Текст: Михаил Визель
Коллаж: ГодЛитературы.РФ
1. Ольга Черненькова. «Воин и дева: Мир Николая Гумилева и Анны Ахматовой»
— М.: Альпина Нон-фикшн, 2018
Гумилёв и Ахматова - редчайший в русской, если не в мировой литературе случай: два равновеликих, равногениальных поэта аж целых семь лет (плюс два года сватовства) смогли быть «нормальными» супругами и родителями. Ну, почти. Но в чем именно заключалось это «почти», обывателю долгое время оставалось невдомёк. Имя Гумилёва было под строгим запретом. А Ахматова выполняла двойственную роль «последней из царскосельских лебедей» Серебряного века и старика Державина, передавшего лиру Бродскому - но в любом случае обращались с ней крайне почтительно, не углубляясь в биографические детали. Только в 93-м году, когда на Венецианской биеннале всплыли считавшиеся утерянными рисунки Модильяни, снявшие все вопросы о характере его отношений с Ахматовой в 1911 году (на следующий год после венчания с Гумилёвым), а потом русским исследователям стали доступны кипы мемуаров и прочих документов, стало понятно: отношения Гумилёва и Ахматовой - это не просто свободный брак. По своей запутанности, глубине и мучительности эти отношения уж точно не уступают другим знаменитым декадентским парам (и триплетам, а то и более сложным многоугольникам) того времени.
Об этом и пишет литературовед, преподаватель МГУ Черненькова. Пишет, надо отдать ей должное, с большой любовью и явным сочувствием к героям. И с должной дистанцией по отношению к ним, не скатываясь до «Ани и Коли». Но пишет едва ли как литературовед. Приводить в подтверждение какого-либо утверждения, касающегося биографии и мотивации поступков поэта, его стихи - прием запрещённый, а наш автор пользуется им постоянно. И «сероглазый король» - это разумеется, Гумилев, - и все гумилевские «девы» и «царицы» - это исключительно Ахматова; и, разумеется, именно Гумилёву именно Ахматова кричала: «Шутка - всё, что было. Уйдешь, я умру!» А описывая их последнюю (в этом мире) встречу, автор подытоживает:
«Всё. Больше они никогда не увидятся. Останутся последние стихи к ней. Пусть не доказано, что к ней, но к кому же ещё?»
И действительно: к кому же ещё мог обратить стихотворение влюбчивый Гумилёв?
Или вот, о первых месяцах брака: «Анне не нравилась постоянная компания мужа, состоящая из Кузмина, Ауслендера, Потемкина, Зноско с их походами в ресторан «Альберт» и весельем, которое пристало больше холостым мужчинам. Понятно, почему Aннa могла не любить Кузмина, хотя именно он станет автором предисловия к ее первой книжке стихов. Его пристрастия несомненно отталкивают женщину». Да неужели? Разве открытые геи - не лучшие подружки молодых женщин с насыщенной личной жизнью?
Значит, это просто сентиментальный роман с реальными именами? Совсем нет. Автором движет не желание «полакомиться насчет клубнички», а искреннее восхищение и сочувствие - тяжело быть носителями такого дара!
Ольга Черненькова много знает про Гумилёва и Ахматову и восстанавливает их совместную биографию - не отводя целомудренно глаза, но и не забывая, что речь идёт о великих поэтах. А не просто об Анне и Николае.
2. Алексей Брагин. «Росстани»
— М.: РИПОЛ классик, 2018
Словом «росстани» в северных говорах - каргопольском, белозерском - обозначаются перекрёстки дорог. Отсюда переносные значения: нательные кресты и столкновения, пересечения. А носителю «обычного» русского языка здесь слышатся еще и «расставания»…
Весь этот куст значений заложен в дебютном романе Алексея Брагина. Героев в нём два: молодой врач Даня Шведов, начинающий трудовую деятельность анестезиолога-реаниматолога в разгар Перестройки на приполярном Русском севере, и молодой охотник Олёша, вынужденный в разгар коллективизации бежать из родной деревни, чтобы начать жизнь Робинзона. Первый поначалу глядит героем молодого Аксёнова; второй - сразу метит в герои Водолазкина, если не Кастанеды. Но по ходу повествования верному рыцарю медицины с его ежедневными подвигами всё труднее блюсти чистоту своего белого халата, и, соответственно, «его» повествовательная линия теряет шестидесятнический задор, становится всё более тягучей и самоуглубленной, с шизоидными повторами, а беседующий с дýхами анахорет-чингачгук, наоборот, оказывается, не так уж наотмашь оторвался от мира. И вообще не тот, за кого себя выдаёт.
Как, впрочем, и автор: под фамилией Брагин не очень усердно скрывается хорошо известный в Петрозаводске бард и врач-реаниматолог с тридцатилетним стажем - щедро подаривший главному герою не только медицинскую специализацию и страсть к сочинению песен, но и, по-видимому, менее выигрышные стороны своей биографии - искушение медицинским спиртом и слишком далеко заходящую боевую дружбу с медсёстрами.
Остаётся добавить, что короткие главы, касающиеся Олёши, написаны как бы «фонетическим письмом» - густым северным говором, который человек, живущий за пределами его ареала, например москвич, способен разобрать, только если не скользить по строчкам глазами, а полноценно проговаривать про себя каждое слово:
«Пусь бабки сосидцки помучатце куды он дился. Обо мни то нидогодатце. Они ш думають сгинул я взатоши».
Не отказывайте себе в этом удовольствии: «северные» главы короткие, а послевкусие от такого своеобычного русского языка - долгое. «Медленно растёт карельская сосна», - гласит опубликованный в прошлом году манифест «новой северной прозы». Её полку прибыло.
3. Станислав Дробышевский. «Байки из грота»
— М.: ИД «Постнаука», Альпина Нон-фикшн, 2018
Шутливое название, не менее шутливая картинка на обложке, явно пародирующая известную картину Василия Перова, и хлёсткие журналистские названия глав («Однажды в Америке», «Дама с собачкой») настраивают читателя, взявшего книгу в руки, на лёгкое чтение. И, в общем, не обманывают.
Научный редактор портала «Антропогенез.Ру» взялся рассказать об одном из самых сложных и запутанных разделов палеонтологии: происхождении человека - и решил «оформить» свой рассказ в виде сборника детективных новелл.
Каждая из пятидесяти глав начинается с зарисовки, описывающей главного героя «в действии», - а потом излагаются обстоятельства находки его останков и то, что учёные, действующие в данном случае как криминалисты, сумели «извлечь» из своей находки.
Вопрос о происхождении человека - философский и даже богословский. Можно ли провести ту черту, после которой животный инстинкт можно считать человеческим разумом? Станислав Дробышевский - сугубый материалист и уверен, что черту провести нельзя. Да, конечно, троглодиты, жившие 1,78 млн лет назад среди молодых тогда Кавказских гор, соображали гораздо медленнее, чем неандертальцы-каннибалы, жившие на территории современной Хорватии 130 тыс. лет назад, а те, в свою очередь умели гораздо меньше, чем практически уже кроманьонцы, жившие на территории будущей Московской области 22 тыс. лет назад, - но всем им ведомо сострадание к ближнему, уважение к старшим, восхищение красотой и радость открытий. Как и нам, читающим эту книгу.
4. Владимир Березин. «Дорога на Астапово. Путевой роман»
— М.: АСТ, Редакция Елены Шубиной, 2018
Однажды к Писателю пришел Архитектор и предложил съездить в Астапово. Да-да, то самое, где окончились земные дни Льва Толстого. А чтобы им не заскучать по дороге, с собой они прихватили Краеведа и Директора музея. Сели в «поместительную машину» и поехали. И между ними происходит следующий разговор.
Предыдущая фраза - это цитата, позаимствованная из Гамсуна Хармсом в качестве эпиграфа к его поразительной «Старухе». И это то, как устроена эта книга. Четверо умудрённых и образованных людей беседуют о том, что видят, об истории, о литературе - и в их разговорах постоянно чувствуются скрытые аллюзии, криптоцитаты, второй и третий смыслы. Книга, заявленная то ли как пролегомены "Бегству из рая" Павла Басинского, то ли вообще как русские «Трое в лодке, не считая собаки», постепенно становится не то современным «Путешествием из Петербурга в Москву», не то «Бродягами Дхармы» в софт-версии.
Впрочем, если не углубляться в эти лабиринты смыслов,
книгу можно прочитать просто как занимательный травелог.
И как приглашение к путешествию по России. Особенно если вы тоже располагаете поместительной машиной и обширным досугом.
5. «Слеза социализма. Дом забытых писателей». Под ред. Евгения Когана
— СПб.: Common place, 2018
«Слезой социализма» ленинградцы ехидно прозвали кооперативный дом по адресу ул. Рубинштейна, 7, заселенный молодыми писателями и почему-то инженерами в 1931 году. Почему такое название? Один из его насельников, Александр Штейн объяснял так: «Название родилось, очевидно, и по прямой ассоциации: дом протекал изнутри и был весь в подтеках снаружи, по всему фасаду, и потому что дом был милым, симпатичным, дружеским, но все-таки шаржем на быт при социализме. Без ванн в квартирах — к чему, есть ванны в коридорах, одна на две-три семьи, иди мойся, когда бывает горячая вода (правда, она бывает лишь два раза в неделю). Без кухонь — зачем, когда можно, сдав карточки, пообедать внизу, в общей столовой? Без передних — к чему эта барская блажь, когда можно раздеться у швейцара, к тому же похожего на горьковского Луку? Известный архитектор, строивший этот нелепый дом и собиравшийся в него въехать, в последний момент сбежал, поселившись в нормальной петербургской квартире, с ванной, кухней и даже передней».
Но в «нелепом доме» жили Ольга Берггольц, Ида Наппельбаум, Вольф Эрлих и другие литераторы, многие из которых канули в Лету.
Редактор-составитель этой книги уверяет - незаслуженно. И восстанавливает, в основном по довоенным публикациям, справедливость. Такое объединение не по стилистическому, а по географическому признаку вполне уместно, потому что «слеза социализма», как мы видим, сама по себе была мощным «стилеобразующим признаком». А почему Евгений Коган вообще заинтересовался этой темой - становится ясно из последних строк антологии, на которых он говорит «спасибо моим родителям Раисе Шварц и Леониду Когану, которые родили меня именно в этом доме, а не где-нибудь еще».
