Текст и подбор цитат: Екатерина Коновалова, Ирина Зайцева, Михаил Визель
В субботу, 19 июля, москвичи и туристы не смогут посетить Некрополь у Кремлевской стены и Мавзолей Ленина, причем причины такого внепланового закрытия ФСО не уточняет. Об этом кратковременном закрытии не стоило бы отдельно писать, если бы ранее не стало известно, что Министерство культуры России заключило контракт на 19,6 миллиона рублей с госкорпорацией ЕКС на проведение реставрационных работ Мавзолея, прописанный срок окончания которых - 19 июня 2027 года. Таким образом, есть вероятность, что "Могила №1" окажется закрыта минимум на два года - и что ждет ее дальше в нашем стремительно меняющемся мире? Впрочем, она уже навсегда прописана в русской и мировой литературе. Мы решили собрать несколько красноречивых примеров, охватывающих весь XX век.
Михаил Шолохов. «Поднятая целина» (1932)
Отделенная от Гремячего Лога полутора тысячами километров, живет и ночью, закованная в камень, Москва: тягуче-призывно ревут паровозные гудки, переборами огромной гармони звучат автомобильные сирены, лязгают визжат, скрегочут трамваи. А за Ленинским Мавзолеем, за Кремлевской стеной, на вышнем холодном ветру, в озаренном небе трепещет и свивается полотнище красного флага. Освещенное снизу белым накалом электрического света, оно кипуче горит, струится, как льющаяся алая кровь. Коловертью кружит вышний ветер, поворачивает на минуту тяжко обвисающий флаг, и он снова взвивается, устремляясь концом то на запад, то на восток, пылает багровым полымем восстаний, зовет на борьбу...
Два года назад, ночью, Кондрат Майданников, бывший в то время в Москве, на Всероссийском съезде Советов, пришел на Красную площадь. Глянул на Мавзолей, на победно сияющий в небе красный флаг и торопливо сдернул с головы буденовку. С обнаженной головой, в распахнутом домотканом зипуне стоял долго и недвижимо…
Михаил Исаковский, "У мавзолея Ленина"
- Проходит ночь. И над землей все шире
- Заря встает, светла…
- Не умер он: повсюду в этом мире
- Живут его дела.И если верен ты его заветам —
- Огням большой весны, —
- В своей стране ты должен стать поэтом,
- Творцом своей страны.
- На стройке ль ты прилаживаешь камень, —
- Приладь его навек,
- Чтобы твоими умными руками
- Гордился человек.
- Растишь ли сад, где вечный голод плакал,
- Идешь ли на поля, —
- Работай так, чтоб от плодов и злаков
- Ломилась вся земля.
- Услышишь гром из вражеского стана
- У наших берегов, —
- Иди в поход, сражайся неустанно
- И будь сильней врагов!
- Какое б ты ни делал в жизни дело,
- Запомни — цель одна:
- Гори, дерзай, чтоб вечно молодела
- Великая страна;
- Чтобы, когда в холодные потемки
- Уйдешь ты — слеп и глух,
- Твое бы имя понесли потомки
- Как песню, — вслух.
Борис Житков. «Что я видел» (1939)
Я смотрел на часы, а они звонили.
А потом я увидал домик. Он очень блестел, потому что очень гладкий, такой гладкий, что я думал — он мокрый. А он не мокрый, он так заглажен. Он каменный, и я думал, что это как из кубиков построили. Он очень красивый.
Мама сказала, что этот дом называется Мавзолей. И там никто не живёт. А что Ленин умер, и его туда положили, и можно посмотреть, как он лежит.
Я сказал:
— Почему положили?
Мама сказала, что если кто умрёт, так его похоронят, и больше не увидишь. А что Ленина любили и хотели, чтоб всегда его видеть. Его не стали хоронить, а положили в Мавзолей.
Я сказал, что хочу посмотреть на Ленина. Мама тоже сказала, что хочет.
Мы пошли к Мавзолею. Там дверь. И около двери стоят два красноармейца. Они с ружьями. Только они ни в кого не целятся. Ружья у них на земле стоят, они только держат немного, чтоб не упали. Мы с мамой не боялись и совсем близко подошли.
Там ходил дядя-милиционер. Мама его спросила, можно ли посмотреть Ленина. Милиционер сказал, что сегодня нельзя.
А я сказал:
— Почему нельзя?
Дядя-милиционер сказал, что сегодня выходной день и что в выходной нельзя. А завтра будет можно, и всегда можно. Только когда выходной — нельзя.
Самуил Маршак. "Ленин"
- У Кремля в гранитном Мавзолее
- Он лежит меж флагов, недвижим.
- А над миром, как заря алея,
- Плещет знамя, поднятое им.
- То оно огромное — без меры,
- То углом простого кумача
- Обнимает шею пионера,
- Маленького внука Ильича.
Леонид Леонов. «Русский лес» (1953)
Подошедший милиционер сказал Поле, что нельзя так долго стоять на мосту. Он делал вид, что листает ее паспортную книжку, а сам разглядывал Полино лицо. Слава богу, он ничего пока не слыхал о деятельности Вихрова!.. По бессознательному влечению Поля поднялась к Василию в девяти азиатских шапках и двинулась вдоль кремлевской стены. Мавзолей был закрыт. Поля дважды прошла мимо, потому что в один раз не успела рассказать всего о себе человеку, который лежал там за мраморной полированной стеной. Вся Полина исповедь, включая биографию и перечень отметок в школьном аттестате, уложились в полтора конца. Ленин сказал, что нехорошо тратить время на личные горести, когда армией оставлены Смоленск и Киев. Он сказал также, что самочувствие советского человека складывается не только из отношения к нему пусть даже самых больших людей, но и от сознания размеров собственного труда, вложенного в бессмертное дело социализма. А когда спускалась к реке, прибавил вдогонку, что верит ей, и, если только не ослышалась, назвал дочкой.
Константин Симонов. «Живые и мертвые» (1959)
Проходя обратно мимо Мавзолея, Климович остановился. У входа по-прежнему стояли часовые, а там, за ними, несколько ступенек вниз, в глубине, лежал Ленин. Если у Климовича и раньше не укладывалось в голове, что Москва может быть взята немцами, то сейчас, около Мавзолея, это казалось вдвойне немыслимым. Представить себе, что здесь, на Красной площади, у Мавзолея, не мы, а фашисты, в их форме, в их фуражках, с их свастиками на рукавах... этого не могло быть!..
Фазиль Искандер «Морской скорпион» (1976)
Сергей пошел через Красную площадь. Он видел, у Мавзолея в толпе путеводно желтел плащ ее подруги.
Еще светило солнце. На Спасской башне золотой обод и стрелки часов ослепительно горели, небо нежнело предзакатной зеленцой, а над темно-кирпичным Историческим музеем высоко в небе розовела олеографическая гряда облаков.
Напротив, в конце Красной площади, над храмом Василия Блаженного, стояла огромная, слегка засвеченная и даже как бы развенчанная наличием на ней земных тел, навеки лишенная таинства невинности луна.
Чистота Красной площади, блеск ее брусчатки, ее овалоидная выпуклость, стройность и стремительность кремлевских башен, казалось, выражают угаданный в глубине прошедших веков апофеоз самолетно-ракетных обтекаемых форм.
Сергей подошел к толпе у Мавзолея. Сейчас девушка в голубой куртке стояла в нескольких шагах от него, и Сергей со сковывающим волнением смотрел на ее стриженый, слегка вьющийся затылок, смотрел, ощущая наплывы нежности и словно смутно узнавая в этом беззащитном затылке, в этой легкой фигуре тайное родство, таинственную предрешенность их встречи. Но как ей сказать об этом, как дать знать, что их встреча предрешена? Сергей вздохнул.
Слева от Сергея стояла небольшая делегация каких-то африканцев, и девушка-гид что-то им рассказывала по-английски, и, насколько понимал Сергей по отдельным, доносящимся до него словам, она говорила про Мавзолей и про смену караула, а африканцы, мелкокурчавые, пестро и модно одетые, слушали ее доброжелательно, но без особого интереса.
Александр Проханов. «Господин Гексоген» (2002)
- Которые в метро ездят, те Змеем укушены. В мозгах яд. Хотят Мавзолей сломать по наущению Змея. Ленин Кремль сторожит, встал на пути Змея, не дает проползти. Как Ленина уберут, так Змей Кремль обовьет, хвост с головой свяжет, и конец России. Которые укушены Змеем, хотят из стены героев вынуть, которые за Отечество жертву принесли. Они не пускают Змея. Как только их уберут и Ленина вывезут, так России конец. Ты различай народ, который по наущению Змея, а который плачет, а Змея не пускает.
Человек говорил тихо и убедительно, как будто давал наставления, как пользоваться нехитрым инструментом, стамеской или лопатой, чтобы их ловчее держать, производить работу с наименьшей затратой сил. Белосельцев всматривался в его спокойное, бледное лицо, поначалу решив, что перед ним тихий сумасшедший, от которого нужно отойти. Но глаза человека были умны, добры, угадывали в Белосельцеве его печаль и растерянность. И Белосельцев решил, что перед ним один из народных мудрецов и пророков, которые во все века появляются на папертях церквей, словно их рожает одна и та же невидимая, тихая женщина.
- Чтобы Змею вокруг Кремля сомкнуться, сто шагов не хватает. Пойди, сам промерь. Мавзолей от угла к углу аккурат сто шагов. Я мерил. Раньше караул стоял, штыками отпугивал. Теперь пусто. Я сторожу. Раньше России солдат был нужен, генерал, космонавт. Инженеров и писателей требовалось. А теперь сторож нужен. Одному тяжело. Приходи, подменишь меня. Будешь сторож. Станем в две смены дежурить. А не то проползет.
Жорж Дюамель. «Московское путешествие» (1927)
Перевод с французского Елизаветы Легеньковой
Мы пойдем на Красную площадь. Нет! не бойтесь. Она так называлась и в царские времена. Иногда «красный» по-русски означает и «красивый», как для нас «зеленый» может значить «молодой». Это красивая площадь. Во времена Петра она была еще и кровавым местом, на ней стоял эшафот. Здесь покоится Ленин. Об этом говорят пять больших бронзовых букв, прибитых к фронтону странного деревянного здания, под которым вырыт погребальный склеп. Зеленый садик за решеткой придает особый вид всему ансамблю.
Толпа ждет у охраняемой красноармейцами двери. Мне рассказывали о благоговейной толпе, подобной той, что прежде падала на колени перед останками Святого Сергия. У меня такого впечатления не сложилось. Для благоговейного вида этой толпе не хватает единства. Там, конечно, есть досужие горожане, приехавшие издалека крестьяне с детьми на руках, но еще татары, грузины, китайцы, лопари, кочевники из Туркестана в длинных халатах и невероятных меховых шапках, короче, люди, прибывшие из всех точек Союза и еще из более дальних краев. Это пестрый Восток, но, как всегда, не чистый Восток. Как же ей быть благоговейной этой толпе, когда разные составляющие ее люди не говорят на одном языке и у них нет пока одинаковых богов? Я говорю пока, отложив на потом будущее и Ленина. Войдем. Вслед за толпой? Нет! Это было бы долго. У меня в бумажнике специальное разрешение, оно должно нам помочь пройти без очереди. Мария Павловна требует, чтобы его предъявили караульному.
На пороге Мавзолея снимают головной убор. Не вся толпа хранит молчание; люди тихо переговариваются; в присутствии Молоха она не выглядит терроризированной, а чувствует себя как дома, спокойная, едва ли любопытная, она проходит по небольшому с поворотами коридору, потом спускается по ступенькам. Стены голые; из всех украшений только термометр. Наверное, для хорошей сохранности мумии необходимо следить за температурой. Еще один поворот и вдруг — крипта. Это маленький квадратный зал. Электрические лампы освещают точно рассчитанным светом длинный стеклянный ящик. По обе стороны стоит по солдату со штыковой винтовкой. Мы поднимаемся на несколько ступеней в ногах у мумии, чтобы ее обойти, и смотрим.
Ленин тут. Я не представлял себе его таким. По фотографиям и картинам я ожидал увидеть чуть курносого брюнета. А это маленький, почти лысый рыжеволосый человек. Нос кажется заострившимся. Цвет лица, освеженный какими-то химическими препаратами, выглядит естественным. Голова покоится на подушке. Руки сложены на животе. Человек одет во френч цвета хаки. Нижнюю часть тела скрывают драпировки. Он так прекрасно сохранился, что можно подумать, что сделан из воска. Не будь общих заверений, я бы засомневался. Но это мумия. Я уже заканчивал свой обход, как вдруг в ярком освещении увидел нечто огромное и почти чудовищное: лоб, лоб мертвеца, где в двух одинаковых выпирающих грозных выпуклостях сосредоточена вся тяжесть его головы. Вот и все. Мы снова в коридоре, посреди карабкающейся к выходу толпы. Я думаю о судьбе этого человека. Чем была его жизнь? Чем же стали те жаркие годы его правления, что принесли ему эту удивительную славу, которая продолжится в веках? Вернись завтра цари, легкомысленная гипотеза, и сожги они, если осмелятся, мумию с Красной площади, прах которой они развеют по всем уголкам степи, отныне Ленин останется живым как легенда. Может, он и был, во что я не верю, мелким неизобретательным агитатором, теперь он призрак гения. Миллионы людей питают его своей плотью и кровью. Его слова, его поступки, какое они могут иметь значение перед лицом тех слов и поступков, которые ему станет приписывать целый народ?
Габриэль Гарсия Маркес. «22 400 000 квадратных километров без единой рекламы Кока-Колы» (1959)
Пер. с испанского Н. Попрыкиной
За два дня до отъезда мы пожертвовали обедом и предприняли последнюю попытку. Встали в хвост очереди, ничего никому не объясняя, и дежурный милиционер доброжелательным жестом пригласил нас. У нас даже не спросили пропусков, и через полчаса, пройдя через главный вход с Красной площади, мы оказались под тяжелым сводом сделанного из красного гранита Мавзолея. Узкая и низкая бронированная дверь охраняется двумя солдатами, вытянувшимися по стойке «смирно» и с примкнутыми штыками. Кто-то говорил мне, что в вестибюле стоит солдат с таинственным оружием, зажатым в ладони. Таинственное оружие оказалось автоматическим оружием для подсчета посетителей.
Внутри Мавзолей, полностью облицованный красным мрамором, освещен приглушенным, рассеянным светом. Мы спустились по лестнице и оказались в помещении явно ниже уровня Красной площади. Двое солдат охраняли пост связи — конторку с полдюжиной телефонных аппаратов. Проходим еще через одну бронированную дверь и продолжаем спускаться по гладкой сверкающей лестнице, сделанной из того же материала, что и совершенно голые стены. Наконец, преодолев последнюю бронированную дверь, проходим между двумя вытянувшимися по стойке «смирно» часовыми и окунаемся в ледяную атмосферу. Здесь стоят два гроба.
Маленькое квадратное помещение, стены из черного мрамора с инкрустациями из красного камня, напоминающими языки пламени. Вверху вентиляционная установка. В центре, на возвышении, два гроба, освещенные снизу мощным красным прожектором. Входим справа. В головах у каждого гроба по стойке «смирно» замерли еще по два часовых с примкнутыми штыками...
Людской поток обтекал возвышение справа налево, пытаясь сохранить в памяти мельчайшие детали увиденного. Но это было невозможно. Вспоминаешь ту минуту и понимаешь — в памяти не осталось ничего определенного. Я слышал разговор между делегатами фестиваля через несколько часов после посещения Мавзолея. Одни уверяли, что на Сталине был белый китель, другие — что синий. Среди тех, кто утверждал, что белый, находился человек, дважды посетивший Мавзолей. А я думаю, что китель был синий.
Ленин лежал в первом гробу. На нем строгий темно-синий костюм. Левая рука, парализованная в последние годы жизни, вытянута вдоль тела... Ниже пояса тело скрыто под покрывалом из синей ткани, такой же, как на костюме...
Сталин спит последним сном без угрызений совести. На груди с левой стороны три скромные орденские колодки, руки вытянуты в естественном положении. Поскольку под колодками маленькие синие ленточки, которые сливаются с цветом кителя, то на первый взгляд создается впечатление, что это просто значки. Мне пришлось сощуриться, чтобы рассмотреть их. А потому я знаю, что китель на нем синий, такого же густо-синего цвета, как и костюм Ленина. Совершенно белые волосы Сталина кажутся красными в подсветке прожектора. Выражение лица живое, сохраняющее на вид не просто мускульное напряжение, а передающее чувство. И кроме того — оттенок насмешки. Если не считать двойного подбородка, то он не похож на себя. На вид это человек спокойного ума, добрый друг, не без чувства юмора. Тело у него крепкое, но легкое, слегка вьющиеся волосы и усы, вовсе не похожие на сталинские. Ничто не подействовало на меня так сильно, как изящество его рук с длинными прозрачными ногтями. Это женские руки.
