Текст: Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала «Историк»
Поэт Александр Кочетков — в большей степени легенда, чем литературное имя. Тем важнее, что, наконец, вышла в свет книга, в которой собрано сто стихотворений поэта из его архива. Некоторые из них никогда не публиковались.
Он родился 125 лет назад в подмосковной Лосинке. Сейчас это район нашего громадного разросшегося города. Отец, железнодорожник, работал на станции. Жилье они получили неподалеку. В комнате постоянно слышались паровозные гудки. С детства он знал, что такое прокуренный вагон. Железнодорожные мотивы пробиваются во многих его стихах:
- Вечно толпа у распутий мира,
- Близкое сердцу вечно вдали.
- Стану в черёд, наклонюсь к кассиру:
- «Скорый — один — до Милой Земли».
Своей наставницей в поэзии Кочетков считал Веру Меркурьеву. Они дружили. Быть может, у нее он перенял не только настрой, настоянный на символизме, но и умение существовать без признания, в стороне от шумных центральных проспектов литературной жизни. Это своеобразное поэтическое монашество. Благословил Кочеткова и Вячеслав Иванов — неразгаданный мэтр русского символизма. Фигура, безусловно, громадная. Впрочем, в стихах Кочеткова больше было от Блока. Во многом это оказалось не ко времени. Да и собственный голос с натугой пробивался сквозь знакомые мотивы.
Это был необыкновенно обаятельный человек. По-пушкински легкий. Малоприспособленный к суетливой повседневности: слишком деликатный и ранимый. Своим талантом он не бравировал. Ему не везло. Не складывались отношения с редакциями. Его стихи напевны — и композиторы написали в содружестве с Кочетковым несколько романсов. Но известными они не стали. Он работал библиотекарем, литературным консультантом, публиковал переводы — из Хафиза, Шиллера, Беранже и еще нескольких десятков поэтов. Писал пьесы в стихах — в основном в соавторстве. Некоторые из них опубликованы и не раз ставились в театрах, но автора не пережили.
«Он казался мне одним из последних выучеников какой-то старой живописной школы, хранителем ее секретов, готовым передать эти секреты другим. Но секретами этими мало кто интересовался, как искусством инкрустации, изготовления крылаток, цилиндров и фаэтонов. Звездочет, он обожал Коперника. Меломан, он воссоздал образ оглохшего Бетховена. Живописец словом, он обратился к опыту великого нищего Рембрандта. За сочинениями Кочеткова возникает их творец ‒ человек большой доброты и честности. Он обладал даром сострадания к чужой беде. Постоянно опекал старух и кошек. «Чудак этакий!» ‒ скажут иные. Но только вот он был художником во всем. Деньги у него не водились, а если и появлялись, то немедленно перекочевывали под подушки больных, в пустые кошельки нуждающихся», — вспоминал Лев Озеров, поэт, которому удалось в 1960-е всколыхнуть память о Кочеткове.
«Он был беспомощен в отношении устройства судьбы своих сочинений. Стеснялся относить их в редакцию. А если и относил, то стеснялся приходить за ответом. Боялся грубости и бестактности. До сих пор мы в большом долгу перед памятью Александра Кочеткова. Он полностью не показан еще читающей публике…», — сетовал Озеров.
Кочетков действительно напоминал художника не от мира сего — и в то же время открытого мира. Александр Сергеевич шествовал по улицам СССР с пушкинской тростью. Был похож на художника старых времен. Его почитали многие маститые литераторы, но Кочетков никогда не был членом Союза писателей.
В 1930-е он писал, как в 1890-е. Добавив к пушкинской гармонии немного декадентского флера. Для Кочеткова это органично, такими глазами он смотрел на мир. Среди лучших его стихотворений — беглые мастерские зарисовки:
- Твои глаза всегда угрюмы,
- Но полыхающей игрой
- Проникновенье свежей думы
- Перебегает в них порой.
- Так сквозь засовы туч тяжёлых,
- Замкнувших в полночь небосвод,
- Вдруг проструится звёздный сполох
- И хвойный ветер полыхнёт.
Здесь совсем нет дуновений времени. Возможно, на поэта повлиял образ жизни переводчика, который постоянно витал в мирах стихотворцев разных эпох и народов. В то время традиционалистов привечали охотнее, чем модернистов, но Кочеткова не публиковали. Поэтом не признавали. Отчасти — как заметил Озеров, дело в его застенчивости. Отчасти — в том, что он представлялся слишком оторванным от эпохи чистым лириком. Конечно, его угнетало такое положение дел. И писал он все печальнее. Казалось, что не ко времени — то и дело о вечности, о смерти…
Главная история в его жизни случилась летом 1932 года. Они с женой отдыхали в Ставрополе. Он должен был уехать в Москву первым. Его ждали дела. Но их захватило южное лето. Он сдал билет и на несколько дней отсрочил расставание с женой. Эти безмятежные дни они запомнили как подарок судьбы. А поезд, на котором Александр Кочетков должен был вернуться в столицу, на станции Люблино попал в катастрофу. Погибли на месте 36 человек, остальные получили увечья. Друзья искали его среди мертвых или в больницах, а он благополучно приехал через несколько дней.
И писал своей Инне, что в вагоне «полуспал, полугрустил». Узнав о крушении поезда, он написал стихотворение «Вагон»:
- Трясясь в прокуренном вагоне,
- Он стал бездомным и смиренным,
- Трясясь в прокуренном вагоне,
- Он полуплакал, полуспал,
- Когда состав на скользком склоне
- Вдруг изогнулся страшным креном,
- Когда состав на скользком склоне
- От рельс колеса оторвал…
Он рассказал железнодорожную историю натуралистично. Мы как будто видим документальные кадры, слышим скрежет «давильни». Получилось заклинание, молитва, но прежде всего — размышление о любви. Оттолкнувшись от истории, которая его потрясла, поэт нашел главное — незалежалые, необычные и в то же время точные слова. Здесь Кочетков превзошел себя: мелодичная и страстная, как заклинание, сюжетная баллада написана безукоризненно. Трудно не поддаться эмоциональному напору, который заключен в этом стихотворении.
В те минуты, когда он записывал на бумагу эти стихи, он владел тайнами русской речи, как правило, недоступными для нас. Наверное, это и есть вдохновение. Так и появилось «на скользком склоне». Именно — на скользком и именно — на склоне. Да и начало с таинственным «Сроднясь в земле, сплетясь ветвями». Неочевидная метафора, но не прочувствовать ее почти невозможно. Это стихотворение не нуждается в музыкальном дополнении. Оно пронизано выразительной, тревожной мелодией, которую сочинил поэт. Увы, полюбив эти стихи, публика не запомнила имя поэта. А опубликовать «Балладу о прокуренном вагоне» удалось лишь через много лет после смерти поэта, в 1966 году, в альманахе «День поэзии».
Впрочем, стихотворение стало многим известно и без публикаций — случай редкий. Его переписывали, выучивали наизусть. Сначала десятки людей, потом — сотни. Любил «Балладу о прокуренном вагоне» писатель и военкор Леонид Соловьев, который познакомился с Кочетковым во время войны, в Ташкенте. Балладу часто цитировали во фронтовых письмах. Оно вошло в репертуар чтецов. Ну, а 50 лет назад «Балладу» Кочеткова без купюр прочитали в кадре герои фильма Эльдара Рязанова «Ирония судьбы, или С легким паром». Стихотворение непризнанного поэта стало главным для миллионов людей. Это сокровенная история любви, в которую многим просто необходимо верить. «С любимыми не расставайтесь», — это уже больше, чем крылатая строка или призыв. Это пароль, который действителен для многих.
Нет, ничего равного «Балладе о прокуренном вагоне» по силе, отточенности и размаху он не написал. По крайней мере, мне снова так показалось. Но в стихах он тонко и точно рассказал о себе. И о нас. И драгоценные блестки там есть:
- Придет ли срок назначенный
- В вечерней звонкой мгле, -
- Журчаньем гнезд укачанный,
- Приникну я к земле.
- Коль будет ночь угрюмая -
- Сверчку со мной не спать,
- И я забудусь, думая,
- Что день придет опять.
Снова о смерти. Но какое светлое получилось стихотворение. Он прожил 53 года, первый сборник Кочеткова, стараниями Льва Озерова, вышел в 1985 году. Теперь вот — второй…
Его стихи обязательно найдут собеседников. И не только «Баллада», хотя, в первую очередь, все-таки она.
