Текст: ГодЛитературы.РФ
В Редакции Елены Шубиной, в серии «Роман поколения», вышел новый роман Светланы Павловой «Сценаристка». Ее «нетолстый роман» «Голод» ранее вошел в короткий список премии «Ясная Поляна», а «Сценаристка» получила первую премию «Лицей» для молодых прозаиков и поэтов.
Главная героиня романа — Зоя, начинающая сценаристка тридцати лет, вспоминает свои романтические увлечения в ожидании анализа на ВИЧ. Потомственный музыкант из «хорошей московской семьи», простой парень-строитель, холодный псевдоинтеллектуал-кинематографист — вынужденные воспоминания о связях с ними оборачиваются рефлексией о том, как нынешнее поколение 30-летних ищет отношения.
Через призму этих отношений Павлова исследует актуальные вопросы современной любви: феномен «ситуэйшншипов», избегающий тип привязанности, сложности партнеров из разных социальных страт, страх одиночества и чрезмерная компромиссность в выборе партнера.
«Я много думала о счастье настоящей дружбы, жизни в заложничестве магического мышления, о табу, связанных с ВИЧ, снобизме привилегированной интеллигенции и о том, что та самая the love обычно случается в самый неожиданный момент и, как правило, когда тебе наконец-то стало ужасно интересно с самим собой», — говорит Павлова.
Предлагаем прочитать фрагмент книги.
Сценаристка : роман / Светлана Павлова. — Москва : Издательство АСТ : Редакция Елены Шубиной, 2025. — 378, [6] с. — (Роман поколения).
Той ночью Ян был в печали. И Зоя делила его печаль.
Чувство было общим, ведь у него была одна причина: они оба, хоть и по-разному, но всё-таки разочаровывали Розу Брониславовну.
Как ни странно, это не мешало учащаться чаепитиям у неё дома. Зоя и Ян проводили там два-три дня в неделю, вместо того, чтобы ходить — как нормальные влюблённые — в театр, кафе или кино. Роза Брониславовна звала, и они не смели ей отказать. Спустя месяц частота приглашений стала понятной: это была серия проверок, после которых Зою допустили до окружения их семьи.
Потом Зоя не раз будет пытаться найти разницу между тем, как бабушка Яна относилась к ней и к своим ученикам. Учеников у неё было миллион. Она швыряла в них нотами и сборником Ганона. Выгоняла из дома спустя десять минут от урока. Орала и обзывала. И каждый всё равно — благоговел. Прощение вымаливалось на коленях. Иногда вместе с родителями. И полученное помилование было подарком. Даже часовое присутствие Розы Брониславовны в жизни считалось за шанс приблизиться к недостижимому идеалу в искусстве. К тому же все понимали, что преподавательница знакома, с кем надо. Может кому надо что-то сказать. Куда-то позвонить.
— А почему ты не явилась на занятие, мадам? Заболела? М-м-м, какая жалость. Собьёшь температуру — и 25-й 299-го опуса Черни мне аудиосообщением в «вотсап», не то матери позвоню (грозно).
— Ужасные штрихи! Не ритм, а тошниловка в пробке. Мы же тут, по идее, крадёмся! (театрально)
— Вы понимаете, что с вашим, так сказать, талантом заниматься надо будет ОЧЕНЬ много? (скорбно)
— Котёнок, а может, тебе на балалайку лучше? У пузочёсов* тоже весело живётся (насмешливо, игриво).
— Завтра в десять чтобы была тут. Какая лекция? Основы российской государственности? Умоляю, там и без тебя справятся. (уверенно, спокойно).
— Аккордовую артиллерию тренируем, Маратик (громко, с задором). Маратик-дегенератик (тихо, закрыв дверь).
Зоя не раз заставала этот момент — когда Роза Брониславовна провожала учеников. Момент освобождения, конца сладкой пытки. Зоя предполагала: а она ведь вряд ли ради денег этим занимается.
Догадка казалась немыслимой и почему-то — страшной. Среди учеников было много упорных и старательных. Способных, если верить Розе Брониславовне.
Слово «талантливый» она в похвале не употребляла никогда и любила говорить, что признать дар ученика вслух чревато педагогическим фиаско. Некоторых Зоя запомнила по именам. Она заглядывала им в глаза и пыталась понять: свою ли мечту они живут?
В смысле, вот о таком, а не о привычном для Зоиного тинейджерства «новый скейт, последняя приставка, встречаться с мальчиком, увидеть Диснейленд, лишиться девственности» и вправду можно грезить в 15 лет?
Чтобы заглянуть в души музыкантов, был куплен роман «Пианистка» Элинек (фильм с Юппер Зоя помнила плохо). Читала обычно в кровати, сны потом снились противные. Зоя подчеркнула фразу: «измывательства дилетантов над искусством в угоду тщеславия родителей». Думала как-нибудь дерзнуть и впечатлить формулировкой Розу Брониславовну.
— Ты так много говоришь об этой долбанутой, что мне уже начинает казаться, будто у тебя с ней роман, а не с Яном, — осторожно сказала Сеня.
Сене Ян ещё в Петербурге не понравился. Единственное, что поднимало Сене настроение, — возможность шутить про то, что, будь Ян с Зоей звёздами голливудского масштаба, их пару — по образу и подобию формулировки «Бранжелина» — называли бы «Зоян». А вообще их союз Сеня не одобряла.
«Гнида он заносчивая», без церемоний резюмировала она. И прозвала его Домажор.
— Сень, ну он же не выбирал, в какой семьей родиться! — не унималась Зоя.
— Зато он выбирал, как себя вести, — говорила Сеня, и её было не переубедить.
Зоя уставала спорить. Дело в том, что она и вправду начала осознавать нездоровую обсессию персоной Розы Брониславовны и попытками ей то понравиться, то, наоборот, взбесить. Самое главное — уже и сама не понимала, почему вместо того, чтобы побыть с Яном тет-а-тет, прийти на очередной ужин казалось важнее. Общество Розы Брониславовны пленило Зою. Ей хотелось «вписаться» в этот дом. Доказать, что она оторвалась от нелепых семейных застолий и скучных коллег с её прошлой работы в банке, которые интереснее эксель-таблиц и сёрфинга на Бали ничего не видели. Перед Зоей же во всей красе предстала она — недостижимая московская интеллигенция.
Зою не на шутку заводили «контрольные», которые ей нужно было проходить, чтобы с интеллигенцией встретиться. Как-то Роза Брониславовна показала на привезённые с дачи ящики книг и попросила: «Душенька, не могли бы вы рассортировать всё? Сюда зарубежную беллетристику, сюда поэзию. Только не вместе, умоляю: “эстрадную” отдельно, “ленинградцев” отдельно. Вы меня слышите? Вы понимаете? Вы в коннекте? Сейчас я объясню: “эстрадное” — это Евтушенко, Рождественский, Вознесенский. А “возвращенцев” давайте на эту полку. Ну, Солженицын, Домбровский». В стопке книг Зоя увидела «Петербург» Андрея Белого и вспомнила, что хотела прочитать после рекомендации в лекции на «Арзамасе». Зоя спросила, может ли она одолжить его на пару недель, но Роза Брониславов на ответила: «Возьмите лучше вот это» — и протянула ей «Яму» Куприна.
Она говорила: «Darling, будьте любезны, не несите ваш рюкзак в комнату. Не люблю, когда микробы из общественного транспорта сразу в гостиную. Оставьте его у псише (выделила голосом) в коридоре». Или: «повесьте туда, где мой шазюбль». И выжидательно смотрела на Зою, следила за взглядом: встретиться ли он с нужной вещью.
Хитрая.
Зою эти упражнения даже веселили. Будто её просто берут на понт. Она иногда валяла дурака, подыгры вала, демонстрировала позабавленность от своих мелких оплошностей. А сама думала: дамочка, я чемпионка Вселенной по игре в «шляпу», «Контакт» и «Коднеймс». Вы меня своим псише не напугаете.
Я даже знаю, что такое пипидастр, и частенько его загадываю, заставляя страдать команды соперников.
А вот вы, поди, и в руках такого не держали. Однажды Роза Брониславовна снизошла и таки позвала Зою «в свет». Та простодушно спросила: «А кто будет?» Она удивлённо посмотрела и ответила: «Что значит “кто”? Приличные люди, люди нашего круга».
У неё часто бывали гости. И это легко понять. Просто Роза Брониславовна была крутой. Она много смеялась, гениально играла в преферанс и побеждала всех в «крокодила». У неё был фантастический вкус в одежде и идеальный парфюм. У неё проводились самые весёлые вечеринки, на которых Зое доводилось бывать. Её гостиная не бывала пустой. Элита.
Профессура. Архитекторы. Врачи. Поэты. У каждого второго — открытый брак. У каждого третьего жена и любовница в одном пространстве, вот здесь, прямо сейчас. Кто-то из них обязательно беременен или занят ребёнком ощутимо дошкольного возраста. У каждого четвёртого — маленькая гавкающая собачка. И все в обуви. Здесь никто не ходил в колготках и носках. Кроме разве что детей. Как-то раз Зоя услышала разговор двух девочек лет семи. Они говорили о том, кто где живёт и у кого сколько комнат в квартире. Первая, постарше, перечисляла не то что комнаты — этажи. Вторая отвечала, что они живут в двухкомнатной, но с балконом. Потом первая девочка показывала с айфона свои фотографии из летней поездки. Зоя, заскучав в обществе взрослых, присела поболтать с подрастающим поколением, спросила, кто их родители. Они синхронно ткнули пальцами в разные стороны. Стало ясно, что девочка помладше — дочка бывших студентов Розы Брониславовны. А та, что постарше, кивнула на мужика лет семидесяти. «Какой у тебя старый папа», — искренне удивилась девочка помладше, а та, что постарше, не придумала ничего лучшего, чем показать подружке язык.
Вечеринки по пятницам и субботам, журфиксы* по четвергам (умеренные алкогольные возлияния), поздние завтраки по воскресеньям. Люди тут без конца курили, смеялись, не изменяли старомодной привычке травить байки и анекдоты, пили водку. Нет, не водку. Водочку. И не пили, а начисляли. Зоя вот водки не пьёт, ей горько и невкусно. Не любит, когда алкоголь резко бьёт по голове. То ли дело, когда он коварно шепчет и уговаривает — как вино. Зоя попыталась это объяснить, но её не поняли. Роза Брониславовна крикнула: «Молодёжь, поищите в баре что-то полегче для ребёнка». И перед ней поставили три бутылки игристого, на выбор.
Да, в этом доме знали культуру застолья. Умели остроумно и громко отбить словесную подачу, произнести тост. Это не шло ни в какое сравнение с посиделками окружения Зоиной семьи. Неловкими косноязычными родственниками, помешанными на подарках, приготовлении еды, внешнем виде и отчаянном выгрызании — чуть лучше, чем сейчас — бытовых условий. В этом кругу Зоины родители считались «умниками», потому как единственные обладали высшим образованием, а у мамы так вообще — была степень. Как-то раз на застолье по случаю Зоиного двадцатилетия отец говорил поздравление.
Зоин отец в самом деле умён, просто по-народному, по-житейски. Его любимый герой русской литературы — Платон Каратаев. Читает он много, особенно Чехова, и часто говорит: «Ну, это мужская проза, ты женщина, тебе не понять». «Это сексизм, папа», — обычно негодует Зоя. «Я не знаю, что это, доча», — отвечает он.
Чехов не научил отца красноречию, но надо отдать должное, во время поздравлений он, в отличие от многих других, никогда не прибегал к мещанским универсалиям про «счастье, здоровье и благополучие». В один из дней рождения — Зоя помнила, — пока отец наскребал слова о том, как важно найти своё место в жизни, двоюродная сестра бабушки тётя Люда громко обратилась к матери: «Не поняла, а как Пичкалёвы выменяли двушку на трёшку? Там с маткапиталом, что ли... Это ж дикие деньжищи?» Вопрос об имущественной многоходовке лёг между салатами и заливным, тост сбился, отец стушевался и решил не продолжать. Зоя расстроилась — за папу и за себя, так и не узнав главного — как же найти то самое место.
За этими застольями женщины обсуждали подтяжки лица звёзд эстрады и выносили мнения, у кого получилось красиво, а у кого — дурно. Мужчины, по канону, — машину, рыбалку, гараж. Телевизор в статусе полноценного родственника говорил что-то своё.
Однажды включили передачу типа «Аншлага», в котором юмористы мяукали на разные лады. «А давайте тоже мяукать, мы что, хуже этих?» — предложил Владимир (он был то ли чей-то отчим, то ли, наоборот, первый муж). И все стали мяукать по кругу.
Зоя смотрела на мяукающих членов семьи, и ей казалось, что она в дурдоме. Или, пожалуйста, ну хотя бы во сне. Но Владимир вполне по-настоящему ткнул её пальцем в бок и сказал: «Теперь твоя очередь. Давай оригинально, как ты умеешь. Чему-то ведь тебя в Москве твоей научили». Зоя не знала, как мяукать оригинально, и поэтому просто сказала: мяу-мяу.
«Скучно», — резюмировал Владимир.
В квартире Розы Брониславовны Зою не просили мяукать. Словно они и так понимали, что она не представляет никакого интереса. При этом общий язык не получилось найти не только со старшими, но и с молодёжью. А её здесь было немало: Яновы друзья детства, чьи-то студенты, ученики, аспиранты, ассистенты.
Это была совершенно непривычная молодёжь. Они были взрослыми, но не той взрослостью, какая обрушилась на её друзей: с ранними ипотеками, фрилансами и необходимостью оплачивать родительские зубные протезы. Они не работали в офисах.
Они использовали слова «лепота», «благодать» и «ну давай по рюмашке». Они писали диссертации и играли в театрах. Кажется, Гурченко когда-то сказала в одном интервью: «Моё происхождение вылезало из всех швов моих платьев». Достаточно метко у неё получилось сформулировать Зоино состояние тех месяцев.
Зоя в то время часто спрашивала себя: а я сама-то кто? С кем? «Чьих»? Для интеллигенции нет базы: так, почитала всякого по верхам и нахваталась в интернете у умных людей красивых слов. Но и с членами семьи и одноклассницами обоюдно интересный разговор уже как будто непредставим. Получается, креативный, прости Господи, класс. Тьфу. Как жаль, что ушли десятые годы: там можно было спрятаться за уютным понятием «хипстер». Да даже без хипстера. Просто — жаль, что ушли.
Одна отдушина — Янчик. Всё талантливо делал, даже разливал. Она увидела как-то: Ян распределял остатки, стараясь поровну, резко опрокидывая бутылку дном вниз, чтобы не перелить. Но себе всё равно налил побольше. «Жадина», — послышался голос из их «водочного» уголка.
И просилась после говядина, а потом — солёный огурец, про который Зоя подумала «хочется», а ещё подумала, что огурец — это до́ма; а сейчас ситуация требовала турецкий барабан (хотя вот Сеня говорит, что немецкий) или — элегантный вариант — пустая шоколадина.
Эх, написать бы серик про социальное расслоение, подумала Зоя. Типа «Белый лотос» по-русски. Не из зависти. Для зависти это всё было недостижимо. Представить сложно, как это — с детства жить в квартире с потолком 3,5 метра? Просыпаться сразу в центре Москвы, а не делать ежедневное упражнение «автобус-электричка-метро»? Не мыслить о работе в найме? Знать, что всегда есть и будет крыша над головой? Не задаваться вопросом «а чем бы я занимался, если бы не нужно было зарабатывать?» — потому что зарабатывать просто не нужно.
*Музыкант оркестра народных инструментов (муз. жарг.).
*Журфикс (от фр. «jour fixe» — фиксированный день) — в дореволюционной России определённый день недели в каком-либо доме, предназначенный для регулярного приёма гостей.
