Текст: Борис Кутенков
Коллаж: ГодЛитературы.РФ
Поводом для дискуссий стало очередное выступление Кирилла Анкудинова
в «Литературной газете» —
о тенденциях «актуальной» поэзии на примере последнего номера журнала «Воздух». Статья, публикуемая в ретроградской ЛГ, невольно воспринимается на её унылом фоне. Однако, вчитавшись, можно заметить в
рассуждениях Анкудинова немало толкового — в частности, о цитируемых текстах из «Воздуха»: «Метод подачи этих текстов не оставляет критерия для какой-либо их литературной оценки; это вообще не литература, это — «разговоры за жисть». Они тоже кому-нибудь нужны: переложишь верлибром смешной случай — вот и веселье, поведаешь о близкой утрате — вот и грусть; радость и печаль плывут к читателям прямо из жизни, минуя перегонные змеевики искусственности искусств. Но «искусственности» родственны не только беспочвенно-необязательные «искусства». Её сёстры — «искушённость» и «искусность». <…> искусство прибавляет ума, безыскусность потворствует тупому зверинцу эмоций». Самое уязвимое в статье — попытка оценить поэзию с позиции версификационных критериев («ремесла») и зацикленность Анкудинова на поверхностно воспринимаемой проблеме «личности в поэзии». Сожалеем и о том, что при разборе критик сосредоточился именно на «чепухе», а не на «текстах, достойных внимания» в том же «Воздухе» (вскользь упоминаемых им), провозгласив именно первое симптоматичным для «актуальной поэзии».
Среди комментариев разной степени вменяемости под статьёй отметим точный: «Вряд ли стоит присваивать журналу «Воздух», а тем более одному из его номеров, статус зеркала современной русской поэзии. Всякий нынешний журнал — отражение лишь вкусов его редакции. Для получения столь глобальных выводов рекомендую г-ну Анкудинову не ограничиваться одним номером».
Из оппонентов Анкудинова, как всегда, никто не возражает по делу, ленясь или полагая его мнение не заслуживающим внимания, — и тем отчётливее звучит одинокий голос критика среди фейсбучного шума. В этой связи стоит отметить дельное выступление Валерия Шубинского на фейсбуке, обычно воздерживающегося от полемики подобного рода. Соглашусь с отмеченной Шубинским «идеологизацией версификационных различий» как недостатком анкудиновской методологии. А вот насчёт «презумпции значительности», с которой Шубинский предлагает подходить к не близким критику текстам, трудно согласиться (в конце концов, по Мандельштаму, «есть на свете и просто ерунда»). Анкудинов публикует ответ Шубинскому в Живом Журнале.
«Вопросы литературы»
разместили четвёртый номер этого года на своём сайте. Из материалов, что успел прочитать ваш обозреватель, остановимся на статье Валерии Пустовой о Елене Лапшиной, поэте замечательном — и почти не замечаемом критикой на протяжении многих лет. Статья — дебют критика, до сих пор специализировавшегося на прозе, в области современной поэзии; получилось скорее личное эссе, не лишённое тонких наблюдений, немного стилистически путаное («Зима и старость, некрасота и немощь в поэзии Лапшиной — «хворь на грани невозврата»; поди разберись, где в этом предложении подлежащее и сказуемое и каковы связи между существительными); затрагивается написанное ранее о Лапшиной, но игнорируется обширный поэтический контекст. Обратите внимание в первую очередь на приводимые цитаты из дивных стихов Лапшиной и найдите, найдите её страницу в Сети.
И надобно опять — в прозябшее жильё —
отважиться на жизнь с повадкой постояльца —
в болезни и нужду, в безлюбие твоё, —
чтоб не пускать корней и смерти не бояться.
С другим прекрасным поэтом, Натой Сучковой (Вологда), беседует Елена Погорелая: о стирании понятия «литературный провинциализм», плюсах и минусах географической отдалённости. Интервью прежде всего интересно взглядом автора, педалирующего свою географическую отъединённость, на современную поэзию, и рассказом о биографических корнях её стихов — «сюжетных», «отказывающихся от технического совершенства в пользу жизнеподобия», по словам интервьюера. (Наши размышления об одной из последних книг Сучковой см. в Homo Legens .)
Екатеринбуржец Константин Комаров компетентно рассказывает об уральской поэзии, но не без патриотического пафоса (называемого им «социокультурным оптимизмом»): «Факт остаётся фактом: сегодня город Екатеринбург — одна из поэтических столиц России. Здесь произошло невиданное дело: литературная среда была создана «снизу», а не «сверху». Все в порядке и с преемственностью поколений —
учителя воспитывают учеников. Впечатляет генерация молодых поэтов, возникшая в Екатеринбурге несколько лет назад и сегодня уже зримо нарастившая мышцы…» Доверимся взгляду «изнутри» — тем более что «извне» видно драматически мало.
Филологам и всем собирателям архивных драгоценностей рекомендуем большую работу Татьяны Смыковской о поэте Серебряного века Арсении Альвинге, репрессированном в 30-е годы: «Альвинг, разрабатывая темы и образы поэзии БАМлага, пытался их углубить, лишить одностороннего прочтения, расширить художественное поле официального лагерного творчества. Преодолевая тяжёлые жизненные условия, поэт желал нести свет настоящей литературы, поддерживать его не только в себе, но и, оказывая помощь другим, рассеивать вокруг».
В «Ex Libris НГ»
литературовед Инна Ростовцева откликается на 25-летие со дня гибели ещё одного «пропущенного гения» — Александра Бардодыма (1966—1992), поэта, убитого на войне в Абхазии, куда он ушёл добровольцем. Разностороннее эссе основано не только на впечатлениях от стихов, но и на воспоминаниях от личного знакомства. О взаимоотношениях поэта и Абхазии: «Действительно, поэт по-настоящему, без оглядки, всеми чувствами (а чувство он ставил высоко) влюбился в Апсны — страну души (как любил ее называть), жадно открывал для себя ее древнюю историю и удивительную мифологию, где живет Ажвейпш — хозяин гор, лесной царь, «хозяин бездонных провалов». Он записывал, претворял в стихи песни бзыбских абхазов, гениохов, обращения к махаджирам — горцам, изгнанным со своих земель в период русско-кавказской войны, и, когда скучал в Москве, сочинял «Письмо абхазским друзьям». И эта любовь была обоюдной, разделённой. Абхазия помогла Бардодыму раскрыться: застенчивому от природы, проявить такие черты характера, как мужество и бесстрашие, гордость и независимость. И, быть может, главное — живой неподдельный интерес к миру и человеку…»
«Новый мир»
разместил на своём сайте материалы июльского номера. Из наиболее интересных публикаций отметим главы из «невымышленного романа» Павла Басинского о Елизавете Дьяконовой, погибшей в 1902 году писательнице, авторе феминистского «Дневника русской женщины», который Василий Розанов назвал «одной из самых свежих русских книг конца XIX в.».
Дмитрий Бавильский пишет о сборнике одного из наиболее работоспособных критиков современности — Ольги Балла «Упражнения в бытии» и о новом явлении «критиков-модернистов», «избегающих писать о том же, о чём и все». «Теперь, когда Ольга Балла выпустила в издательстве «Совпадение» эти избранные записи своего личного дневника, видно, что бесперебойное книжное и литературное рецензирование оказывается обратной или другой стороной постоянного усовершенствования и изощрения собственной экзистенциальной рефлексии. Книги учат замечать и формулировать совсем уже какие-то периферические черточки — личные, событийные или хотя бы атмосферные. Воздух делается видимым не сразу, но ценой титанических (а главное, постоянных) усилий по замечанию того, что в силу разных причин не видят другие».
Далила Портнова публикует воспоминания о своём дяде, Юрии Домбровском: «И вот, улучив момент, когда мама вышла из столовой, тихонько подошла я к детской комнате, чуть-чуть приоткрыла дверь. От увиденного просто обомлела. На диване, на спине, лежал человечище. Ступни ног и свесившаяся рука были огромны. Недолго думая, я подкралась и взобралась на него верхом. Ведь «мой дядя»! Глаза его были закрыты. Он был невероятно худ, отчего его большой нос казался еще больше. Щеки ввалились и обросли щетиной. Копна черных взвихренных волос, казалось, была направлена прямо на меня. О том, что есть чудища, я знала, но они бывают только в сказках. А тут вдруг сказочное чудище, да еще и мое собственное! Испуг прошел, когда он открыл глаза и посмотрел на меня ласково и внимательно. Он ведь тоже видел меня, дочку своей любимой сестры, впервые. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. И тут я сказала ему совершенно искренне и по-детски непосредственно: «Дядечка, какой же ты у меня страшненький!» О первом нашем знакомстве он сам очень любил вспоминать и рассказывать со свойственным ему юмором».
В поэтическом разделе — Валерий Шубинский. Об удивительном стереоскопическом эффекте оживания прошлого в настоящем, уникальной живописности архитектурного свойства автору этих строк уже приходилось писать в рецензии на книгу Шубинского. В новых стихах эти черты поэтики являют себя вновь:
И встаёт невидимая стена
между нами-ними и ними-нами,
до серого неба с белого дна,
видимая во сне стена,
исписанная именами,
плохо покрашенная стена,
и под ней покрошенная луна,
а под ней волна с валунами.
И напоследок — немного о детских стихах, редко упоминаемых в наших обзорах.
«Урал»
публикует стихи Дмитрия Сиротина, за которыми слежу давно, — полные доброго юмора, неподражаемо обаятельные, с лёгкой грустинкой:
Что печалишься, сова?
Разболелась голова?
Страшный сон?
Погода дрянь?
Мышь была невкусная?
— Ух, пожалуйста, отстань!
Просто морда грустная.
