Текст: Дмитрий Шеваров/РГ
- Таня. Снег идет. Ты любишь, когда идет снег?
- Герман. Да.
- Таня. Очень любишь?
- Герман. Очень.
- Таня. И я очень. Пусть идет.
- Герман. Пусть.
- А. Арбузов. Пьеса «Таня». 1936 год
Мария Бабанова... Ты слышишь, сколько в этом имени предновогодней звонкости?.. Нет, не слышишь?.. Как жаль...
Вспомни: первый класс, горло в ангине, дома никого, только ты и радио. В коробочке радио живут Дюймовочка и девочка Суок, Фея и Оле-Лукойе, Хозяйка Медной горы и Бекки, подружка Тома Сойера… Все они говорили с тобой голосом Марии Бабановой. А еще – ну вспомни! – она была Маленьким принцем в радиокоролевстве нашего детства.
А твоя бабушка непременно бы вспомнила смешливую девушку в белой шапочке с лыжами в руках, первая картина из арбузовской «Тани». Бабушка счастливая! – она видела Бабанову на сцене.
«Таня. (Снимает шубку.) …А какой снег! Я, как в детстве, задрала голову и глотала его, как мороженое… И варежки мокрые, хоть выжимай!»
Про мороженое – это сама Бабанова на первой же репетиции придумала. У Арбузова поначалу было: «…и глотала его, как манну небесную…» Таня не могла так высокопарно сказать. И Арбузов тут же согласился, поправил. И потом тысячу раз (именно столько раз был сыгран спектакль «Таня» с Марией Бабановой в главной роли) летело со сцены в зал детское слово «мороженое». И все, кто сидел в зале, невольно улыбались – непонятно чему и непонятно от чего. А после спектакля больше всего хотелось еще раз услышать, как Таня говорит про мороженое, про варежки, про пятнадцатое ноября…
15 ноября 1933 года Таня познакомилась с Германом, а действие пьесы начинается через год в канун этого дня.
«Таня бросается ему на шею, он берет ее на руки и кружит по комнате. Она целует его глаза, лоб, виски. Оба хохочут.
Т а н я. Вот тебе, вот тебе, в такой день и опоздал. (Тихо.) Ведь завтра, ты помнишь…
Г е р м а н: Да… пятнадцатое ноября…»
Ноябрь был особенным и для самой Марии Бабановой. В ноябре она родилась. Правда, по старому стилю был еще конец октября.
Росла в Замоскворечье. Девчачьи занятия, всякие рукоделья да вышивки – терпеть не могла.
Во дворе Муся командовала мальчишками и придумывала такие игры, что пацаны забывали о том, что ими верховодит девчонка. Гоняла в футбол. Однажды в Коммерческом училище, куда она поступила, надо было выучить стихи к школьному вечеру. Ей не хотелось читать что-то уже известное, и пятнадцатилетняя Муся пошла искать Есенина, который тогда был в Москве. Нашла его в гостинице на Балчуге. Поэт принял девушку, изумившись красоте ее золотистых кос. Он исполнил ее просьбу: тут же, с ходу, написал стихи. На другой день храбрая девушка продекламировала эти стихи в училище, а драгоценный листок потеряла.
Свои золотистые (почти до пят!) косы Муся не стригла до тех пор, пока не поступила в студию Комиссаржевского, где ей, непоседе, было интересно: там учили танцам, фехтованию и акробатике. Ритмике учил князь Сергей Волконский.
Ее университетами стал Театр Революции. Мейерхольд дал Марии Бабановой имя и славу, но он же выставил ее за двери театра по настоянию ревнивой жены. Когда Мейерхольда арестовали, от Бабановой потребовали подпись под письмом, в котором деятели культуры гневно клеймили «врага народа». «Я считаю Мейерхольда великим режиссером, а себя – его ученицей», – ответила Мария.
Нет, не одни лишь красота и талант заставляли зрителей десятки раз приходить на один и тот же спектакль с Бабановой. Они искали и находили в ней непокорность сильной и светлой души. В обстановке, когда за одну ночь ломались комбриги и маршалы, и люди, приближаясь вечером к своему дому, боялись собственной тени – эта маленькая золотоволосая женщина бесстрашно сияла.
В Ташкенте, в эвакуации, люди шли в театр увидеть Бабанову, выплакаться Тане. «Ничего не надо, никаких новых пьес, – умоляли они режиссеров, пусть у вас в репертуаре будет одна «Таня», одна она…»
После войны ее актерская жизнь с каждым годом становилась всё труднее. Она любила в своих героинях юность, порывистость, любовь. Ни зритель, ни она сама не предполагали, что и ее когда-нибудь коснется слово «старость». В сорок семь Бабанова еще играла Джульетту, а в пятьдесят пять выходила на сцену двадцатилетней арбузовской Таней.
Но вот и ей настойчиво стали предлагать «возрастных» героинь, которых она не могла полюбить, как никогда не полюбила кино и телевидение с их беспощадно крупными планами. Спокойно и уверенно она себя чувствовала лишь перед микрофоном. Спасибо радио – оно сохранило нам голос Бабановой. А голос вернее всего помогает нам представить ее пленительный облик.
- Когда над миром в сотый раз
- Взойдет небесная Диана,
- Из далей невского тумана,
- Поверьте, я увижу Вас.
- И для меня в священный час
- Возникнут – трепет темной залы,
- И этот голос небывалый,
- И сумрак небывалых глаз.
Эти стихи любимой актрисе послал 20 апреля 1938 года поэт и переводчик Михаил Лозинский.
Кроме множества стихотворений, ей посвященных, остались письма от зрителей и слушателей. Увы, ее ответных писем сохранилось буквально несколько. А ведь она отвечала на каждое непустое письмо. А с теми, кто обращался к ней за поддержкой, она переписывалась, годами не оставляя своей поддержкой.
Почту Мария Ивановна складывала в большой старый чемодан. Не все письма, а лишь особенные, написанные из окопов и госпиталей, из лагерей и тюрем.
Когда чемодан наполнился, Бабанова подняла его на чердак своей ветхой дачи.
Сейчас эти письма помогают нам хотя бы отчасти почувствовать, кем была Мария Бабанова для своих современников. Прежде всего – голосом не от мира сего. Она могла играть самую земную женщину, но голос ее, независимо от произносимого текста, говорил о небесном. Один сосланный митрополит назвал голос Бабановой «лучиком оттуда».
Вот и сейчас, если мы – чудом, вдруг, нежданно! – услышим голос Бабановой, то нас охватят те же чувства, с какими выходили из театра люди в 1939-м. А выходили они в ночь озаренные. Несли в себе счастье. Оно пело в них голосом Марии Бабановой.
За порогом театра, быть может, кого-то из них ждал черный воронок, тюрьмы и лагеря, кого-то вскоре – блокада, а кого-то – смерть на дне окопа. Но до конца, до последнего вздоха в них пел голос невозможной нежности:
- Вот моё сердце открыто…
- Если хочешь – разбей…
- Вот моё сердце открыто…
- Если хочешь – разбей его…
- Но в этом сердце ты убьёшь себя...
Нет, есть на свете особенные тайны – мерцающие. Они захватывают и волнуют людей, а потом уходят поколения, и кажется, что уходят вместе со всеми своими тайнами.
Но в особенно кромешные моменты бытия вдруг пробивается луч оттуда – вопреки логике и трезвому рассудку. Так он пробился в середине 1930-х.
Так он пробивается сейчас, когда в настоящем так мало настоящего, а прошлое меняется местом с будущим. Тайны начинают мерцать.
Пусть все вокруг лязгает и скрежещет, но ничто не может помешать душе увидеть луч оттуда и услышать звук невозможной нежности.
СТРОКИ, ПРОДИКТОВАННЫЕ ЛЮБОВЬЮ
Из писем зрителей Марии Бабановой
«…Волею судьбы я заброшен на Север. Однажды мы проходили мимо нашего клуба, вблизи которого на столбах висят репродукторы… И вот вдруг диктор объявляет сказку «Соловей» Андерсена в исполнении Вашем. Мы остановились как вкопанные и, взявшись за руки, так и простояли на улице всю передачу, стараясь сквозь завывания метели не проронить ни одного звука, ни одной интонации…»
«Такая трогательная, нежная, любящая, женственная — Вы напоминали и всегда напоминаете мне тургеневских девушек, необыкновенно светлых и чистых…»
«Больше всего я люблю Вас в «Тане». Это — незабываемо! Каждый раз, когда я слышу Ваш голос и слушаю Вашу песенку, которую поет Таня, я не могу быть спокойным…»
«Когда на сцене я вижу Вас и когда Ваш творческий образ начинает меня захватывать всего, сначала где-то у сердца, а потом постепенно и широко разливается во всем моем существе — я становлюсь как бы над жизнью. Уходите Вы со сцены, и там становится сразу так пусто, неуютно и все ни к чему… Я хотел бы благодарить Вас совсем по-особенному, без слов, без жестов; благодарить невысказываемым чувством благодарности за то счастье и то сияние, что мы, зрители, ощущаем от Вашей жизни на сцене, ибо Вы живете, а не играете…»
«…Как все тут осточертело — можете себе представить. Но вот каких-нибудь полчаса назад надел — скуки ради — наушники и вдруг слышу Ваш бессмертный голос — песню Тани. И всколыхнулось в сердце все самое ясное и настоящее, что было в жизни… С годами — все с большей нежностью и душевной озабоченностью думаешь о тех — увы, уже немногих людях, которые оставили такой добрый и верный след в твоей жизни. Независимо от того, видаешься с ними или нет! Все равно, они в душе твоей и памяти… Я пишу эти бессвязные строки, и в ушах все время звенит Ваш голос…»
«Вам пишет… архиерей. Не правда ли, все-таки довольно неожиданный корреспондент? Правда, я — архиерей… Улыбнитесь этой шутке жизни и не откажите мне в дальнейшем внимании… Дело в том, что и у многих из нас (о, конечно, далеко не у всех!) под митрами есть не только голова, но и содержание ее и еще глаза, уши, есть сердце (не в голове, конечно, а чуточку пониже и влево), есть отрицаемая нашим временем душа, есть тяготение к прекрасному, есть любовь к искусству...
В силу особых условий своей жизни (лишенчество, отсутствие заработка) я не так часто посещаю театр, как хотел бы. Но когда мне удается купить билет в Театр Революции, у меня праздник, и центральная фигура праздника — артистка М. И. Бабанова.
Смотря на Вашу исключительно художественную работу, я бываю счастлив, вопреки своему положению, лишающему меня права на какое бы то ни было счастье… К Вашей работе больше, чем к чьей-либо, оскорбительно не подходит затасканное слово «игра» (ах, как она играет!), оставшееся из тех времен, когда на сцене фиглярничали и манерничали «любители» из «общества»… Мне не всегда бывает весело от Вашей работы. Часто бывает больно. Но в этой боли — очищающее, воспитывающее, заставляющее трепетать — счастье.
Вы должны быть хорошим человеком и неизменно светлой душой. Этой «светлости» не должны мешать те надломы, которые несомненно есть у Вас и без которых Вы, может быть, не смогли бы так художественно изобразить Ваших персонажей. Это ничего. Эти надломы и трещины в Вашей душе (простите за это сомнительное, но привычное слово) помогают более легкому прониканию (а может быть, проникновению?) в глубины ее тех восприятий, без которых немыслима работа великих художников.
Я никогда не буду иметь радости слышать Ваш голос иначе, как со сцены, но это не помешает мне каждый раз низко поклониться Вам и мысленно послать Вам слова глубокой благодарности.
А теперь просьба (человек редко бывает бескорыстен)… Каждому хочется лучика счастья, хоть маленького, но постоянного. У меня он был бы, если бы Вы были бесконечно добры указать на прилагаемой открытке адрес фотографии, где я мог бы приобрести Вашу карточку. Желание понятное. У Вас, конечно, есть фотографии великих писателей, артистов, художников, ученых. Вот и мне хочется иметь Вашу карточку. У меня есть только вырезка из журнала, где изображены Вы, но я не знаю даже — похожи ли Вы на этой бумажке.
Не откажите.
Не может быть, чтобы природа, украсив Вас таким большим, глубоким и нежным талантом, отказала бы Вам в отзывчивости…
Простите…»
ГОЛОС СЕРДЦА
Песня Тани из спектакля «Таня».
Слова Алексея Арбузова, музыка Ильи Мееровича
- Как тонка и нежна любовь людская,
- И прозрачна как хрусталь.
- Чуть заденешь её ты, играя, –
- Разобьёшь, а это жаль.
- Так уж всегда бывает,
- Чем любовь твоя нежней,
- Так уж всегда бывает,
- Чем нежнее, тем скорее
- Она разбиться может навсегда.
- Образ твой в своём сердце лелею,
- Но уста мои молчат.
- Посмотри на меня горячее,
- Скажет всё тебе мой взгляд.
- Вот моё сердце открыто,
- Если хочешь – разбей.
- Вот моё сердце открыто,
- Если хочешь – разбей его,
- Но в этом сердце ты убьёшь себя.
- Сердце бьётся птичкой в плену,
- Лишь на тебя разок я взгляну.
- Не могу я жить без тебя,
- Не могу утратить тебя…
- 1938, 1947
