Книги на лето. Выбор шеф-редактора

Текст: Михаил Визель

Фото обложек с сайтов издательств

Маркус Зусак. «Глиняный мост»

Пер. с англ. Н. Мезина

М.: Эксмо, 2019

Выход в 2005 году «Книжного вора» вывел 30-летнего на тот момент австралийского сына австрийских эмигрантов в высшую лигу международных бестселлермейкеров - причем не в «команде» Роулинг или Стивена Кинга, а скорее в «команде» Мишеля Файбера, Джонатана Литтелла и Дэвида Фостера Уоллеса - авторов толстенных и, казалось бы, антикоммерческих книг, которые при этом оказываются вполне успешными. Что, впрочем, и неудивительно, потому что «тренерами» этой dreamteam явно выступают Фолкнер и Джойс.

Подобная густая спортивная терминология вполне применима к новому роману Зусака, выпущенному аж через 13 лет после предыдущего. Потому что пять его мужских персонажей, пять братьев Данбаров, участвуют в подпольных боях, а оба женских - мать главного героя, чуткого предпоследнего брата Клея Данбара и его любимая - участвуют в конкурсах пианистов (тоже своего рода спорт) и в конных скачках. Последняя - так усердно, что переводчику приходится даже в благодарностях отдельно упоминать «всех, кто помог ему разобраться в конноспортивном дискурсе Австралии».

Но в перифрастичном, зыбком стиле Зусака, напоминающем, пожалуй, стиль недавнего Букеровского лауреата Джорджа Сондерса с его «Линкольном в Бардо», в его густейшем вареве античных и посттоталитаристских аллюзий переводчику приходится разбираться самостоятельно. А австралийский автор на них щедр. Так что причудливая, но в общем-то линейная история - отец, сбежавший из дома после смерти любимой жены, возвращается, чтобы попросить сыновей, от взрослого мужика до подростка, помочь ему со строительством моста в том месте, где он сейчас живет, - обрастает какими-то совсем джойсовскими и даже гомеровскими подробностями. Мать, всю жизнь звавшаяся Пенни Данбар, в родной Польше некогда по воле отца, страстного любителя Гомера, носила имя Пенелопа и невыговариваемую для австралийца фамилию Лещчушко, так что вся живность в доме Данбаров откликается на гомеровские имена - мул Ахилл, кот Гектор и т. д. А имя главного героя - Клей - совпадет со словом сlay, «глина».

Разобраться в этом вязеве аллюзий и реминисценций цитат непросто. Но оно того стоит - это литература высшей лиги.

Жан-Мишель Генассия. «О влиянии Дэвида Боуи на судьбы юных созданий»

Пер. с фр. Р. Генкиной

М.: Иностранка, 2019

Высокопарное до безвкусицы, но при этом с явным призвуком пародийности название, в котором, как неоновая лампочка, мерцает имя нездешней рок-звезды, хорошо передает своеобразие книги, чью обложку оно украшает. Потому что действие его разворачивается в мире, где, кажется, вообще не осталось ничего простого и натурального. Зато все герои, как в давешней песне Окуджавы, - «все они красавцы, все они таланты, все они поэты». Главный герой - 16-летний Поль Мартино, гениальный пианист-самоучка, не утруждающий себя завершением среднего образования и зарабатывающий на жизнь таперством в ЛГБТ-дружественном ресторанчике, принадлежащем бывшей стюардессе. С ней сожительствует его собственная мать - отвязная байкерша, бывшая панкушка и наркоманка, а ныне искусная и высокооплачиваемая тату-мастерица. Лучший друг Поля, Алекс, тоже уверяет, что любит его не по-мушкетерски, и хочет именно с ним лишиться девственности. И уговаривает Поля «попробовать», приводя в качестве аргумента известную неприличную поговорку про один раз.

А сам Поль, хоть и выглядит в свои 16 лет и в своем бесформенном одеянии совершеннейшим андрогином (вот при чём тут Боуи - хотя не только при этом), что позволяет ему беспрепятственно проникать в закрытые женские клубы, в общем, вполне традиционной ориентации - он, как и подобает 16-летнему юноше, жаждет любить нормальных девушек. Только где ж их взять в таком окружении?! Где все девушки если не убежденные гомосексуалки, так начинающие психоаналитички, а чаще и то и другое. Но, не раскрывая сюжетные ходы, успокоим предполагаемого читателя: природа берет свое там, где видит свое.

Так что ревнители традиционных ценностей могут расслабиться. Роман Генассии, автора «Клуба неисправимых оптимистов», настолько гипертрофированно политкорректен, что это кажется злой насмешкой, троллингом политкорректности. И русский переводчик, кажется, охотно включается в игру с читателем. Книга, естественно, изобилует названиями англоязычных поп-хитов, входящих в репертуар Поля, и громокипящих рок-альбомов, любимых его матушкой. В русском издании это выглядит, например, так: «Дома мать признавала только тяжелый металл: AC/DC, «Аэросмит» или «Crucified Barbara», ее любимую группу. А здесь я раз за разом прокручивал Азнавура, Джо Дассена и Франсуазу Арди — музыку слащавую и бесхитростную, которую я обожал и воспроизводил без проблем». Корректор здесь упадет в обморок оттого, что названия трех групп набраны тремя разными способами, а мало-мальски наслушанный читатель посмеется, что «примечаниями переводчика» снабжены две из них: «AC/DC (сокр. от англ. alternating current/direct current — «переменный ток/постоянный ток») — австралийская рок-группа, созданная в Сиднее в 1973 г., считается пионером хард-рока и хеви-метала, одна из самых популярных в мире»; «Crucified Barbara» — шведская группа, состоящая исключительно из женщин, играющая хард-рок и хеви-метал». Можно, конечно, порадоваться, за Стива Тайлера со товарищи: только ему оказалось дано прорвать плотный кокон франкофильской убеждённости, что весь мир знает Франсуазу Арди, а про AC/DС, разумеется, впервые слышит.

«Русский охотничий рассказ». Составители Вадим Левенталь и Елена Васильева М.: ИД Флюид Фрифлай, 2019

Охота, нынче справедливо порицаемая как бессмысленная жестокость, не связанная с необходимостью выживания, на протяжении столетий была не только основным способом добычи животных белков (русская литература, в отличие от западноевропейской или от народного эпоса, сформировалась позже, чем это было так), но и отличным способом для образованного городского сословия слиться с природой и «обрести дзен».

Конечно, Сергей Аксаков, Иван Тургенев или Павел Мельников-Печерский, стоящие у истоков русского рассказа, в котором фигурируют борзые и гончие, зайцы и медведи, кря́чки и манки́, орешины и быстрины, едва ли бы поняли саму идею «дзена» и очень бы удивились, заговори с ними кто об этом, - но, кажется, Пришвин и Бунин уже вполне понимали метафизическую суть блужданий с ружьем и собакой по лесам и озерам, а наших современников - Михаила Тарковского, Александра Снегирева и особенно замыкающего антологию Павла Крусанова, кажется, только она-то и интересует.

А нас сейчас еще интересует диковинный язык начала XIX века, которым описываются явления, сами по себе экзотичные:

«Я вышел из моей засады, кликнул кучера и попробовал подъехать к волку; но он, не убегая прочь, держался в дальнем расстоянии. Делать было нечего, я остановился, положил ружье на одно из задних колес и выстрелил: мера была шагов на полтораста».

Цруя Шалев. «Биография любви»

Перевод с иврита Б. Борухова

М.: Текст, 2019

Предположение, что у любви бывает биография, как у отдельно мыслящего существа, не лишено основания, но невольно вызывает у русского читателя в памяти строчку Пушкина: «Поговорим о странностях любви - иного я не смыслю разговора». Израильтянка Цруя Шалев (кстати сказать - двоюродная сестра гораздо более известного в России Меира Шалева и вообще представительница настоящего литературного клана) в этом романе, вышедшем на языке оригинала аж в 2000 году, кажется, вполне разделяет это мнение, выраженное в едва ли ей известных строках русского поэта. Она пишет исключительно о странностях любви - в том изводе, что и, вероятно, известный ей русский писатель в своем опубликованном несколько раньше романе «Анна Каренина». То есть о внезапной страсти, вспыхнувшей в добропорядочной молодой даме с налаженной личной и благополучной социальной жизнью, к залетному плейбою, совершенно ей неподобающему - но зато не имеющему ничего общего с подобающим ей рохлей-мужем. Правда, он не несколько младше, как Вронский - Анны, а гораздо старше нашей мятущейся героини, но ведь любви все возрасты покорны.

Кому-то это может показаться банальным, кому-то жизненным. Вторых, судя по международному успеху трепетного женского романа, гораздо больше.

Мастер Чэнь. «Магазин путешествий Мастера Чэня» М.: Эксмо, 2019

Подобно не такому уж малому количеству современных сочинителей, автор этой книги двулик и двуязычен. В одной своей ипостаси он уважаемый журналист-международник Дмитрий Косырев, эксперт с колоссальным опытом, специалист по экзотической для нас Юго-Восточной Азии и автор, между прочим, честной биографии собственного деда - видного партийного деятеля советской эпохи Дмитрия Шепилова. В другой - занимательный беллетрист, «отец» самого необычного из литературных (не киношных) наследников Джеймса Бонда - Маниаха, согдийского купца VIII века. И неутомимый рассказчик разных «случаев», имевших место на протяжении уже довольно долгой и разнообразной жизни - в которой нашлось место далеко не только журналистике. Да и трудно сказать, где в таких местах, как Куала-Лумпур или Дамансар, кончается журналистика и начинается мистика? Так что Мастеру Чэню охотно веришь и когда он рассказывает про башню Петронас, и про разжигающий животную похоть рубин, и про злого духа, вселившегося в автомобильной навигатор.

"Это было давно, в другом времени, другом мире, другом измерении, мне никто не поверит, что я ничего не придумал, да я и доказывать не стану. Пусть не было ничего. Не было этой неизвестно откуда и зачем возникшей в наших краях мало знакомой мне до того женщины, не было нескончаемых дождей и душных туманов среди деревьев и газонов, и уж тем более не было прочего. Мне все это показалось. Дождливый морок — и только».