Текст: Дмитрий Шеваров
Для меня Курск – это Ира Отдельнова. Поэт, писатель, ангел. Конечно, слово «ангел» должно идти впереди, а за ним уже все другие слова.
Когда она умерла, друзья написали на ее странице ВКонтакте: «С 6 апреля 1962 по 14 февраля 2019 на планете Земля жил добрый Ангел – Ирочка Отдельнова».
Если бы я не знал Иру, то, прочитав эти строки, вздохнул бы, наверное, и подумал: какие милые люди, как возвышенно они сказали.
Но Ира – ангел не только потому, что ее так воспринимали близкие друзья. Она от рождения была ангелом. И все, с кем ее сводила жизнь, это сразу понимали. И продавщица в магазине, и водитель маршрутки, и доктор в больнице, оказавшись рядом с ней, чувствовали: сердца коснулось что-то нездешнее.
Ее стихи и проза свидетельствовали не только о таланте автора, но о чем-то, что еще важнее, и читатели, совершенно незнакомые люди, обращались к ней: «Ирочка, ангел наш…»
Ира родилась в Курске в семье книгочеев и стихотворцев. Поэтом была ее тетя Евгения Станиславская. Бабушка окончила курскую женскую гимназию, писала стихи и в середине 1920-х вместе с Еленой Благининой создавала Союз курских поэтов. Мама дружила с курской поэтессой Лидией Шелест.
Если бы не тяжелая болезнь, сразившая девочку, Ира, очевидно, пошла бы на филфак или поступила бы в Литинститут. Болезнь сломала Ире жизнь. Но сама бы она так никогда не сказала. Она очень любила свое детство, помнила его в мельчайших подробностях и каждый день благодарила за него судьбу.
Ира рассказывала: «Я не тяготилась долгим лежанием в гипсе, потому что жила насыщенной, увлекательной жизнью. Были книги, цветные карандаши, пластилин, медведь Мишутка, потолок в трещинках, по которым можно путешествовать, коврик над кроватью с гномами… Каша утром. А порой на скорую руку омлет или яйцо всмятку. И мама убегает на работу в воинскую часть. А в нашей полуподвальной комнате было столько света, что смешно бояться темноты. Нет, я не ощущала себя ущербной. Всё дышало любовью…»
Ира с детства писала стихи, но нашла себя в прозе. Впрочем, ее лирические зарисовки и есть то, что мы называем поэзией в прозе.
За всю свою жизнь Ира лишь несколько раз покидала родной город. Курск был ее вселенной. Пожалуй, ни один писатель не посвятил Курску столько нежных слов, столько любви. Курские закаты и восходы, улицы и дворы, тихие улочки и сады, дожди и снега, зимы и весны, курские дети и старики – обо всем это она писала бесконечно, каждый раз находя что-то неожиданное и чудесное в том, что другим людям давно примелькалось.
К счастью, куряне успели по достоинству оценить своего ангела: в 2016 году Ирина Отдельнова стала в Курске «Человеком года» в номинации «Преодоление». На сцене старого кинотеатра имени Щепкина, куда она маленькой бегала на детские сеансы, ей вручили приз – Антоновское яблоко. Оказавшись на сцене, Ира попросила микрофон: «Я не собиралась ничего говорить. Но мне захотелось сказать несколько слов. Я немного боялась ехать сюда. Но кинотеатр Щепкина мне почти родной. Рядом с ним прошло мое детство. И я чувствую так много родного – и от людей, и от стен, и от жизни. Я чувствую себя счастливым человеком!..»
КУРСКИЕ ЭЛЕГИИ ИРИНЫ ОТДЕЛЬНОВОЙ
В раю
Когда-то я жила в раю. А что такое земной рай? Это когда родные живы, все рядом и любят друг друга – мама, бабушка, дядя Саша с семьей, я.
Курск тогда был патриархален, и все знали друг друга, встречаясь на тихих улицах, и не терялись на проспектах, так не свойственных дворянско-купеческому городу, заросшему старыми липами.
Бабочка
Иду по улице Советской, сворачиваю на свою улицу Большевиков. Здесь все дома – от первого до последнего дома – я знаю лучше, чем таблицу умножения.
Родные, незабвенные места. Я жила здесь до 12-лет. И, кажется, что живу там до сих пор. Летаю как бабочка над цветами, над дворами.
Улица узкая, вся заросшая лопухами и мелкой ромашкой. Яблони свешивают ветки из-за заборов. Дворы с полуоткрытыми калитками. Забытый мяч у одной из них. Палисадник увит диким виноградом. Так легко представить, как едет по нашей улице Андрей Миронов на лошади и поет про соломенную шляпку.
Но вот я спускаюсь с неба вниз, сажусь на лавку рядом с бабушкой. И мы беседуем о цветах и бабочках. Бабушка говорит: «Посмотри, как тонки крылышки бабочек и лепестки цветов. Как они красивы. Им за короткое время нужно успеть порадовать всех людей…»
Гимназистки
К бабушке приходят ее подруги, бывшие гимназистки. Долго-долго пьют чай. Мне интересно смотреть, как они кивают друг другу, как синие чашки с золотым ободком с аккуратным стуком ставятся на блюдца. Спит на стуле кот Маркиз. Часы тикают размеренно и безмятежно. Звучат певучие, летучие, невесомые слова. Я уже знаю, что это стихи, что их писали волшебники, то есть поэты. Они знали язык звезд, зверей и травы.
Моя тетя Женя тоже сочиняла стихи. Она дружила с Еленой Благининой и участвовала в создании Курского Союза Поэтов в 1920-х годах. Вот одно ее стихотворение.
Песенка
- Королева сказала малютке пажу:
- – «Я в саду обронила колечко.
- Отыщи мне его – я спасибо скажу».
- У пажа застучало сердечко.
- Он весь день до заката колечко искал,
- Раздвигая травинки руками.
- И лишь розовый сумрак на землю упал,
- Он увидел его под цветами.
- Королева взошла на резное крыльцо,
- Паж, краснея, ей подал колечко.
- Королева, смеясь, целовала в лицо.
- У пажа замирало сердечко.
- Евгения Станиславская
- Курск
- 1920
Улица, замри!
Тротуар в трещинах и в одном месте ступеньки. Немного… Одна, две… Еще одна. Как ловко я спрыгиваю с них, держа маму за руку. «Раз-два-три! Улица, замри!» И она, и без того тихая, замирает, залитая солнцем.
Медвежонок
Вечер плавно плывет над дворами и улицей Большевиков. Стихает говор дня. Звезды высыпают за порог небесного жилища. «Вон Большая Медведица, а вот Малая…» – говорит дядя. И я смотрю во все глаза и вижу, как мама-Медведица ведет своего медвежонка на прогулку. Я немного завидую медвежонку, ведь ему ночью не надо спать.
Духовой оркестр
В Первомайском саду, где вращалась карусель, по выходным играл духовой оркестр. Музыканты в белых рубашках играли под открытым небом. Капельмейстер вставал на цыпочки. На кончике его дирижерской палочки сидела бабочка. Солнце пробивалось сквозь листву и ложилось светлыми пятнами на эстраду и лица музыкантов, блестело на медных трубах и литаврах. Музыка уносила в небо этот парк, этот день, всех нас.
А потом она возвращала все на место, в целости и сохранности. И продолжалось воскресенье.
Газировка
В нашем доме имелся водопроводный кран с холодной водой. Уличной колонкой мы не пользовались. Но эта железная колонка – синий столбик с тугой ручкой – привлекала меня с двоюродной сестрой. Поднимешь с усилием ручку, и мощным потоком ударит струя воды. Подставишь ладони, и брызги разлетаются по все стороны, как салют. И в каждой капле отражается солнце. Пьешь эту солнечную радость и смеешься. Вода бодрит, как газировка.
Цыган
Недалеко, через две улицы, находится Центральный рынок. Мимо зеленых ворот, ведущих к нам во двор, проезжает по мостовой лошадь, а в телеге сидит бородатый цыган. Он цокает языком, подергивает вожжи, взмахивает кнутом, но никогда не ударяет лошадь.
Скрип-скрип
Бабушка сидит возле забора на низеньком табурете и читает толстую книгу или шьет очередные наряды для наших кукол. Пес Чарлик пристраивается возле нее. Потом ему становится жарко, и он уходит на кресло в бабушкину комнату, где нет окон, но на стене есть фотография бабушкиной мамы в длинном платье с кружевным воротничком.
Теперь понимаю, что бабушка чувствовала себя маленькой, глядя на свою молодую маму.
Вот и бабушка возвращается со двора. Скрип-скрип по половицам бабушкины ноги в разношенных шлепанцах. И скрип-скрип – за нею я – хвостиком, бантиком, вечной просьбой: «Бабушка, почитай мне!»
Начитанные
В детстве все были начитанные, даже еще не умея читать. «Он живой и светится» – бормотал один малыш. «Цветик –семицветик» – откликался другой.
Я еще не умела читать, но уже знала и Мойдодыра, и Иван-Царевича, и Айболита, и Человека рассеянного с дядей Степой. Это все бабушка. Зимой, забравшись на её кровать, мы читали детские книги. А летом сидели на деревянных порожках, по которым поднимались к входной двери, чтобы выйти из дома. Дверь открыта, двор дышит травой и землей, а бабушка читает. И просыпается Спящая Красавица, теряет туфельку Золушка, Герда находит Кая.
Вот-вот пойдет дождь, а мы под крышей, а мы рядом, как два птенца – бабушка и я – на ступеньках деревянного крыльца.
Куколка
Мама говорит:
– Смотри, какая куколка. Она спит, а когда проснется, то станет бабочкой.
И я бегу проверять всех своих кукол – не выросли ли у них крылья?
Шарик
Дядя надувает воздушный шарик.
– Хватит! Хватит! – беспокоится мама.
– Еще! Еще! – кричим мы с сестрой.
Пятка-лампочка
Бабушка штопает мой носок, натянув его на перегоревшую лампочку. У нее вообще-то есть деревянный грибок, но сегодня она решила взять лампочку. Теперь я буду теперь ходить по вечерним улицам, и светить издали пяткой.
Выросла
– Я выросла! Выросла? – спрашиваю у взрослых, которые отмеряют мой рост на стене карандашом. Я даже пытаюсь встать на носочки, но дядя Саша мягко надавливает ладонью на мою макушку – «Не спеши, еще подрастешь!»
Среди облаков
Вы поднимите глаза к небу и вот она я! – раскинув руки – лечу среди облаков. Мои руки заняты васильками и незабудками. Я собирала их по синим лугам, и облака, как белые барашки паслись рядом. Каждому-каждому подарю небесный цветок.
Смотрите в окно, дорогие люди! Там, среди белых облаков и синих цветов, лечу к вам я. И васильки в моих руках. Встречайте!
