Текст: ГодЛитературы.РФ
Режиссер Джеймс Ганн обнародовал заставку своего нового фильма «Супермен», выход которого запланирован на будущий год. Главной изюминкой нового фрагмента гигантского пазла вселенной DC станет суперпёс Крипто. Он, как и сам Супермен, родился на планте Криптон и наделен суперспособностями, и появлялся уже в классических комиксах и мультфильмах, но в игровом кино появляется впервые. Режиссер признался, что на этот сюжетный ход его сподвиг его собственный пёс Одзу, взятый из приюта и поначалу проявлявший суперстроптивость. "Я задумался - до чего сложной стала бы жизнь, если бы Одзу обладал сверхспосбностями!" - признался Ганн.
"Год Литературы" решил не проходить мимо актуальной собачьей темы и напомнить некоторых четвероногих супергероев, уже засвеченных в гигантской и непрестанно расширяющейся вселенной классической литературы.
1.
- Где в память Койла-короля
- Зовется исстари земля,
- В безоблачный июньский день,
- Когда собакам лаять лень,
- Сошлись однажды в час досуга
- Два добрых пса, два верных друга.
- Один был Цезарь. Этот пес
- В усадьбе лорда службу нес.
- И шерсть, и уши выдавали,
- Что был шотландцем он едва ли,
- А привезен издалека,
- Из мест, где ловится треска.
- Он отличался ростом, лаем
- От всех собак, что мы встречаем.
- Ошейник именной, с замком,
- Прохожим говорил о том,
- Что Цезарь был весьма почтенным
- И просвещенным джентльменом.
- Он родовит был, словно лорд,
- Но – к черту спесь! – он не был горд
- И целоваться лез со всякой
- Лохматой грязною собакой,
- Каких немало у шатров
- Цыган – бродячих мастеров.
- У кузниц, мельниц и лавчонок,
- Встречая шустрых собачонок,
- Вступал он с ними в разговор,
- Мочился с ними на забор.
- А пес другой был сельский колли,
- Веселый дома, шумный в поле,
- Товарищ пахаря и друг
- И самый преданный из слуг.
- Его хозяин - резвый малый,
- Чудак, рифмач, затейник шалый -
- Решил - кто знает, почему! -
- Присвоить колли своему
- Прозванье «Люат». Имя это
- Носил какой-то пес, воспетый
- В одной из песен иль баллад
- Так много лет тому назад.
- Был этот Люат всем по нраву.
- В лихом прыжке через канаву
- Не уступал любому псу.
- Полоской белой на носу
- Самой природою отмечен,
- Он был доверчив и беспечен.
- Черна спина его была,
- А грудь, как первый снег, бела.
- И пышный хвост, блестящий, черный,
- Кольцом закручен был задорно.
- Роберт Бёрнс «Две собаки», пер. с англ. С. Маршака
2.
6-го октября, рано утром, Пьер вышел из балагана и, вернувшись назад, остановился у двери, играя с длинной, на коротких кривых ножках, лиловой собачонкой, вертевшейся около него. Собачонка эта жила у них в балагане, ночуя с Каратаевым, но иногда ходила куда-то в город и опять возвращалась. Она, вероятно, никогда никому не принадлежала, и теперь она была ничья и не имела никакого названия. Французы звали ее Азор, солдат-сказочник звал ее Фемгалкой, Каратаев и другие звали ее Серый, иногда Вислый. Непринадлежание ее никому и отсутствие имени и даже породы, даже определенного цвета, казалось, нисколько не затрудняло лиловую собачонку. Пушной хвост панашем твердо и кругло стоял кверху, кривые ноги служили ей так хорошо, что часто она, как бы пренебрегая употреблением всех четырех ног, поднимала грациозно одну заднюю и очень ловко и скоро бежала на трех лапах. Все для нее было предметом удовольствия. То, взвизгивая от радости, она валялась на спине, то грелась на солнце с задумчивым и значительным видом, то резвилась, играя с щепкой или соломинкой.
- Лев Толстой, «Война и мир», Т.4, часть вторая, глава XI
3.
Раз в начале осени Кирила Петрович собирался в отъезжее поле. Накануне был отдан приказ псарям и стремянным быть готовыми к пяти часам утра. Палатка и кухня отправлены были вперед на место, где Кирила Петрович должен был обедать. Хозяин и гости пошли на псарный двор, где более пятисот гончих и борзых жили в довольстве и тепле, прославляя щедрость Кирила Петровича на своем собачьем языке. Тут же находился и лазарет для больных собак, под присмотром штаб-лекаря Тимошки, и отделение, где благородные суки ощенялись и кормили своих щенят. Кирила Петрович гордился сим прекрасным заведением и никогда не упускал случая похвастаться оным перед своими гостями, из коих каждый осмотривал его по крайней мере уже в двадцатый раз. Он расхаживал по псарне, окруженный своими гостями и сопровождаемый Тимошкой и главными псарями; останавливался пред некоторыми конурами, то расспрашивая о здоровии больных, то делая замечания более или менее строгие и справедливые, то подзывая к себе знакомых собак и ласково с ними разговаривая. Гости почитали обязанностию восхищаться псарнею Кирила Петровича. Один Дубровский молчал и хмурился. Он был горячий охотник. Его состояние позволяло ему держать только двух гончих и одну свору борзых; он не мог удержаться от некоторой зависти при виде сего великолепного заведения. «Что же ты хмуришься, брат, — спросил его Кирила Петрович, — или псарня моя тебе не нравится?» — «Нет, — отвечал он сурово, — псарня чудная, вряд людям вашим житье такое ж, как вашим собакам».
Александр Пушкин, «Дубровский»
4.
- Собаке Качалова
- Дай, Джим, на счастье лапу мне,
- Такую лапу не видал я сроду.
- Давай с тобой полаем при луне
- На тихую, бесшумную погоду.
- Дай, Джим, на счастье лапу мне.
- Пожалуйста, голубчик, не лижись.
- Пойми со мной хоть самое простое.
- Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,
- Не знаешь ты, что жить на свете стоит.
- Хозяин твой и мил и знаменит,
- И у него гостей бывает в доме много,
- И каждый, улыбаясь, норовит
- Тебя по шерсти бархатной потрогать.
- Ты по-собачьи дьявольски красив,
- С такою милою доверчивой приятцей.
- И, никого ни капли не спросив,
- Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.
- Мой милый Джим, среди твоих гостей
- Так много всяких и невсяких было.
- Но та, что всех безмолвней и грустней,
- Сюда случайно вдруг не заходила?
- Она придет, даю тебе поруку.
- И без меня, в ее уставясь взгляд,
- Ты за меня лизни ей нежно руку
- За все, в чем был и не был виноват.
- Сергей Есенин, «Собаке Качалова»
5.
Мы пошли. Не успели мы ступить несколько шагов, как нам навстречу из-за густой ракиты выбежала довольно дрянная легавая собака, и вслед за ней появился человек среднего роста, в синем сильно потертом сюртуке, желтоватом жилете, панталонах цвета гри-де-лень или блё-д-амур, наскоро засунутых в дырявые сапоги, с красным платком на шее и одноствольным ружьем за плечами. Пока наши собаки, с обычным, их породе свойственным, китайским церемониалом, снюхивались с новой для них личностью, которая, видимо, трусила, поджимала хвост, закидывала уши и быстро перевертывалась всем телом, не сгибая коленей и скаля зубы, незнакомец подошел к нам и чрезвычайно вежливо поклонился. Ему на вид было лет двадцать пять; его длинные русые волосы, сильно пропитанные квасом, торчали неподвижными косицами, — небольшие карие глазки приветливо моргали, — всё лицо, повязанное черным платком, словно от зубной боли, сладостно улыбалось.
Иван Тургенев, «Льгов» (Из «Записок охотника»)
6.
На следующий день на пса надели широкий блестящий ошейник. В первый момент, поглядевшись в зеркало, он очень расстроился, поджал хвост и ушел в ванную комнату, размышляя — как бы ободрать его о сундук или ящик. Но очень скоро пес понял, что он — просто дурак. Зина повела его гулять на цепи по Обухову переулку. Пес шел, как арестант, сгорая от стыда, но, пройдя по Пречистенке до храма Христа, отлично сообразил, что значит в жизни ошейник. Бешеная зависть читалась в глазах у всех встречных псов, а у Мертвого переулка — какой-то долговязый с обрубленным хвостом дворняга облаял его «барской сволочью» и «шестеркой». Когда пересекали трамвайные рельсы, милиционер посмотрел на ошейник с удовольствием и уважением, а когда вернулись, произошло самое невиданное в жизни: Федор-швейцар собственноручно отпер парадную дверь и впустил Шарика, Зине он при этом заметил:
— Ишь, каким лохматым обзавелся Филипп Филиппович. И удивительно жирный.
— Еще бы — за шестерых лопает, — пояснила румяная и красивая от мороза Зина.
«Ошейник — все равно, что портфель», — сострил мысленно пес, и, виляя задом, последовал в бельэтаж, как барин.
Михаил Булгаков, «Собачье сердце»
7.
Чудовище, лежавшее перед нами, поистине могло кого угодно испугать своими размерами и мощью. Это была не чистокровная ищейка и не чистокровный мастиф, а, видимо, помесь - поджарый, страшный пес величиной с молодую львицу. Его огромная пасть все еще светилась голубоватым пламенем, глубоко сидящие дикие глаза были обведены огненными кругами. Я дотронулся до этой светящейся головы и, отняв руку, увидел, что мои пальцы тоже засветились в темноте.
- Фосфор, - сказал я.
- Да, и какой-то особый препарат, - подтвердил Холмс, потянув носом. - Без запаха, чтобы у собаки не исчезло чутье. Простите нас, сэр Генри, что мы подвергли вас такому страшному испытанию. Я готовился увидеть собаку, но никак не ожидал, что это будет такое чудовище. К тому же нам помешал туман, и мы не смогли оказать псу достойную встречу.
Артур Конан Дойл. «Собака Баскервилей». Перевод с анг. Н. Волжиной
8.
Потешнейшая собачонка из породы малорослых косматых пинчеров. – Безобразна она была до крайности. Длинная, косматая шерсть, спутанная, как войлок, от глаз волосы расходятся лучеобразно, глаза как будто совиные. Смешной какой-то черт. Великолепно ловила крыс.
Мне даже неловко писать, до чего она была умна. Никто не поверит. Сама безобразная, очень любила все красивое. Когда молодая девушка в семье надевала белое платье с красным поясом, собачонка садилась на задние лапы и часами любовалась ею. Сидит и смотрит. Любила и сама покрасоваться. И это было самое потешное. На косматую шерсть ее лба привязывали ярко-красный бантик. Она опрометью мчалась к трюмо, – да, да! бросалась к зеркалу! – оглядывая себя, потом садилась на подоконник открытого окна (жили они в нижнем этаже) и гордо сидела, выставляя себя на поглядение прохожим. Прохожие оглядывались на эту рожу, многие останавливались и хохотали. А она величественно сидела, гордая всеобщим вниманием.
Викентий Вересаев, «Друзья в масках»
9.
Посмотрите на Монморенси – и вам покажется, что это ангел, по каким-то причинам, скрытым от человечества, посланный на землю в образе маленького фокстерьера.
Монморенси глядит на вас с таким выражением, словно хочет сказать: "О, как испорчен этот мир и как бы я желал сделать его лучше и благороднее"; вид его вызывает слезы на глазах набожных старых дам и джентльменов.
Когда Монморенси перешел на мое иждивение, я никак не думал, что мне удастся надолго сохранить его у себя. Я сидел, смотрел на него (а он, сидя на коврике у камина, смотрел на меня) и думал: эта собака долго не проживет. Ее вознесут в колеснице на небо — вот что с ней произойдет. Но когда я заплатил за дюжину растерзанных Монморенси цыплят; когда он, рыча и брыкаясь, был вытащен мною за шиворот из сточетырнадцатой уличной драки; когда мне предъявили для осмотра дохлую кошку, принесенную разгневанной особой женского пола, которая обозвала меня убийцей; когда мой сосед подал на меня в суд за то, что я держу на свободе свирепого пса, из-за которого он больше двух часов просидел, как пришпиленный, в холодную ночь в своем собственном сарае, не смея высунуть нос за дверь; когда, наконец, я узнал, что мой садовник выиграл тридцать шиллингов, угадывая, сколько крыс Монморенси убьет в определенный промежуток времени, – я подумал, что его, может быть, и оставят еще немного пожить на этом свете.
Слоняться возле конюшен, собрать кучу самых отпетых собак, какие только есть в городе, и шествовать во главе их к трущобам, готовясь к бою с другими отпетыми собаками, – вот что Монморенси называет "жизнью". Поэтому, как я уже сказал, упоминание о гостиницах, трактирах и постоялых дворах вызвало у него живейшее одобрение.
Джером К.Джером. «Трое в одной лодке, не считая собаки». Пер. с англ. М. Салье.
10.
— Господин, — ответил призрак, — какой вид мне принять, чтобы быть вам угодным?
Я назвал первое, что пришло мне в голову:
— Явись в образе собаки.
Не успел я вымолвить это приказание, как отвратительный верблюд вытянул свою длинную шею до самой середины пещеры, опустил голову и выплюнул маленького белого спаниеля с блестящей шелковистой шерстью и длинными, до самой земли, ушами. Окно захлопнулось, видение исчезло; под слабо освещёнными сводами пещеры остались лишь собака да я.
Она бегала вдоль круга, виляя хвостом и подпрыгивая. «Господин, промолвила она, — я бы хотела лизнуть вам кончики ног; но меня удерживает страшный круг, в котором вы стоите».
Моя уверенность дошла до дерзости: я вышел из круга и протянул ногу, собака лизнула её. Я попытался схватить её за уши, она легла на спинку, словно прося пощады; я увидел, что это сучка.
Жак Казот. «Влюбленный дьявол». Пер. с фр. Н. Сигал