Текст: Михаил Визель/ГодЛитературы.РФ

Выпустив весною 2008 года небольшой роман в жанре альтернативной истории под странным названием «Юбка», лидер рок-группы «Мегаполис» Олег Нестеров изрядно удивил своих поклонников. Но дело разъяснилось быстро: как раз в то время Олег увлеченно работал с «Ансамблем берлинских почтальонов», и его фантазия о том, как трое молодых архитекторов в Берлине в конце 1930-х под чутким руководством Лени Рифеншталь изобретают рок-музыку (по-немецки der Rock - это и есть «юбка») оказалось «побочным продуктом» этого музыкального проекта.

Так что новый роман, «Небесный Стокгольм», вышедший через год после презентации удачной программы «Из жизни планет» - музыкального посвящения неснятым фильмам советских режиссеров-шестидесятников, - удивил гораздо меньше. Тем более что фабула его отчетливо перекликается с фабулой «Юбки»: троих молодых москвичей под мудрым руководством прогрессивного начальника отдела КГБ изобретают анекдоты про чукчу и Василия Ивановича.

Но 60-е годы в Москве всё-таки ближе родившемуся в Перове в год полета Гагарина Олегу Нестерову, чем 30-е годы в Берлине. Поэтому роман вышел больше по размеру, многоплановее, лиричнее. И полным отступлений — не столько «лирических», сколько исторических, музыковедческих и даже философических. Достаточно сказать, что само название романа восходит к основной идее романа — в 60-е годы СССР был близок к тому, чтобы перейти на «шведскую модель социализма» - и построить тот самый «небесный Стокгольм». Но не срослось — как не срослось с фильмами Шпаликова и Мотыля. Да и не могло срастись, как не мог срастись в XVII веке «небесный Иерусалим» патриарха Никона. Или всё-таки могло?

Одним из таких «лирических отступлений» станет концертный вариант театральной программы «Из жизни планет», который «Мегаполис» отыграет на главной сцене фестиваля «Красная площадь» в субботу 4 июня, в 21:00–22:30.

Фрагмент книги и обложка предоставлены издательством «Рипол-Классик»

НЕБЕСНЫЙ СТОКГОЛЬМ

1964

Глава 23

— Кира, а тебе «Битлз» нравится?

— Конечно.

— А почему?

— А у них все по-другому устроено, не как у всех.

— Это как понять?

— Вот как ты думаешь, чем работа композитора отличается от работы писателя?

— Один с музыкой работает, другой — со словом.

— А ты никогда не спрашивал у кого-нибудь из них, как он это делает?

— Мухина спрашивал, как он сочиняет. Сказал, что просто пальцы на струны кладет. Иногда они ему чтонибудь играют.

— По белому снегу я пальцем вожу.

Стихи, они с неба, я перевожу.

— Евтушенко?

— Шпаликов.

— В общем, Петя, хочешь ты этого или не хочешь, все с неба. И у композитора, и у писателя.

— А в чем тогда разница?

— В ошибке переводчика.

— Не понял.

— Ну, знаешь, бывает, начинают стихотворение переводить с французского на русский, а потом его же с русского на польский, с польского на шведский, потом на арабский... все вроде неплохо. Но стихотворение уже не то, его почти и нету. У этих двоих — писателя и композитора — разное количество по средников-переводчиков.

У писателя их всего два. Рука, которая не поспевает за мыслью, и клавиша печатной машинки, которая может залипнуть. Все. Хороший текст не может плохо звучать. Ну, есть еще один — мутное зеркало разума. Приходит-то все в сердце. Не дай бог писателю голову включить, пойдет «грязный текст».

— А у композитора?

— О... Там все сложнее. Услышит Петр Ильич внутри себя музыку, метнется к нотному листку и зафиксирует. Уже соврет.

— Почему?

— Мир имеет волновую природу, а не корпускулярную, — вмешался в разговор Антон. — Музыка — волны. Ноты — аппроксимация. Ну, как точками кривую линию описать. Возьми фотографию Насти и обколи ее силуэт иголкой. Похоже, но приблизительно.

— Дальше Петр Ильич дирижера позовет. — Кира продолжил свою историю. — Тот возьмет дирижерскую палочку и... Тоже переведет на свой язык. Вот тебе уже два посредника. Дальше сто человек оркестра — взмахнут смычками и тоже сыграют, по-своему, хорошо ли, плохо ли, кто-то денег должен, у кого-то мама заболела. Это три. Дальше придет смешной дядька и начнет музыку в железный сачок ловить.

— Это ты что, про звукозапись и микрофон? — уточнил Антон. — Музыка — это хорошо организованное движение частиц в воздухе. — Видимо, у него в Бауманке именно так музыку и определяли.

Кира кивнул:

— А потом эти частицы побегут по проводам, и мы услышим через вот ту коробочку, — Кира показал на радиоточку, — музыку. Но если спросим Петра Ильича про разницу, между тем, что звучало у него внутри, и тем, что он из коробочки услышал, если не соврет, он скажет — не включайте эту штуку никогда. Слушайте внутри себя, там у каждого может прекрасно своя музыка играть.

— У меня иногда играет, — сказал Петя. — Сейчас «All My Loving».

— А иногда может зайти новая, никогда никем не игранная. Только приемник твой на волну эту не очень настроен. Вряд ли ты ее услышишь и внимание обратишь.

— Так, давай уже про «Битлз», — потребовал Антон. — Интересно.

— Короче, природа-мать посмотрела на эту несправедливость, на количество посредников у писателя и композитора и сказала: пора вас уравнять. Сокращу-ка я композиторских переводчиков.

— Это как?

— Во-первых, нужно усилить прием. Люди, говорит мать-природа, вы же наедине с собой почти не бываете, даже в метро в книжку или газету утыкаетесь. Вы же внутреннюю музыку просто не услышите. Нет шансов. Современный мир — одна суета. Пожалуй, объединю-ка я ваши человеческие приемники, ну, к примеру, счетверю. Как пулеметы на станине в 41-м, по четыре в ряд ставили, когда Москву от фашистских самолетов обороняли. Только, в отличие от пулеметов, это будет не простое арифметическое сложение.

— Не понял, — сказал Антон. — Поясни.

— Ну, в нашем случае это скорее возведение человеческой энергии участников в степень.

— Кира, — поморщился Антон, — выражайся точнее. Это квадрат их числа. Реакция второго порядка. Эффективность участников зависит не от их количества, а от числа взаимодействия между ними. Элементарная вещь. Когда что-то пропорционально «эн квадрат» — это коллективное явление. Как цепная ядерная реакция в атомной бомбе, тот же принцип.

— «Битлз» — как атомная бомба! — Пете это понравилось.

— Квадрат числа людей — это число связей между ними, мера сложности системы, которая называется в данном случае ансамблем «Битлз», — закончил свою речь Антон.

Кира улыбнулся и продолжил:

— Во-вторых. Человек учится играть на фортепиано пятнадцать лет и в итоге превращается в музыкальную шкатулку. Есть ноты — играем. Нет — не играем. Но музыка и ноты — не одно и то же. Четыре пятых человечества нот не знает и совсем от этого не страдает. А музыку слышит и чувствует. Дам я вам музыкальный инструмент, говорит мать-природа, на котором может легко выучиться играть любой школьник. И для верности его сразу электрифицирую, я же знаю, чем в итоге все дело кончится. — Кира показал на радиоприемник. — Пусть электроны побегут сразу, от вибрации струны. Жирные, сильные, чтобы как следует оплодотворить...

Петя представил себе в этот момент совсем другое.

— ...музыку.

— Так, значит, нам с Эдиком не от Мухина заказ пришел, а от этой твоей матери-природы?

— Я, Антон, понимаю твою иронию, но другого слова при тебе не буду употреблять. Хотя, согласен, природа — это не очень точно.

— Ну и что дальше? Давай про сокращение посредников, — попросил Петя.

— Нужны ли ноты? Нет. Нужен дирижер? Тоже нет. Нужно ли сто человек оркестра — нет, справятся сами.

— А тот смешной дядька с сачком?

— Пусть придет как можно раньше, когда они только-только музыку принимают, когда никто никому не врет, ни она им, ни они ей. Она только что пришла, свой первый крохотный плацдарм в этом мире завоевала — зазвучала.

До этого она же только внутри их жила. И они рады ей, как дети, любуются, играют, в руках своих вертят. Момент их первой встречи и нужно фиксировать, чтобы правда была, это будет как живая репортажная фотография, а не постановочный лубок. Никита Сергеевич в коровнике! — Кира изобразил парадное фото из «Огонька». — Нет, нужно Никита Сергеевич в коровнике... — Он показал так, как будто вчера вернулся из рязанского колхоза.

— То есть «Битлз» — это репортаж из коровника? — уточнил Антон.

— По степени наполненности жизнью — да. Они — не просто новый стиль в музыке. Не просто новое направление. На наших глазах рождается новая философия, новая религия, которая легко перейдет все границы, охватит миллионы людей во всем мире. И ее не остановишь. Потому что это новая, неведомая сила, рожденная коллективным творчеством. А творческое коллективное преобразование мира — практически цитата из программы построения коммунизма в СССР.

— «Битлз» — строители коммунизма?

— В какой-то степени. Смотря как коммунизм понимать. Вот ты, Петя, спрашивал Мухина, может ли он, как «Битлз». Нет. Он один. Одному мне не написать анекдот, а Акселю — сценарий. Но даже если Мухин соберет музыкантов и будет играть в модный ансамбль, боюсь, что тоже ничего не произойдет. Это будет всего лишь миниатюрный оркестр с электрогитарами. С простым суммированием человеческих сил: 1+1+1+1, как в любом оркестре. Не возведение в степень. Не коллективный гений, не scenius. А это нарушение технологии, как асфальт на голую землю класть. Кукурузу без удобрения выращивать. Эта загадочная лоза тут, боюсь, никогда не привьется, — заключил Кира.

— Будем пить вино оттуда.

— И уже как пьем. Смотрите, что в Москве творится. Слушают, переписывают, стригутся. Пытаются петь, ничего не понимая.

— Лацканы от пиджаков отстригают, битловки делают.

— У нас Мишка Горчаков с первого этажа электрогитару в воскресенье за домом выпиливал, — вспомнил Петя. — Страх получился.

— А между прочим, первую электрогитару в СССР сделали тридцать лет назад, — неожиданно сказал Кира. — И была она двадцатитрехструнной.

Рассказ Киры про двадцатитрехструнную электрогитару

Некий парторг Штрянин из колхоза «Гигант» деревни Бессоновка в 1932 году решил построить 23-струнную электрическую гитару. Строил ее два года, потом понял, что не хватит денег, радиодетали были дорогие и дефицитные. Он написал местному партийному руководителю письмо, попросив выделить 500 рублей, чтобы закончить гитару и дать в местном клубе концерт. И приложил подробные чертежи. Тот переправил его запрос наверх, в Институт творчества им. Крупской, оттуда бумага пошла еще выше, и дошла до Государственного института музыкальной науки. Он, кстати, и издавал журнал «ГИМН».

А эксперты еще два года выясняли, изобретение это или нет и какова будет коммерческая польза от его внедрения.

***

Петя пошел к Филиппычу. Опять один, потому что не был уверен, что Антон или Кира его поддержат, каждый по своей причине, хотя, может быть, он и ошибался. Важно было, как и в прошлый раз, не расплескать.

Он рассказал, что творится в Москве: про новую музыку, пиджаки, прически, новую религию и философию, про то, как молодежь повально всем этим увлечена. Именно через этот канал, а не через анекдоты и юмор, в страну теперь может зайти все что угодно: мода и на язык, и на образ жизни; все это легко выстроит у молодых людей нужное мировоззрение, и тогда повлиять на них будет уже невозможно.

Нужно было срочно культивировать новое массовое движение, чтобы опять сработал метод противопожара. Пусть играют на электрогитарах везде, где только можно: и в институтах, и в заводских клубах, и в пионерлагерях...

— Я все это недавно от тебя слышал, — поморщился Филиппыч. — Только по другому поводу. Ты как-то быстро вводные меняешь, за тобой не угонишься.

Филиппыч встал и подошел к окну. Было видно, что тема его все-таки взволновала.

— Знаешь, Петя, не верю я в твой битлс. Ну, пошумят немного и сдуются. У нас их еще быстрее забудут. Как Тарзана. Битлс — это что в переводе? Жуки?

— Не совсем. Игра слов, немножко жук, немножко бит — удар.

— Жуки-ударники? И сколько там твоих битлов?

— Четверо.

— А у нас, Петя, в КВН двести тысяч уже играют. А через пару лет их будет два миллиона. А еще сто будут смотреть. Вот где наш битлс, Петенька. Вот где наш гений коллективный. — Филиппыч улыбался. — Русскому человеку ни джаз, ни битлс твой не нужен. Дай ему блатняк и цыганщину.

— А барды?

— А чем их песни от блатных отличаются? Все то же самое, немного темы другие и персонажи послабее. А лекала те же. — Филиппыч подошел к нему и похлопал по плечу: — Спи спокойно, товарищ Петя. Победа будет за нами.