Текст: Ася Володина
В последние месяцы и особенно в последние дни Иран щедро давал новостные поводы в международные новостные агентства – причем весьма грустные. Но Иран, со всеми его противоречиями, шире текущих новостных поводов. К современным наследникам Дария и Ахеменидов попыталась присмотреться Ася Володина – «лицеистка», автор «Цикад» и «Протагониста», постоянный участник творческих семинаров и резиденций. Между прочим, голубоглазая блондинка.
По приглашению Российского книжного союза я лечу в Иран. На соседних креслах в самолете – Ислам Ханипаев и Рагим Джафаров, а вместе мы представлены в пресс-релизе как «незабываемое трио молодых писателей», которое «не оставит равнодушным». Собираюсь в дороге читать, но, конечно, весь полет болтаем, возможно, немного от нервов. Обмен ударами уже прошёл, так что надеемся проделать путь туда и обратно на самолёте и без ковров всех видов.
Ханипаев спрашивает на случай жесткой посадки:
– Каким там словом ты назвала меня на входе в бизнес-зал?
– Сопровождающий.
– Ну, если что, я так Аллаху скажу, может, получится тебя провести.
Я агностик, не сопротивляюсь.
Слабость агностика в вечных сомнениях, сила – в принятии вариативности мира. Ты всегда живешь в мире Шредингера, в котором возможно все. Ханипаев делает краткий экскурс в ислам, из которого узнаем действительно много нового, и тут же добавляет: это о суннитах, а там, куда мы летим, все может работать иначе.
Самолёт садится – время соблюдать дресс-код. Надеваю поверх майки длинную рубашку, застегиваюсь на все пуговицы и накидываю платок сверху – ближайшие дни я смогу снимать его только в гостиничном номере. В предпоследний день в Иране я стяну платок в такси и там же его оставлю. Видимо, так протестует бессознательное – чуть позже меня нагонит тегеранскими флешбеками уже в московском метро, когда я вдруг обнаружу утрату фантомного платка и на секунду испугаюсь.
С одной стороны, эта восточная вальяжность со свободными рубашками, струящимися тканями, свободным кроем напоминает эстетику «тихой роскоши». С другой, «эстетику» можно найти и в школьных сарафанах, и в форме стюардесс или банковских сотрудниц, но нельзя забывать: форма – это не выбор, а предписание. После ухода из университетской среды я избавилась от строгих платьев-футляров и юбок-карандашей – этой осточертевшей за годы преподавания униформы. В моем случае это была только работа. Как быть, если это вся жизнь, как в Иране? Возможно, именно поэтому дресс-код и соблюдается во многом формально. Платки не столько надеты, сколько наброшены, открывая волосы. Есть районы, в которых женщины днём ходят вовсе без платков или со спущенными, встречаются и кафе, в которых так будто можно. Девушка в футболке Zara скидывает платок, под которым прятались дреды, и закуривает кальян – едва ли этот образ всплывает в сознании, когда мы говорим об иранских женщинах.
Однако стоит сказать и о другом полюсе – группах женщин в черном, которых едва ли можно упрекнуть в соблюдении дресс-кода для галочки. Именно они могут подойти и напомнить о платке. Именно они могут сдать ослушавшихся в полицию. В последний день я надену рискованное по местным меркам платье, которое не достает до щиколоток, – и буду ловить оценивающие взгляды именно этих женщин: подойдут, не подойдут? Не подошли. Говорят, еще лет десять назад, чтобы поесть в кафе, приходилось брать с собой мужчину. Сейчас в кафе женщин больше, чем мужчин, а кофе заказывают чаще чая. Глобализация неумолима, она просачивается сквозь любые барьеры – и это касается всех сфер жизни: от интернета до вкусовых привычек.
Отчасти поэтому мы все пытаемся сопоставить, сравнить Тегеран с чем-то знакомым. Ханипаев то и дело вспоминает Махачкалу, Джафаров – самый близкий географически Баку, я сравниваю с Дубаем и совсем уж далекой, но хорошо мне знакомой и понятной Казанью. Однако все эти сравнения недостаточные и приблизительные, ведь в действительности Иран – это Зазеркалье.
Четверг и пятница здесь выходные, а суббота и воскресенье рабочие. Даже цифры здесь не привычные арабские, а персидские, и стоит выучить персидскую нумерацию и отыскать в ней свою логику и красоту, как выяснится, что где-то персидская нумерация смешивается с индийской и её тоже надо бы подучить. «Зачем?» – спрашиваю я переводчика. «Да просто для удобства», – объясняет он. Для удобства, ОК. Цены пишут по-арабски, видимо, для удобства игнорируя часть нулей. Или пишут в реалах, а говорят в туманах. Отсюда и вечный зазор между видимым и реальным – здесь истина нащупывается не логикой, а чутьем.
Впрочем, местные платят картами без мучений, а страдают только туристы и кассиры, которые пытаются наскрести им сдачу. Туристов, надо признать, немного, судя по тому, что в Национальном музее Ирана мы оказались единственной экскурсионной группой.
Сидим в кафе, делим счет и пытаемся вычислить, сколько мы должны, а Ханипаев усложняет задачу, решив пересчитать цены на рубли. Я даже не пытаюсь понять, чтò здесь дорого, а что дешево. Иран учит смирению. И ожиданию. Все здесь напоминает вязь – тягучую, протяжную, как будто бесконечную, переходящую из одного в другое. Все очень долго, расслабленно, неспешно.
Кроме дорог. Движение такое, что новичку не перейти. Спасибо Джафарову, наученному в Баку специальному жесту. Говорит, надо показывать, что идешь. Я озадачиваюсь: и так видно, что мы идем по переходу, и никому не выгодно нас сбивать, почему же никто не тормозит? Потому что. Вы не встретите на улицах молодых родителей с колясками, как не встретите и людей с ограниченными возможностями – ходить по Тегерану должны молодые и сильные, способные или перетаскивать тяжелые вещи по подземным переходам и мостам, или быстро бегать, чтобы не оказаться под машиной. Иран учит преодолению. Даже воздух здесь такой, что к нему еще нужно привыкнуть. Дождь – это хорошо, дождь прогоняет смог, из-за которого многие носят маски. Джафаров кашляет со второго дня, я подхватываю под конец.
И вот, собственно, то, ради чего мы и приехали, – Тегеранская международная книжная ярмарка. Проходит она на территории легендарной мечети Мосалла имени Имама Хомейни, которая строится уже несколько десятков лет. Первый этаж полностью отдан под иранскую литературу: здесь очень много духовной литературы, явно много милитаристского. При этом люди охотнее идут к стендам с переводами: по обложкам перевернутых книг мы смогли опознать Достоевского, Толстого и, между прочим, Оруэлла. Его не запрещают, но есть много современного в издательских стоп-листах. А что по современной иранской литературе? Говорят, читают мало и неохотно, потому что современная литература не может соперничать с классикой.
– Я понял, что мне это напоминает, – делится Джафаров. – Рынок же.
Присматриваюсь: точно, вот продавец фигурно раскладывает книги на прилавке, чтобы завлечь читателя, – люди собираются вокруг башен с книгами, продавцы присматриваются к товарам друг друга, чувствуется привычный паттерн. Это и правда похоже на рынок, только за руки здесь никто не хватает, да и в целом не навязывается. Навязчивость, как мне кажется, – это вообще не об иранцах. Они производят впечатление дружелюбной сдержанности – и это приятно, «личное пространство» здесь личное.
Второй этаж отдан международной части – поэтому проходимость хуже, чем рассчитывали организаторы: совсем случайно сюда не забредёшь. При этом люди, которые приходят на стенд, действительно остаются слушать – кажется, у российского стенда была самая плотная по выступлениям программа, рассчитанная на разную аудиторию. Из других гостей выставки – Турция, Мексика, Катар, Казахстан, Таджикистан, Венесуэла и почетный участник Йемен. Вообще-то планировалась Индия, но что-то в процессе не поделили, так что Индия не приехала, а Йемен соорудил стенд за неделю. Стенд вышел впечатляющим.
– Видели мультики у Йемена? – спрашивает Джафаров.
– Какие?
– А вот посмотрите. Там, кстати, и кофе наливают.
«Йеменские мультики» – это милитаристские видео с бойцами, ракетами, ударами на поражение и обещаниями построить новый дивный мир. Что ж.
Турки на своём стенде пьют кофе с пахлавой. Без видео.
Людей на ярмарке действительно очень много, причем людей разновозрастных. Меня впечатлило, что на наш стенд то и дело прибивались стайки подростков без каких-то сопровождающих в духе родителей-учителей – пришли сами, слушали сами, выбирали стенды сами, спрашивали о книгах.
На встрече с учениками школы при Посольстве РФ Джафаров (а в нашей версии персидской ночи он, конечно, Джафар) сразу задает вопрос с подвохом:
– Скажите честно, кто из вас вообще любит читать? Не для школы, а для себя?
Руки тянутся вверх – читают многие. Рагим говорит, обычно процент намного ниже. Потом школьный учитель расскажет, что дети и правда читают, ведь развлечений здесь не так много и чтение действительно остается доступной формой досуга.
Подходят общаться многие, говорят на английском. Спрашивают не столько о литературе, сколько о впечатлениях об Иране.
– Как вам здесь?
– Очень непривычно, если честно, – признаюсь.
– Даже нам непривычно, – говорит девушка, которая эмигрировала в Австрию и приезжает сюда навещать родных. – Каждый раз как будто заново погружаешься.
Что ж, это утешает. Многих интересует Россия как направление для сотрудничества. Кто-то хочет поехать на стажировку и спрашивает совета насчет вузов, кто-то собирается снимать кино о России, кто-то хочет заниматься переводами. Интересное ощущение, когда иранцы сочувственно спрашивают, как там в России сейчас. Вспоминается мем с Джеймсом Франко в петле: «В первый раз, да?»
Если попробовать упаковать впечатление об Иране в одну сцену, она у меня есть.
Когда-то я сидела в кафе на Никольской, перед которым, как и всегда, выступали музыканты, пели «Выхода нет» «Сплина». И вдруг на припеве в музыку ворвался колокольный звон из Казанского собора – удивительно, но вместо какофонии получилось созвучие. Именно эту сцену я вспомнила в последний день на стенде. Выхожу из мечети на закате. В детской зоне гремит тема «Пиратов Карибского моря», а сквозь нее пробивается зов муэдзина. Неожиданное попурри, но работающее именно здесь, в Иране. «Пираты» заканчиваются, и остается только муэдзин, но память и след не исчезают: ты продолжаешь слышать знакомую музыку.
И вопрос в том, должны ли такие разные и по-своему властные мотивы перекрикивать друг друга, сливаться воедино или же просто умолкнуть, чтобы дать место чему-то третьему?
Интересно за этим наблюдать, как интересно задаваться и другим вопросом.
Кто кому в итоге окажется ближе?
Мы – Ирану или Иран нам?
