Текст: Дмитрий Шеваров/РГ
Письмо из Еревана от 25-летнего поэта и литературоведа Константина Шакаряна.
"...Хочу, как и обещал, написать Вам о Науме Коржавине, которого очень люблю. Правда ведь, Коржавин - одна из самых любимых фигур в поэзии нашей?
Мне кажется, он из тех, на ком сходимся все мы, хотя, казалось бы, эстетически он не только "неровен", как это говорят в таких случаях, но и просто - невозможен. Почему?
Стихи, мы знаем, должны быть многослойны, не прямолинейны, богаты фонетически... И здесь, в том, что я говорю, как будто всё правильно, кроме слова "должны": поэзия ничего никому не должна, и, по слову Николая Глазкова, возникает она в таком художнике, который "явился исключением из правил и исключением из исключений".
Коржавин и есть такое исключение. Если выписать отдельно все недостатки его стихов, то мы можем назвать и многословие, и звуковую неряшливость, и прямолинейность высказывания.
Но все это никак не помешало состояться крупному явлению в поэзии, а напротив: выявило это явление во всей единственности его своеобразия. Доведенная до абсолюта органика поэтической личности - вот формула коржавинского чуда.
Наум Коржавин - большой русский поэт, а это определение предполагает и высокую, выстраданную гражданственность. Вот, кажется, еще одно "сомнительное" слово для поэзии. Мы давно чураемся его, ибо боимся ложной гражданственности, которой всегда предостаточно. Но в бегстве от гражданственности ложной мы утеряли, забыли, выплеснули с водой и подлинную гражданственность поэзии.
Любя коржавинские стихи, я не сразу пришел к его публицистике и мемуарам. Последние сами появились на моем пути, и вот как это случилось.
В 17 лет, получив символический гонорар за первую свою публикацию стихов, я сразу же пошел в книжный магазин. Обнаружив толстенные корешки с крупными буквами на них - "Наум Коржавин" (это был двухтомник с патетическим названием "В соблазнах кровавой эпохи"), я тут же, не раздумывая, прижал эти книги к груди и понес на кассу.
Радость моя была так велика, что я даже не сразу понял, что передо мной не стихи, а воспоминания, "кубический кусок горящей, дымящейся совести". Мало к какой книге так подходит это пастернаковское определение.
Вскоре я нашел в социальной сети близкого Коржавину человека и спросил: можно ли как-либо написать самому Науму Моисеевичу? Так мое письмо перелетело в Америку, где давно жил поэт.
То, что было дальше, явилось маленьким чудом, память о котором бережно храню в сердце. Спустя месяц или два состоялся вечер Наума Коржавина в ЦДЛ - последний, прошедший при его жизни, но без него - он уже сильно болел. Меня, жившего и учившегося в Ереване, на вечере не было. И вдруг я узнаю, что вечер начался с того, что прочли мое письмо, которое, как отмечалось, было встречено овациями присутствующих - старых знакомых, друзей, коллег и ценителей Коржавина.
В том же году Наума Моисеевича не стало...
- Нет! Так я просто не уйду во мглу,
- И мне себя не надо утешать:
- Любимая потянется к теплу,
- Друзья устанут в лад со мной дышать.
- Им надоест мой бой, как ряд картин,
- Который бесконечен всё равно.
- И я останусь будто бы один -
- Как сердце в теле.
- Тоже ведь - одно!
Коржавин у нас действительно - один как сердце..."
Избранное
- Я не был никогда аскетом
- И не мечтал сгореть в огне.
- Я просто русским был поэтом
- В года, доставшиеся мне.
- Я не был сроду слишком смелым.
- Или орудьем высших сил.
- Я просто знал, что делать. Делал,
- А было трудно - выносил.
- И если путь был слишком труден,
- Суть в том, что я в той службе служб
- Был подотчётен прямо людям,
- Их душам и судьбе их душ.
- И если в этом главный кто-то
- Откроет ересь -
- что ж, друзья!
- Ведь это всё - была работа.
- А без работы - жить нельзя.
- 1954
* * *
- У меня любимую украли,
- Втолковали хитро ей своё.
- И вериги долга и морали
- Радостно надели на неё.
- А она такая ж, как и прежде,
- И её теперь мне очень жаль.
- Тяжело ей - нежной - в той одежде,
- И зачем ей - чистой - та мораль.
- 1961
* * *
- Я пью за свою Россию,
- С простыми людьми я пью.
- Они ничего не знают
- Про страшную жизнь мою.
- Про то, что рождён на гибель
- Каждый мой лучший стих...
- Они ничего не знают,
- А эти стихи - для них.
- 1956
Письмо в Москву (отрывок)
- Сквозь безнадёгу всех разлук,
- Что трут, как цепи,
- "We will be happy!"*, дальний друг,
- "We will be happy!"
- "We will be happy!" - как всегда!
- Хоть ближе пламя.
- Хоть века стыдная беда
- Висит над нами.
- Мы оба шепчем: "Пронеси!"
- Почти синхронно.
- Я тут - сбежав... Ты там - вблизи
- Зубов дракона.
- Ни здесь, ни там спасенья нет -
- Чернеют степи...
- Но что бы ни было - привет! -
- "We will be happy!"
- И сквозь туман, сквозь лень и спесь,
- Сквозь боль и страсти
- Ты вдруг увидишь мир как есть,
- И это - счастье.
- И никуда я не ушёл.
- Вино - в стаканы.
- Мы - за столом!.. Хоть стал наш стол -
- В ширь океана...
- 1977
* Мы будем счастливы! (англ.)
