Текст: Дмитрий Шеваров/РГ
- Тут мы и живем, между этими вздохами.
- Евгений Носов
В нем было что-то от добродушного медведя из русских народных сказок. Помню, как Евгений Иванович протянул мне руку, и моя ладонь нырнула в нее как птичка в дупло.
Все в нем было крупной, грубоватой выделки: нос картофелиной, уши пельменями, мохнатые брови, очки с толстыми стеклами.
Он был только с поезда «Курск – Москва». «За всю ночь едва ли на час сомкнул глаза – все ворочался-ворочался. А на верхней полке особо и не поворочаешься…»
Ходил вразвалочку, как ходят навьюченные поклажей рыбаки, и осторожно, будто опасался на что-то живое наступить.
Мы виделись первый раз, но у меня было чувство: вот родной человек, добрался-таки. Радость. Хотелось быть ему племянником.
Евгений Иванович был из тех старинных людей, которые незримо носили на себе свой дом, весь его уют и степенный уклад. Поэтому, оказавшись рядом с ними, ты переставал нетерпеливо елозить, посматривать на часы. Суета оседала как пыль.
И, глядя на его руки кузнеца, думалось: неужели этот кряжистый дядька и написал «Усвятских шлемоносцев» – вещь, равную по силе музыке Бетховена? Как же, верно, неловко такой ручищей выписывать буквы школьной ручкой с восемьдесят шестым пером. А эта рука-то еще и не всегда слушалась: в 1944-м Носов был тяжело ранен под правую лопатку. Умирал, но молодость помогла выкарабкаться.
Долго лежал в серпуховском госпитале, там и встретил 9 мая. Про это его рассказ «Красное вино победы». Вернулся в Курск, чтобы доучиться в школе. С инвалидностью не на всякую работу брали. Пошел в редакцию – ретушером, поправлял фотоснимки черной тушью. Потом стал работать разъездным корреспондентом. На родной Курщине немного сел и деревенек осталось, где он не бывал.
Его рассказы полнятся названиями курских сел и деревень. Полянка и Подсвирково, Жаховка и Верхние Чапыги, Егозки и Верхние Кутырки, Макарьино и Винниково – то самое, где родилась Надежда Плевицкая. Вот откуда его язык, его герои.
В начале 1960-х Носов два года отучится на Высших литературных курсах, но придет к выводу, что писатель должен писать словами, нажитыми за жизнь, а не вычитанными в словаре.
А как он любил Курск! Воскресил в своей прозе город своего детства, запечатлел на вечные времена довоенную жизнь земляков. Рассказы Носова будто разворачивают перед нами карту довоенного Курска: «Запредельная ямская Мурыновка» и Линёво озеро, Цыганский бугор и Первомайский сад, улицы Херсонская и Московская, Красноармейская, где он жил в детстве в доме 35а, Дружининская и Пастуховская, «стрелецкая глухомань за Кривецкой протокой», водоразборная башня на Мясницкой, польский костел, Знаменский собор и «просторное небо над ним»…
Мальчишкой Носов встречал в Курске первый дирижабль:
«…В гондоле дирижабля распахнулась дверца. Из проема высунулся один из воздухоплавателей. Он был в кожаном шлеме с обвислыми, как у спаниеля, ушами.
Оглядев посадочную площадку и все, что творилось внизу, человек раскатисто крикнул:
– Здравствуйте, товарищи!
Земля в ответ прибавила гула и затрепыхала вскинутыми руками.
– Это Курск?!
– Курск! Курск! – польщенно отозвалась поляна…»
Вспоминая Носова, не могу не вспомнить его помощницу и друга Евгению Дмитриевну Спасскую. Литературовед, создательница литературного музея в Курске, она еще в 1974 году познакомилась с писателем и с тех пор перепечатывала на машинке все им написанное. Спасская знала наизусть каждую его строку.
В 1990-е годы, когда рухнула жизнь и читателей, и писателей, а Евгений Носов оказался не ко двору новой власти, Спасская взяла на себя все издательские хлопоты Евгения Ивановича. Шла к начальникам, искала деньги, ехала в Москву, где ходила по издательствам и редакциям. Так мы, кстати, и познакомились – в одной из редакций. Эта милая женщина с тихим голосом умела настоять на своем, убедить в том, что книги Носова ждут люди, они им нужны как хлеб. И книги выходили, и даже прекрасное пятитомное собрание сочинений появилось.
Нет, не случайно они были тезками: он – Евгений, она – Евгения. Видно, так Господь посылает верного человека художнику, чтобы тот до конца исполнил свое назначение.
Вот уже двадцать два года нет с нами Евгения Ивановича. Три года назад ушла и Евгения Дмитриевна. Без нее книги Носова издаются сейчас редко, скупо. Даже знаменитых «Усвятских шлемоносцев» – попробуй отыщи.
А ведь повесть эта сейчас будет поважнее «разговоров о важном».
Вглядываюсь в прекрасные фотопортреты Евгения Носова (они сделаны в свое время нашим общим другом фотохудожником Павлом Кривцовым) и думаю: вот вернись сейчас Евгений Иванович – осмелился бы кто поднять на него глаза? Нашелся бы кто промолвить: «Худо мы живем. Бога не боимся. Поля лесом заросли. Дети как трава растут. Книги заброшены. Не до них. Россия с Украиной кровью умываются. Не ко времени ты к нам, Иваныч, заглянул…»
Вспоминается брошенный жеребенок из рассказа Носова «Холмы, холмы…»: понуро стоит он у дороги на хлестком ветру, а все едут мимо-мимо.
КРАСКИ ЗЕМЛИ
Из рассказа Евгения Носова
Нам, курянам, досталась по наследию Курская земля.
Нет у нее ни морских берегов, ни горных радужных водопадов, ни могучих рек… Но вот закрываю глаза, и – трепетно обмирает сердце – вот она, родимая! Взгорья и ложбины, и опять холмы. Вверх – вниз, вниз – вверх… Будто дышит, словно это ее глубокие натруженные вздохи…
Тут мы и живем, между этими вздохами. Здесь, в заветрии, промеж холмов, приютились наши тихие ракитовые деревушки с мычащими телятами на приколе, с гераньками и неказистыми цветками под названием «мокрый Ванька» в нехоромных оконцах…
По лощинам и межгорьям, в лозняках и ольшаниках текут наши робкие, пугливые речушки… Правда, весной такая вот бессловесная речушка вдруг зашумит, захорохорится, как подгулявший сторож, какой-нибудь дед Филя, даже своротит и унесет чей-нибудь забор… Но буйства этого разве что на пару-тройку дён. А потом дед Филя поправит как надо шапку, улыбнется виновато и покается: погулял малость и будя! Так и речушка: покуролесит да и умиротворенно разольется по лознякам, греясь на мелком, на солнышке…
Напористый ветер уже пылит подсыхающей дорогой, гонит первые волны озимых, рвет и полощет пока еще не выцветший кумачовый флажок на тракторной будке… Над всей этой суетой и благодатью серебряно звенят, ликуют, захлебываются радостью бытия наши курские простенькие птахи – жаворонки.
А еще будет на этой земле лето… И будет потом наша золотая черноземная осень, когда в бездонной сини бабьего лета поплывут невесть куда серебристые пряди, а из отяжелевших садов еще за версту запахнет знаменитой курской антоновкой…
А там чередом нагрянет зима с заячьими набродами в белых полях, с ребячьим галдежом, звоном коньков и клюшек на застывшем пруду, с ранними сумерками и уютными огнями в деревенских окошках.
Родившись на открытых холмах, я с детства ощущал себя в лесу лишь гостем, робким и присмиревшим… Мне же подавай небеса от края до края, всю их устоявшуюся погожую синь или всю уймищу облаков… Может, поэтому и не терплю я плотных заборов, теснящей дачной огороженности, за которой всегда мнится чье-то незримое око…
Рассказ Евгения Носова «С сединою на висках» читает народный артист СССР Анатолий Папанов (запись 1985 года).
Сон бойца
Давно уж полночь, все уснуло
- Тревожным и глубоким сном,
- Лишь отдаленны звуки гула
- За темным слышатся окном.
- Бойцы, истомленные боем,
- Не разуваясь, в сапогах
- И с кулаком под головою,
- Забылись сном. А на устах
- То у того, то у другого
- Вспорхнет во сне тревожном
- Или улыбка на губах
- Мелькнет, увидевши родного
- Во сне сынишку на руках
- Жены любимой. Или мать
- В тревожном сне бойцу приснилась,
- И начинает сердце трепетно стучать
- В груди, как пойманная птица.
- Иной во сне произнесет
- Любимой имя дорогое
- И этим именем откроет
- Все, что на сердце он несет.
- Вы спите! Что же завтра вам
- Готовит рок в бою жестоком…
- 9 февраля 1944
- (стихи, присланные в письме сестре)
Евгения Спасская о тех домах в Курске, где жил Евгений Носов
К сожалению, тяжелая судьба ждала два дома писателя. На улице Красноармейской в доме № 35а прошло его детство, он писал об этом и в «Доме за триумфальной аркой», и в других рассказах о далеких 30-х годах. Здание не удалось спасти от сноса. Незадолго до этого я заходила внутрь, в ту маленькую комнату, где он лежал во время многочисленных болезней, грустно смотрел в окошко, где они вместе с сестренкой Ниной ждали, когда мама принесет хлебушка... Конечно, не удержалась от горьких слез...
Второй дом – № 35 по улице Ломоносова, где писатель жил с семьей до 1973 года, а потом до 1992 года там жила его мама Полина Алексеевна, – тоже состарился и тоже подлежит сносу, так как этот район собираются застраивать. Сын Евгения Ивановича Женя часто заходит в этот дом, вспоминает свои детские годы. И вдруг недавно он обнаружил на старенькой этажерке под кружевной салфеткой несколько пожелтевших листков. Это оказались два письма 44-го года его отца, тогда 19-летнего рядового, заряжающего артиллерийского орудия, к младшей сестре Нине. Они сложены треугольником, под курским адресом номер: п.п. 737399/5, два почтовых штемпеля и штамп: «Просмотрено военной цензурой».
