Текст: Михаил Визель
На картинке: Дон Кихот во власти своей фантазии. Гравюра Густава Доре (фрагмент)
Точный день появления на свет окрещенного 9 октября мальчика Мигеля неизвестен: предполагается, что это 29 сентября, потому что на этот день приходятся именины архангела Михаила. Но точно известно, когда этот мальчик, а к тому времени - потрёпанный жизнью 58-летний бедный дворянин и не слишком удачливый сочинитель любовных романов и пьес, создал современную европейскую литературу: в январе 1605 года, когда из печати вышла небольшая книжка, начинающаяся словами:
В некоем селе Ламанчском, которого название у меня нет охоты припоминать, не так давно жил-был один из тех идальго, чье имущество заключается в фамильном копье, древнем щите, тощей кляче и борзой собаке.
Мне могут возразить, что это явное преувеличение. К моменту выхода первой части «Дон Кихота» существовал и знаменитый итальянский «Декамерон», и не менее знаменитый французский «Гептамерон», а главное — существовало множество рыцарских романов — масслита, как сказали бы мы сейчас, на которых, собственно, Дон Кихот и помешался и которые Сервантес прямо пародирует.
Это так и не так. «Декамерон», конечно, совершил прорыв, но остался сборником новелл, - почти в том же смысле, в котором употребляют это звучное слово современные бухгалтеры: занятная новость, занимательная история, способная вызывать интерес и опосредовано применимая к жизни каждого. А рыцарские романы, подобно масслиту всех времен и народов, в большинстве своем были так же лишены саморефлексии и иронии, как их идеальные герои - недостатков и сомнений.
А по первой же фразе «Дон Кихота» (здесь - в русском переводе Н. Любимова) видно, что Сервантес щедро насыщает свой текст и тем и другим. Он не пытается поразить читателя невиданными чудесами и неслыханными добродетелями — а со спокойной, чуть ироничной интонацией тактичного собеседника рассказывает о своём чудаковатом, но дорогом его сердцу герое и его странствиях — еще одной черте, ставшей неотъемлемой для главного героя европейского романа.
И эта интонация, эти отношения с героем и читателем, равно как и отсылки к предшествующему читательскому опыту,
проложили столбовую дорогу европейской литературы на последующие пятьсот с лишним лет
— пока модернисты снова не смешали все карты, выведя на первое место отношения читателя с текстом, а не с героями.
И еще одно наблюдение (принадлежащее писателю и публицисту Игорю Шумейко): когда современные писатели жалуются, как жестоко они страдают от пиратов, пусть они почаще вспоминают Сервантеса. Который не только подвергался незаконным перепечаткам, но и пять лет просидел в самом натуральном плену у настоящих, а не книжных алжирских пиратов. Так что, можно сказать, Сервантес оказался новатором и в этом отношении.
