Текст: Евгения Перлова, г. Екатеринбург
Попкорн
В субботу Мила с мамой ходила в салон красоты. Мила обдирает кожу вокруг пальцев, когда нервничает, поэтому мама придумала маникюрную терапию. Они сидели рядом в креслах, и им вместе руки делали. Мама выбрала розовый лак, и Мила тоже такой захотела. Только у мамы гель-лак, а у Милы простой, потому что до двенадцати лет только простой можно. А Миле восемь. На указательный пальчик Миле голубой камушек приклеили.
В воскресенье рано утром после недельной командировки приехал папа. Про маникюр папа сказал «потрясающе». Он привёз дочке сову Буклю, конструктор, и они полвоскресенья её собирали. Потом пошли в приставку играть. Так заигрались, что не слышали, как мама десять раз обедать звала. Говорили «щас, минуточку», когда она подходила с поварёшкой. Мама стояла «минуточку» и удалялась.
Папа и Мила, наконец, проголодались. Заявились на кухню, сели за стол. А мама надутая. И в шкафу с тарелками прибирается. Хотя там и так порядок.
— Суп в холодильнике, грейте сами, — сообщила мама.
На кухне время в нескольких местах посмотреть можно: на микроволновке, на плите и над камином. Там висят старинные часы, которые маме достались в наследство от прабабушки. Мама называет их винтажными и «хранителем времени нашей семьи». Поэтому Мила отметила, что отличное воскресенье закончилось в три пятнадцать.
Папа погрел традиционный выходной тыквенный суп.
— А сметану, пожалуйста, можно? — спросила Мила.
— Сметана кончилась, я стопицот раз просила кого-то из вас сходить в магазин, — ответила мама.
— Отлично, я пошёл в магазин, — пробурчал папа.
— Не надо, я так поем, — поспешно сказала Мила, — а ты со мной поешь. Ничего же, что без сметаны. Тыквенный суп и так хороший. Мой любименький. Сухарики же есть, мамочка? Если нет, это ничего страшного.
Мама молча поставила пиалу с сухариками на стол.
Мила и папа ели суп и перемигивались. Вкусно, хотя со сметаной лучше было бы, конечно.
— А пече-еньки? — протянула Мила, когда папа налил чай.
— А где они? — спросил папа.
— Там же, где сметана, — сказала мама.
— Ладно, обойдусь, — вздохнула Мила. — Мамочка, а пиццу на ужин вместе сделаем? Мы же всегда в выходные делаем.
— Или закажем? — предложил папа.
— Вы с папой, Мила, можете творить всё, что хотите. А я сейчас гулять пойду, — мама хлопнула дверцами шкафа, бросила тряпку в раковину. — Знаешь, милый, мне надоели твои командировки постоянные. Да ещё как приезжаешь, сразу в стрелялки с дочерью маньячишь круглосуточно. Думаешь, это хорошо для ребёнка? По-моему, плохо, я выкину когда-нибудь ваши джойстики к чертям! Мы обсуждали и договаривались, что не больше часа в день.
— Так меня не было неделю, вот часы и сложи, мы даже меньше играли, — возмутился папа.
— Ты не слышишь меня, что ли? — повысила голос мама.
Мила терпеть не может, когда они ругаются. Это бывает нечасто, может, раз в месяц, но каждый раз ужасно неприятно, аж подташнивает. Обычно в такие моменты Мила уходит в свою комнату, клеит на дверь листок с грустным кисиком и пишет «не входить, царапаюсь». Или «я сплю». Или «злые кошки, брысь».
— Мила, прекрати драть пальцы! — крикнула мама.
Мила вздрогнула и перестала ковырять синюю стразинку.
— Не ори на неё! — крикнул папа.
В глазах у Милы защипало, она проморгалась, встала, чтобы уйти, но тут возьми да и ляпни:
— Дайте попкорн хотя бы. Давно в кино не ходила.
Мама с папой перестали пулять друг в друга сердитыми взглядами и одновременно посмотрели на дочь:
— Что?!
— Мы же когда в кино ходим, попкорн берём, — объяснила Мила. — Карамельный. Или солёный. Такой фильм у вас тут интересный, я посмотрю и послушаю. Без попкорна не так весело.
Они как расхохотались оба! Мама подскочила к Миле, обняла крепко, а папа обхватил их обеих своими большими руками. И они тряслись от смеха полчаса. Хотя нет, меньше, конечно. Неважно, в общем, сколько они смеялись, но в 16.58 отличное воскресенье продолжилось.
— Давайте это будет остановочное слово? — предложил папа.
— В смысле? — не поняла мама.
— В смысле? — повторила Мила.
— То есть, когда кто-то перегибает палку, ругается или слишком долго играет в игру или смотрит мультики, то ему можно и нужно сказать «попкорн», — объяснил папа. — И человек поймёт, что уже красный свет – дороги нет. Что надо остановиться, иначе труба и звёздные войны.
— Отличная мысль, — одобрила мама.
— Замечательная, — кивнул папа. — Кто молодец?
— Ну не ты же, — съехидничала мама.
— Попкорн! — сказал папа.
— Давай не по пустякам, — улыбнулась мама. — К тому же сегодня и сейчас самый молодец у нас дочь.
— Дочь у нас всегда молодец, — заявил папа.
И они пошли в кино. И там взяли ведро попкорна, конечно.
Закатайте сегодня в банку
У Бо чуть что дрожат пухлые губы. Он сам не знает, почему ему все время хочется плакать. Бо голоден, но после первой же ложки отодвигает тарелку. Живот скручивает. Старшая сестра Крис смотрит на Бо и сердится: ешь! Вкусно же! Бо сползает под стол, сидит на полу и грызет ногти.
– Иди сюда, – зовёт крестная, – я тебя с ложечки покормлю.
– Я сам, – бурчит Бо, – не хочу суп.
И все же садится за стол и открывает рот.
– Вот умничка, – смеётся крёстная и кормит Бо. Он закрывает глаза и представляет маму. Так хорошо.
– Кока, а когда к маме пойдём? – спрашивает Бо.
– К ней пока нельзя, милый, – ласково говорит крестная.
Крис несёт тарелку в раковину и включает воду. У неё кончились слёзы, но со звуком воды ком подкатывает к горлу. Она смотрит, как зелёные капли жидкости для мытья посуды падают из флакона и проваливаются в поролон, вспенивает губку и трёт тарелку. Крис вчера была в больнице с крёстной. Она не хотела брать Крис с собой, но та так рыдала, что пришлось. И там Крис подслушала разговор с врачом. Это было просто – ухо к скважине. Слух у Крис отличный.
– Метастазы в лёгких, в рёбрах, асцит прогрессирует, химия не купирует процесс.
– Сколько осталось?
– Сердце сильное. Чудо, что она до сих пор жива. Столько операций. Столько химий. Состояние крайне тяжёлое. В любой момент.
– Только не завтра, не в день рождения Кристины.
Крис отскочила от двери.
– Маме немного лучше, – закрыв дверь кабинета, сказала крёстная, – она обязательно придёт в себя.
Крис кивнула. Она верила изо всех сил, что мама сможет. Даже сейчас, после слов «в любой момент». Она верила, когда мама уходила на лечение. Когда помогала ей мыть голову и переодеваться. Она по-прежнему видела в обтянутом кожей скелете с огромным животом, из которого торчали две трубки, свою красивую маму. Два дня назад мама вернулась с химии и потеряла сознание. Хорошо, что крёстная была у них и вызвала скорую.
Бо четыре. Крис сегодня восемь. Пусть не будет завтра, пусть сегодня навсегда заморозится. Можно закатать его в большую стеклянную банку, как бабушка закатывала огурцы в прошлом году?
Бабушка умерла зимой, а огурцы ели с картошкой до лета.
Крис согласна быть огурцом, крепким от соли, если можно закатать в банку сегодняшний день.
– Я не хочу отмечать, – говорит Крис.
– Мы же планировали твой праздник, готовили его, договаривались, с маминой работы его оплатили, – отзывается крестная, – пиратский квест, помнишь? Ты друзей пригласила. Наряд мама тебе заказала специально.
Крёстная открывает шкаф и достает алое бархатное платье с белым кружевом воротника и манжет. И чёрную шляпу, отороченную пухом.
– А мне костюм? – хнычет Бо. Бесит, как он хнычет всё время.
– Обязательно, – успокаивает крёстная. – Будешь юнгой на корабле.
Бо одевают в синие брючки, полосатую футболку и моряцкую кепку. Он доволен. Последний день августа выдался на редкость тёплым, и Крис жарко в бархатном платье. Они с Бо садятся в машину крёстной и едут в студию, где будет проходить праздник.
Бо боится статуи капитана Крюка на входе и остаётся с крёстной. Крис и ее друзья отправляются на поиски клада. В первом же зале все ругаются, ссорятся и никак не могут выполнить задание – сложить головоломку. Крис забралась на высокий трон морской королевы и наблюдает за происходящим. Пальцы ощупывают орнамент на подлокотнике, пока не нажимают на что-то, похожее на рычажок. Трон дёргается, и Крис падает в дыру, которая внезапно образовалась в каменном полу. Через пару секунд полёта в полумраке Крис плюхается в холодную воду.
В глазах, во рту, в ушах вода. У неё вкус бабушкиных огурцов. Крис барахтается, плывёт. Наконец, цепляется руками, кажется, за бортик. Бассейн? Интересно, все сюда сейчас упадут? Классный квест, конечно. Только вода странная.
– Привет! Давай помогу! – зовёт знакомый голос.
Крис выбрасывает вверх руку, её подхватывают и затаскивают на большую резиновую лодку. В точь такую, как у отца. Он ушёл с ней на рыбалку месяц назад и до сих пор не вернулся.
– Оставишь мне кусочек торта?
Крис вглядывается и видит, что на корме сидит девчонка-ровесница. Крис и знает и не знает её. Глаза такие зелёные, весёлые. Она точно не из её класса. Может, из параллельного?
– Я тебя не приглашала на день рождения, – говорит Крис. – Кто ты?
– Ещё как приглашала, – отвечает та, дёргает рукоятку, лодка заводится, и они плывут, маневрируя между тёмно-зелёными островками, очень похожими на попки огромных огурцов.
– Как тебя зовут?
– Вера.
– Как маму мою. А подруг Вер у меня нет.
– Ага. О, вот и торт.
Оказывается, лодка подплыла к сундуку, на котором разлеглась желтоволосая русалка.
– Почему он не тонет?
– Так на огурцах держится. Зажигаем? Желание будешь загадывать?
Вера щёлкает пальцами, на сундуке вспыхивают разноцветными огоньками восемь золотых свечей. Крис зажмуривается, вдыхает полной грудью.
– Это не получится, извини, – останавливает Вера.
– Пфф, – сдувается Крис. – Ну пусть папа бросит пить.
– Он бросил, – усмехнувшись, говорит Вера голосом мамы. – И он не вернётся. Его найдут скоро. А я уйду завтра, чтобы твой день рождения никогда не был днём печали.
– Мне больше нечего загадывать.
– Ладно. Но ты зря, много чего можно пожелать. – Вера дует. Поднимается огромная волна и накрывает лодку и торт-сундук. Крис выносит за борт. Она не сопротивляется, не пытается плыть. Её что-то тянет вниз, и она медленно опускается, разглядывая бугорки на коже крепких пузатых огурцов. Она смотрит на свои руки, которые покрываются такими же бугорками.
«Я так и хотела, – думает Крис, – пусть всё остановится».
Вера подплывает и обнимает её пупырчатыми зелёными руками и зовёт голосом крёстной:
– Кристина, Кристина, Кристина!
– Можно солёных огурцов и кусочек торта? – бормочет Крис и открывает глаза. Видит крёстную. Глаза у той красные, веки припухшие.
– Слава богу, пришла в себя. Упала с трона дурацкого. Как Спящая Красавица, бац и в летаргический сон. Хорошо, что не на сто лет. Ты уже неделю в больнице, девочка моя.
– А мама? – шепчет Крис. – Она просила кусочек торта.
– Откуда ты знаешь? – охает крёстная. – Она действительно ненадолго пришла в себя в твой день вечером и хотела попробовать торт.
– У нас с Бо теперь никого нет, – говорит Крис, закрывает глаза, вспоминает, как Вера задувает свечи.
Крёстная молчит. Долгую страшную минуту молчит. А потом пересохшие губы шепчут:
– У вас есть я, Крис. А вы есть у меня.
