добрый характер, терпение и отзывчивость. К сожалению, в какой-то момент Савелий не уследил за Матрёниным сыном Дёмушкой, и мальчик погиб. После этого девушка не смогла общаться с «богатырём» как прежде. Савелий всю оставшуюся жизнь винил себя в произошедшем. Он не мог себе простить, что причинил такую боль единственному близкому человеку, который у него остался, — не считая, конечно, вечно пропадающего на работе Филиппа.
Но как же так вышло, что у такого замечательного человека выросли обозлившиеся дети, которые, в свою очередь, воспитали таких жестоких внуков? А внуки — по принципу «подобное притягивает подобное» — стали таскать в дом неприятных персонажей. Ведь неудивительно, что грубый, неопрятный, вечно пьяный свёкор Матрёны выбрал в качестве спутницу жизни сварливую женщину, которая дня не может прожить, чтобы не обругать невестку. Неужели Савелий, на правах старейшины, никак не мог на это повлиять?
Сельский трэш
К сожалению, в воспитании собственных детей Савелий участия толком не принимал. А всё потому, что он двадцать лет провёл на каторге — причём исключительно по своей вине.
Много-много лет назад Савелий, будучи крепостным крестьянином, чувствовал себя почти свободным — и его соотечественники тоже. Вот как об этом «святорусский богатырь» рассказывал Матрёне:
- «Во времена досюльные
- Мы были тоже барские,
- Да только ни помещиков,
- Ни немцев-управителей
- Не знали мы тогда.
- Не правили мы барщины,
- Оброков не платили мы,
- А так, когда рассудится,
- В три года раз пошлём».
- «Да как же так, Савельюшка?»
- «<...> Кругом леса дремучие,
- Кругом болота топкие,
- Ни конному проехать к нам,
- Ни пешему пройти!
- Помещик наш Шалашников
- Через тропы звериные
- С своим полком — военный был —
- К нам доступиться пробовал,
- Да лыжи повернул!»
Вот только крестьянское счастье длилось недолго: Шалашников погиб на поле боя, а его наследник послал в «леса дремучие» и «болота топкие» немца-управителя, который ухитрился дойти до села пешком. Этот-то немец и стал настоящей грозой Корёжины. Сначала он обманом вынудил крепостных вырубить лес и проложить дорогу, так чтобы помещик мог беспрепятственно к ним доезжать, — а потом дал волю садистским наклонностям. Он заставлял мужиков часами выполнять тяжёлую физическую работу, не давая им возможности перекусить и отдохнуть, да ещё и унижал крестьян. А такого суровые корёжинские мужики ой как не любили — но всё-таки, из уважения к барину, терпели целых восемнадцать лет. А потом произошло вот что:
- Застроил немец фабрику,
- Велел колодец рыть.
- Вдевятером копали мы,
- До полдня проработали,
- Позавтракать хотим.
- Приходит немец: «Только-то?..»
- И начал нас по-своему,
- Не торопясь, пилить.
- Стояли мы голодные,
- А немец нас поругивал
- Да в яму землю мокрую
- Пошвыривал ногой.
- Была уж яма добрая...
- Случилось, я легонечко
- Толкнул его плечом,
- Потом другой толкнул его,
- И третий... Мы посгрудились...
- До ямы два шага… <...>
- «Наддай!» — Я слово выронил.
- Под слово люди русские
- Работают дружней.
- «Наддай! наддай!» Так наддали,
- Что ямы словно не было —
- Сровнялася с землей!
Показательно, что от «своего» барина — такого же русского человека, как и сам Савелий — крестьяне были готовы вытерпеть любые побои. Порка, которую устраивал своим крепостным покойный Шалашников (в те редкие дни, когда всё-таки продирался в глубь своих имений), могла привести к печальному исходу — или по крайней мере к тому, что крестьянин остался бы инвалидом. Но крепкие мужики, «богатыри» наподобие Савелия, мучения переносили стойко, а когда силы заканчивались — откупались от барина деньгами. И, как ни странно, по-своему уважали хозяина. А вот принять такое унижение от немца они не могли — поэтому в конце концов и убили мучителя. Но скрыть преступление, учитывая множество свидетелей, было невозможно. Поэтому Савелий отправился на каторгу, оставив жену без мужского плеча — и, судя по всему, с целым выводком детишек.
- Кабак... острог в Буй-городе,
- Там я учился грамоте. <...>
- Потом... бежал я с каторги...
- Поймали! не погладили
- И тут по голове.
- Заводские начальники
- По всей Сибири славятся —
- Собаку съели драть [пороть розгами. — Прим. О. Л].
- Да нас дирал Шалашников
- Больней — я не поморщился
- С заводского дранья.
- Тот мастер был — умел пороть!
- Он так мне шкуру выделал,
- Что носится сто лет.
Помните, в какой ужас пришла Матрёна Тимофеевна, когда её мужа Филиппа решили, в нарушение закона, отправить на службу? Дело было не только в том, что она любила супруга и не хотела расставаться с родным человеком. Без помощи Филиппа она вряд ли справилась бы с хозяйством, не смогла «поднять» детей. И это не говоря о том, что некому было её защитить, если бы нашёлся ещё один негодяй наподобие Ситникова. (Ситников, господский управляющий, преследовал женщину и собирался надругаться над ней. К счастью Матрёны, он умер от холеры.)
Матрёна так боялась остаться без мужа, что, будучи на последнем месяце беременности, морозной зимней ночью пошла пешком из своего села в город, чтобы просить заступничества у губернатора. И ей сказочно повезло: Филиппа всё-таки оставили дома. А вот жене Савелия обращаться было не к кому. Да и разве она могла просить, чтобы мужу простили убийство?
Вот и получилось так, что Савелий оказался на каторге, а его жена — одна с кучей детей, вынужденная отрабатывать барщину (то есть трудиться на господина: работать в поле и заботиться о домашнем скоте), а возвращаясь домой, вести собственное хозяйство. С такой задачей практически невозможно справиться даже в лучшие времена. А если на улице невыносимая жара или лютый мороз? А если дома что-то сломалось? А если заболели дети?..
Немудрено, что эта неизвестная женщина (которую мы, кстати, в тексте поэмы не видим: она, в отличие от удивительно крепкого мужа, дожить до седин не сумела) не справилась с непосильной ношей. И — обозлилась. Разучилась разговаривать с детьми спокойным тоном, устроила дома армейскую дисциплину, где вместо просьб — приказы, где никогда не хвалят, зато за малейшую провинность — ругают и наказывают, в том числе физически. А дети, конечно же, переняли её манеру поведения. И, повзрослев, стали общаться так уже со своими детьми. И понеслось-покатилось…
Лютая месть
Среди читателей бытует стереотип, что крепостные крестьяне были готовы терпеть любую несправедливость, да ещё и благодарить барина за его «науку». Однако это убеждение не вполне соответствует истине. Расправы крестьян над хозяевами-садистами были не таким уж редким делом. Константин Котельников, автор статьи «Месть крепостных», указывает:
«Крестьяне травили, забивали насмерть, рубили, душили и стреляли в своих деспотов до самого освобождения в 1861 году. Жестокость наказания за покушение на дворянина не могла ничего изменить, виновата была сама система крепостничества, которая ставила миллионы людей в беззащитное положение перед произволом конкретных людей с их низменными представлениями и желаниями. Даже шеф жандармов А.Х. Бенкендорф ещё в 1839 г. признавал: „Крепостное состояние есть пороховой погреб под государством“».
Конечно, для такой расправы нужны были серьёзные причины. Но и господ, которые находили извращённое удовольствие в том, чтобы мучить собственных крестьян, в Российской Империи было немало. Ещё одной распространённой причиной мести барину были его приставания к крепостным девушкам: так, у Кирилы Троекурова из «Дубровского» А. С. Пушкина имелся целый гарем. А когда выяснялось, что та или иная девушка забеременела, он быстренько выдавал её замуж и поселял на её место другую.
В общем, есть повод ещё раз порадоваться, что мы живём не в XIX веке...
