Корниловский мятеж

Текст: Дмитрий Шеваров

Фото: literratura.org 

В его стихотворениях не было того, что называется «красотой слога». Никакого робкого дыхания, вдохновенной гладкости, тумана. Стих Корнилова угрюм, рублен, угловат. Работа скорее каменотеса, чем живописца.

Еще больше его поэзии могла навредить прямота высказывания, политизированность, стремление сказать обо всем, что болит, «в лоб». Но тайна настоящего поэта в том, очевидно, и состоит, что даже очевидные слабости становятся его силой в момент, когда при соприкосновении сердца и слова высекается искра.

Владимир Корнилов был, наверное, не самым ярким русским лириком конца ХХ века, но точно — самым честным и прямодушным.

Он с детства, с семи лет, видел себя поэтом. И ничто этому не могло помешать - ни война, ни солдатская лямка, ни изгнание из Литинститута, ни притеснения властей. Эту истовую самоотверженность молодого Володи Корнилова, его готовность идти на плаху ради правды, в первую же с ним встречу почувствовала Анна Ахматова. Она, испытавшая на себе всю тяжесть креста русского поэта, дала ему свою охранную грамоту - рекомендацию в Союз писателей. Этот документ датирован 15 апреля 1964 года.

«Упорная и живая работа при сильном и своеобразном даровании — я имею в виду яркий и гибкий стих, талант точной и выразительной обрисовки современных характеров, а также настойчивые и плодотворные поиски путей поэтического освоения современной разговорной речи (это — одна из первостепенных задач русского стиха) — дает право В. Н. Корнилову встать в ряды членов Союза советских писателей. Своя интонация и свой путь в поэзии — явления совсем не такие уж частые...»

Путь Корнилова был сложен и горек, поскольку поэт не умел и не хотел прятаться от жизни в своем любимом ремесле. Он все время во что-то вмешивался, кого-то защищал, что-то отстаивал. Его совесть и его призвание поэта были скручены в один узел.

Младший товарищ Корнилова по жизни и литературе Алексей Симонов вспоминает, что Корнилов - «один из немногих поэтов, у которых дистанция от стиха до поступка минимальна. Зато обратная дистанция — от поступка до стиха — была у Володи огромная: в его творчестве всего два-три стиха, посвященных, скажем, его многолетнему диссидентству, отверженности, посвященных тому, как ему приходилось работать уборщиком снега или тайком переводить стихи и печатать их под чужими фамилиями...»

Владимир Николаевич Корнилов умер шестнадцать лет назад, в Рождество 2002 года. Давно ушла в прошлое эпоха, в которой выпало ему жить. Ушли столь досаждавшие ему общественно-политические реалии. Но новые реалии оказались едва ли не горше и опаснее прежних (и поэт успел это как никто остро почувствовать). Мы остаемся заложниками политиков, их глобальных претензий и примитивных инстинктов, и по-прежнему не понимаем, отчего так больно стало жить на Земле. И быть может, поэтому стихи Корнилова кажутся написанными здесь и сейчас.

ПРЯМАЯ РЕЧЬ

К сожалению, в силу разных причин стихи сейчас читают все меньше и меньше. Однако пренебрежение к поэзии опасно. Оно за себя мстит… А ведь в русской поэзии запечатлен не только наш язык, но и наша история, наша культура, особенность и неповторимость России. Вот почему нелюбовь к стихам приводит к падению памяти не просто каждого из нас, но и нашей общей исторической памяти. Отвергая родную поэзию, мы становимся беспамятным народом, а это пострашней любых экологических бедствий.

1997

Из стихов Владимира Корнилова

Ностальгия

Нас такие

Ковали деспоты!..

Ностальгию хлебали с детства мы

И не скепсису,

Не иронии,

А доверились

Жажде родины.

Боль по родине,

По отечеству

Не пародии

Человечности!..

Поразила

Нас скорбь нелепая

По России, которой не было…

1.07.64

* * *

В стране банкротов и воров

Ни жизнь не защитишь, ни кров

И малышню, и молодежь

От лжи и бездны не спасешь.

Страна господ, страна бомжей,

Страна всеслышащих ушей,

Осатанев от мин и бомб,

Не хочет побороть апломб.

1999

Некрасовское

Я люблю тебя, Родина,

Твой призыв и твой зов,

Сердце не заколодило

Никоторым из слов.

И доныне негромогласные

Слышу, лежа внизу,

Причитанья-печали Некрасова,

Стон и слово его, и слезу.

Декабрь 2001

* * *

Это надо же — в долгожители

Я протиснулся — смех и грех!

Из участника вышел в зрители

Безобразий и зрелищ всех.

И на самом последнем ярусе

Всё, что вижу, опять кляну,

В безнадёге томлюсь и ярости

И не хлопаю никому.

Вновь железные декларации,

Снова прежний служебный раж,

Вновь тюремные декорации,

Да и пьеса одна и та ж.

2001