Текст: Дмитрий Шеваров

Фото: из архива В. П. Крапивина

Екатеринбург — Москва

Я помню, как пришел из школы и достал из почтового ящика «Пионер», еще пахнущий типографией. Тут же на четырнадцатой странице я нашел продолжение повести «Мальчик со шпагой», которого я так ждал почти целый месяц. Для меня это была не литература, а школа выживания. Я только начал учиться в новой школе, а что такое приходить новеньким в четвертый класс знает только тот, кто это пережил.

Я очень страдал, что у меня нет в классе такого друга как Сережа Каховский, но Мальчик со шпагой очень помог мне. Я научился сражаться за свое достоинство. Я научился презирать «подлянки», удары из-за угла и подножки. Я часто был битым, но, утирая кровь из разбитого носа, я чувствовал себя не обиженным несправедливо ребенком, а мужчиной, который принял бой.

Передо мной, как и перед Сережей Каховским, был свежий пример Сальвадора Альенде, Виктора Хары, Луиса Корвалана. Они проиграли, но приняли бой. Фашистский переворот в Чили случился в сентябре 1973 года, когда мы пошли в четвертый класс. Я плакал от злости и обиды, что не могу помочь чилийцам сражаться с фашистами.

Вместе с другими мальчишками из нашего класса мы пришли однажды в школу в самодельных пончо и пели со школьной сцены под гитару песню Сергио Ортеги: «El pueblo unido jamás será vencido...»

У меня от этой песни и сегодня – мороз по коже.

Конечно, тогда я не догадывался, что именно эта крапивинская наука побеждать нравственно, проигрывая физически – именно она вызовет самые ожесточенные споры среди взрослых. И споры эти продолжаются до сих пор. Недавно ушедший Эдуард Успенский всерьез считал, что книги Крапивина надо ...запретить, потому что они учат давать отпор хулиганам. Не лучше ли учить детей разумным компромиссам, толерантности, развивать способность договариваться даже с теми, кто нам категорически не нравится.

---

Крапивин и сегодня – один из самых спорных детских писателей.

---

Он ведь и детский и взрослый, и реалист и фантаст, и романтик и прагматик, и государственник и оппозиционер, и мечтатель и блестящий педагог-практик...

О Крапивине еще долго будут спорить, но

---

крапивинские мальчики навсегда останутся в русской литературе – как тургеневские девушки,  чеховские сестры, гриновские капитаны и праведные старухи Валентина Распутина.

---

Мы беседовали дома у Владислава Петровича. Он живет на старой заводской окраине Екатеринбурга. С восьмого этажа видны огороды частного сектора, цеха металлургического завода и Верх-Исетское водохранилище, ставшее морем для нескольких поколений воспитанников отряда «Каравелла».

 

Беседа первая: об отце

«Он вздохнул с облегчением, когда получил повестку в военкомат...»

Ваши мама, папа, отчим, дядя Боря, сестра и брат - они давно стали полноправными героями ваших книг. Поэтому, когда недавно приоткрылась одна из драматических страниц судьбы вашего отца Петра Федоровича Крапивина, то это взволновало и ваших читателей. Оказалось, что вы - сын священника.

Владислав Крапивин: Церковное прошлое отца не успело повлиять на мое мировоззрение. Вот мама рассказывала мне о Христе, показывала маленькую икону Божьей Матери.  Но хотите по порядку?.. После первого курса университета мы с мамой поехали в Ханты-Мансийск навестить мою старшую сестру. Обратно в Тюмень мы с мамой возвращались на пароходике времен Марка Твена. Родители уже давно были в разводе, у меня был отчим, но вот однажды мы сидели на палубе, и мама говорит: «Я должна сказать тебе одну вещь про твоего папу…» Она произнесла это с  таинственной значительностью, и я тут же вообразил, что отец был участником белого движения. В моих глазах это уже тогда не было чем-то преступным, скорее - романтическим.  Я спросил: «Он что - был белым офицером?» - «Нет, что ты. Он был священником». На это я усмехнулся и весьма невпопад сказал: «Ему что - делать больше нечего было?»

А оказалось, что ему действительно ничего другого не оставалось. Тут надо вспомнить, что по одному из семейных преданий, Федор Амвросиевич Крапивин - отец папы и мой дед - служил псаломщиком в одном из католических храмов в городке Пултуске под Варшавой. Достоверно известно немногое, поскольку дед умер от туберкулеза, когда отцу не было и двух лет. После смерти деда бабушка Текла Войцеховна и мой маленький папа переехали в Вильно. К началу Первой мировой ему было десять лет. Война приближалась, и они перебрались в Вятку. В начале 1920-х годов, когда отец окончил школу, бабушка, ревностная католичка, посоветовала ему выучиться на… православного священника: «Пан Бог един для всех, а ты всегда будешь с куском хлеба».

Но ведь уже тогда это был рискованный выбор…

Владислав Крапивин: Очевидно, гонения на Церковь еще не охватили тогда глубинку. Правда, семинарий уже не было, и отец закончил какие-то курсы. А потом влюбился. С мамой он был знаком еще по школе, они вместе учились. Мама была активной комсомолкой, ловила беспризорников, ходила на субботники…

Странная пара: комсомолка и «служитель культа».

Владислав Крапивин: Вот такая любовь. Они поженились, и отца направили в село Филиппово, потом в Казарино. Любили его в селе очень, хотя и удивлялись, что батюшка с матушкой зимой на прогулку ходят на лыжах.

Бедность была невероятная, жили впроголодь. Ведь родились уже мои старшие брат и сестра. Когда они подросли, пошли в школу и пришла вступить в пионеры, отец сказал: «А-а, валяйте!» Но их не приняли.

В 1933 году отца посадили. Настучал церковный староста. Отец отсидел год. Мама ездила к нему каждую неделю на свидания. Однажды ночью он вдруг пришел домой - выпустили. Это был еще 34-й год, а не 37-й. Он снова стал служить. Но тут у отца произошел конфликт с другим деревенским священником. Он был молодой совсем, весельчак, балагур, любимец многих прихожан. Но, похоже, он был провокатором: открыто рассказывал анекдоты о советской власти, заводил с крестьянами политические беседы. Отец, уже хлебнувший тюрьмы, много раз говорил ему: «Что ты делаешь, ты же не только себя подводишь...» Тот в ответ обвинял отца в трусости. Терпение у отца лопнуло, и он, будучи в Вятке, зашел к церковному начальству и сказал: «Владыка, помогите, укротите вы нашего смельчака: ладно, себя погубит, так ведь он людей ставит под удар». Владыка разгневался, обвинил отца в предательстве веры, а у отца - он же был наполовину поляк - взыграла шляхетская натура, он скинул рясу, хлопнул дверью, пошел в ближайшую парикмахерскую, сбрил бороду, вернулся в деревню и нанялся в бригаду сплавщиков, которые по реке гоняли плоты. 

А потом?

Владислав Крапивин: А потом случился эпизод, напоминающий сцену из романа: к папе пришел местный уполномоченный НКВД и сказал: «Отец Петр, я ваших взглядов не исповедаю, но я знаю, что вы человек честный и добрый, вас в деревне уважают, поэтому очень прошу вас: прямо сейчас собирайте вещи и исчезайте из села - ночью я должен буду вас арестовать…»

И папочка, не мешкая, смотал в Вятку, некоторое время пересидел там, устроившись в какую-то артель. 

Потом мама списалась со своим братом, моим дядей Борей, и тот ответил: приезжайте ко мне в Тюмень, будем жить вместе. Отец поступил в Тюмени в учительский институт и вскоре устроился учителем русского языка в школу.

Отец отказался от сана за четыре года до моего рождения. Так что я скорее сын учителя, чем сын священника. Теперь думаю: если бы при моем поступлении в университет там узнали о прошлом отца, разве меня бы приняли?

Он не рассказывал вам о своем священническом прошлом?

Владислав Крапивин: Нет, не рассказывал.

Почему-то мне сейчас вспомнился финал гайдаровской «Судьбы барабанщика»: «Больше об этих делах друг у друга мы не спрашиваем. Кончено. Пройдено. Прожито. Крест...»

Владислав Крапивин: Однажды в Тюмени папа встретил на улице свою бывшую прихожанку: «Отец Петр, так это ж вы? Ой, как я рада!» Отец несколько месяцев жил в тягостном ожидании ареста. К счастью, она не растрезвонила о его появлении, обошлось. Мне кажется, что он вздохнул с облегчением, когда в ночь на 2 января 1942 года получил повестку в военкомат. И пошел папочка воевать. Ему было почти сорок лет. Не знаю уж, какой из него, сугубо штатского, военный был.

Сейчас я понимаю, что веру отец не предал. Изредка вспоминая войну, он благодарил Бога: «Было несколько случаев, когда только рука Господня спасала меня от гибели».

Он вернулся?

Владислав Крапивин: С фронта вернулся, но... В конце войны папа попал в Польшу, в места своего детства, встретил там женщину, завязался роман, появилась дочка. А мама познакомилась с квартирантом, которого подселили к нам. Он был недавно освобожден из лагеря. И, как в тысячах случаев после войны, когда семьи распадались, у родителей началась другая жизнь - у него в Белоруссии, а у нас в Тюмени.

Отец застал ваш первый писательский успех. Как он к этому отнесся?

Владислав Крапивин: Его реакция на мои первые книги была сдержанной. Я связываю это с тем, что он был педагогом, и мои воззрения на учителей, на взрослых оказались ему не совсем близки. Но он был доволен, когда я подарил ему свою книжку, изданную на польском языке.